Герой Рима

Глава XXXII

Ближе к вечеру Валерий собрал своих офицеров в длинной комнате в восточном крыле храма – той самой, где был изображен Клавдий, принимающий капитуляцию Британии. Он сомневался, видят ли они в этом иронию. Чего бы он сейчас не