Герой Рима

Глава XXXVI

Паул умирал. Агония исказила лицо сигнифера, а его кожа приобрела восковую желтую бледность, которая говорила только об одном. Варварское копье все еще было глубоко у него в животе, и Валерий знал, что любая попытка извлечь его только усилит страдания его друга. Он опустился на колени рядом с Паулом и взял его за руку. Огромная сила угасала, но он почувствовал, как пальцы легионера сжали его, и посмотрел вниз. Глаза Паула были плотно зажмурены, но теперь он открыл их, и слеза скатилась из уголка по его испачканной грязью щеке. Он попытался что-то сказать, но Валерию пришлось наклонить голову, чтобы разобрать слова.

— Прости, что подвел тебя. — Голос был едва слышным шепотом. — Должен был… должен был заполучить этого ублюдка.

— Ты не подвел меня. Ты спас мою жизнь. Прости, что привел тебя сюда. Это была ошибка. Я сделал много ошибок.

Ответа не последовало, и на мгновение Валерию показалось, что сигнифер исчез, но хватка усилилась, и Паул издал протяжный стон.

Когда легионер наконец заговорил снова, шепот стал еще слабее, и Валерий едва расслышал слова.

— Я не могу, — сказал он, когда понял, о чем его спрашивают.

— Солдатская смерть, господин, — выдохнул знаменосец. — Хорошая смерть. Мы оба видели, как люди умирают вот так. Пожалуйста.

Валерий помедлил, затем низко наклонился и сказал молодому солдату на ухо, чтобы не было сомнений, что слова будут поняты. — Подожди меня на другой стороне. — В то же время он приставил острие меча ниже подбородка Паула и нанес удар. Он почувствовал, как легионер содрогнулся, и, возможно, это было его воображение, но в какой-то момент он поверил, что может увидеть, как могучий дух покидает тело и исчезает во тьме над ним.

— За Рим, — прошептал он.

Он ждал, согнувшись над телом, пока мир угрожал сокрушить его. Он видел слишком много крови, слишком много смертей, и с каждым уходящим другом он чувствовал, как решимость слабеет. Но он знал, что не может этого допустить. Он должен был защищать этот храм до последнего. Не ради Ката Дециана, принесшему в жертву Колонию, или губернатора, который бросил город на произвол судьбы. Но ради Фалько, Белы и Паула, которые умерли, чтобы дать ему такую возможность. Каждый день, пока он держит Боудикку здесь, будет дневной передышкой для Лондиниума.

Наконец он поднял голову и огляделся. Это было место тайн, внутреннее святилище культа Божественного Клавдия. Он был шагов двадцать в длину и пятнадцать в ширину, пол был выложен мраморной плиткой. Сюда был единственный вход, тот самый, через который они вошли, и никакой другой. Огромная бронзовая статуя Императора в образе Юпитера господствовала над интерьером, стоя у дальней стены, а в нишах вдоль боковых стен стояли другие, меньшие статуи членов его семьи.

Лунарис и измученные солдаты рухнули на землю рядом с входом, где, как они знали, они скоро понадобятся. На полу и у стен растянулись или сгрудились небольшими семейными группами гражданские беженцы, их бледные испуганные лица были видны в свете единственной трещащей масляной лампы. Сначала его поразило само количество. Здесь их должно быть сто или больше, либо потому, что они слишком поздно присоединились к злополучному конвою беженцев, либо по причинам, которые стали яснее, когда он начал узнавать людей. Петроний, отказавший ополченцам в оружии, необходимом им для самозащиты, носил свой меч, но решил, что его жизнь слишком драгоценна, чтобы тратить ее на поле боя. Он сидел с пустым, почти равнодушным выражением лица под статуей Клавдия среди четырех или пяти сундуков, в которых должны быть его записи, но истинной причиной для его отступничества, несомненно, была хорошенькая девушка, достаточно юная, чтобы быть его дочерью, которая уютно устроилась в его объятиях. Нумидий, инженер, искал убежища в построенном им храме и не мог покинуть его, но его испуганные глаза не отрывались от изрубленных останков в дверях, и было ясно, что сейчас он сомневается в своем решении. Валерий был рад видеть, что Фабий, молодой авгур, выжил, бесхитростно демонстрируя меч, который Лунарис дал ему, теперь окровавленный до рукоятки, с выражением ошеломленного удивления на лице. Вид Агриппы, хранителя храма, был менее желанным. Он уже представлял себе список жалоб, от которых ему придется отбиваться позже. Две женщины, казалось, сравнивали платья, а небольшая группа бриттов, работавших на римскую власть, сидела немного в стороне, как будто они не были уверены, причастны ли они к этой трагедии или нет. И другие, мужчины, которые остались со своими семьями из-за жадности, необходимости или глупости. Затем его взгляд упал на Корвина.

Ювелир сидел, прислонившись к восточной стене, и его лицо терялось в тени, но Валерий видел, что он носил форму ополчения под плащом, а его правая рука покоилась на рукояти меча. Левой рукой он обнимал свою красивую темноволосую жену, которая, в свою очередь, держала на руках их недельного сына. Если бы Фалько был жив, он убил бы бывшего легионера-оружейника на месте, но с Валерия было более чем достаточно убийств на сегодня. Корвин был проблемой, с которой нужно было разобраться, но он мог подождать.

— Лунарис, мне нужен список всей еды, воды и снаряжения. Нумидий! — позвал он инженера, который бросился к нему с выражением чего-то между беспокойством и откровенным страхом. — Ты построил это место. Мне нужно знать о нем все. Насколько прочны стены? — Он смотрел в пустоту наверху. — Конструкция крыши? Есть ли какой-нибудь другой путь, кроме этой двери, через который они могут войти или мы можем выбраться?

Нумидий быстро разрушил все слабые надежды на альтернативный путь отступления. — Стены сложены из квадратных каменных блоков, облицованных мрамором. Крыша деревянная с мраморной черепицей. Я полагаю, что со временем и правильными инструментами ты сможешь прорваться, но, как видишь, она находится в тридцати футах над тобой и без лестниц и подмостков недоступна, — скорбно сказал он.

Валерий старался не показывать своего разочарования. — Ну, если мы не можем выбраться, это, по крайней мере, означает, что они не могут войти. Он вдохнул затхлый, вонючий воздух. — Нам нужно отхожее место там. — Он указал на самый дальний угол. — Если мы не можем вырыть яму, мы, по крайней мере, можем предоставить женщинам немного уединения. Поднимите какую-нибудь занавеску между статуями.

Лунарис принес ему список, который он просил, и он внимательно его изучил. В снаряжении не было ничего такого, о чем он не знал; с достаточным количеством веревки он мог бы добраться до крыши, но было мало надежды сбежать на глазах у пятидесяти тысяч британцев, а веревки в любом случае не было. Еда, которую собрал Лунарис, состояла из основных легионерских пайков: соленой свинины, оливкового масла, гарума и нескольких буханок хлеба, и ее хватит чуть больше чем на неделю. Проблема была в воде. Всего тридцать амфор на сто двадцать человек, максимум на четыре дня.

Опять же, он оставил свои мысли при себе, но приказал поставить охрану у воды.

— Какой смысл, если мы все умрем? — Гневный голос донесся из группы людей, стоявших в центре целлы, и Валерий узнал Галла, лысеющего молодого лавочника, сидевшего с робкой женой, которая ничего не знала о любовнице, которую он держал в одной из квартир Лукулла. — С тем же успехом мы могли бы есть и пить досыта.

Валерий положил руку на рукоять своего меча. — Любой человек, который попытается взять еду или воду, на которые он не имеет права, умрет быстро, но у остальных еще есть шанс выжить. У нас достаточно воды, по крайней мере, на четыре дня, если мы будем тщательно ее распределять, а Девятый легион может быть здесь через два. — Это объявление вызвало ропот удивления. — Боудикка вряд ли будет держать здесь все свои силы, чтобы иметь дело с менее чем двумя сотнями человек. Если мы сможем продержаться до тех пор, Девятый прогонит их. Они не выстоят против полного легиона. — Он уставился на говорившего и был вознагражден мрачным кивком. — Я...

Оглушительный грохот сотряс массивную дубовую дверь и эхом разнесся по залу, за ним последовала толпа женщин, кричащих от ужаса, и мужчин, кричащих в тревоге. Валерий бросился к своим людям у двери. Удар повторился, запорный брус подпрыгнул, но удержался на опорах.

— Таран, — крикнул Валерий. — Подоприте плечами двери.

Четверо ближайших легионеров откликнулись на его клич. Снова повторился грохот, и люди отшатнулись от двери, держась за плечи. Он отозвал их, понимая, что совершил ошибку. От удара тарана могли раздробиться кости, и он не мог позволить себе больше жертв.

Он нашел Нумидия рядом с собой. — Думаю, у нас есть время, — сказал пожилой мужчина. — Двери шестидюймовые из массива дуба, а внешняя поверхность покрыта листовой медью. У меня возникла мысль. — Последние слова были произнесены шепотом, как будто ожидающие британцы могли их услышать. Валерий загнал его в угол.

— Видите ли, это была уборная, — объяснил Нумидий. — Вы сказали, что мы не можем вырыть яму.

Валерий уставился себе под ноги, где пол был выложен мраморными плитками восемнадцать квадратных дюймов каждая. — Мы не сможем прорыть это, — указал он. — И даже если бы мы могли, вы сказали, что фундамент храма огромен. Это было бы невозможно.

— Да. — Нумидий нахмурился. — Фундамент есть, но, когда мы строили целлу, мы внесли определенные компенсации за британскую зиму.

— Компенсации?

Нумидий кивнул, и было ясно, что ему неловко говорить о своем новшестве. — Это необычно, но мы внедрили систему гипокауста. Это было возможно, потому что колонны несут вес архитрава и фронтона прямо на фундамент. Перегрин очень сопротивлялся, пока не пережил здесь свою первую зиму, но после этого он был полон энтузиазма.

Валерий почувствовал, как растет его волнение. Гипокауст представлял собой систему дымоходов под полом для передачи тепла по всему зданию. В зависимости от пространства под мраморным полом, это может стать потенциальным путем побега. — Так как же нам добраться до этого гипокауста?

— Единственный способ – удалить плитку.

Они наклонились, чтобы изучить плитку между ними. Она была прочно замурована, и когда Валерий взял кинжал и отколол цемент, он едва оставил след.

Он посмотрел на Нумидия. — Насколько они глубоко?

— Ровно два дюйма.

— И ты уверен, что это откроет путь?

Инженер фыркнул. — Я построил этот храм, трибун. Поверь я это знаю. Я выполнил все измерения, какие мог.

Разговор прервал ритмичный стук тарана, сопровождаемый приглушенными криками и проклятиями орудовавших им людей. Валерий проигнорировал шум и снова посмотрел на плитку. Он повернулся лицом к гражданским. — Мне нужны добровольцы, чтобы помочь ослабить эту плитку. Это займет время, но может дать хоть кому-то шанс. — Это также отвлекло бы их от мыслей о судьбе, ожидающей их, если шанс не материализуется. Четверо или пятеро мужчин встали, и один, заявивший, что у него есть опыт строительства, взял на себя ответственность. Валерий заметил, что Корвин не двинулся с места у стены. Разберись с этим сейчас, сказал он себе. Нет смысла откладывать.

— Оружейник, присоединяйся ко мне у двери. — Корвин посмотрел на него воспаленными, усыпанными угольками глазами. Он обменялся взглядом со своей женой, и Валерий уловил одобрительный кивок, прежде чем он поднялся с пола. Значит, так оно и было. Что ж, это ничего не изменило.

В тесноте целлы не существовало уединения, но Валерий дал ювелиру все, что мог. Он отвел его к одной стороне двери, подальше от солдат, которые, сидели экономя силы у западной стены. — Ты можешь считать себя арестованным за дезертирство и трусость, — сказал он. — Когда мы вернемся в пределы имперской юрисдикции, я увижу, как ты предстанешь перед судом за то, что подвел своих товарищей.

Корвин вздрогнул, словно его ударили, но шок тут же сменился горькой понимающей улыбкой. — Единственное, что вернется в имперскую юрисдикцию, – это наши кости, трибун, если ицены оставят нам даже их. Твои угрозы ничего не значат для человека, который уже мертв. — Он хотел было уйти, но Валерий поймал его за руку. Под плащом он почувствовал, как ювелир наполовину обнажил свой меч.

— Ты бы сразился со мной, но не с бриттами? — сказал он, недоверчиво качая головой. — Есть смерть и есть смерть с честью, Корвин. Ты мог бы быть среди почетных погибших у реки, но вместо этого ты предпочел бросить своих товарищей и друзей и спрятаться с женщинами и детьми. Что ты им скажешь, когда доберешься до другого берега? Что ты скажешь в свое оправдание, что бросил своих людей, с которыми ты сражался бок о бок двадцать пять лет?

Корвин побледнел, и когда он заговорил, его голос дрожал. — Иногда есть вещи поважнее, чем играть в солдатиков. — Его взгляд остановился на жене, которая с тревогой наблюдала за происходящим с ребенком на плече. — Долг не всегда означает долг перед Императором.

Валерий приблизил лицо, чтобы Корвин мог почувствовать его презрение. — Не говори мне о долге, легионер. Я видел, как старик вошел в стену мечей во имя долга. Этот старик спас мне жизнь и жизнь каждого настоящего солдата здесь. Две тысячи человек – твои товарищи – погибли во имя долга, пока ты пересчитывал свое золото. Еще раз упомяни слово «долг» в моем присутствии, и я воткну этот меч тебе в глотку. А теперь вернись к женщинам, среди которых твое место.

Корвин отвернулся с выражением чистой ненависти, но Валерию было все равно. Фалько был прав. Он должен был убить его.

Только тогда он заметил, что таран остановился и что тишина стала еще более зловещей, чем все, что было раньше.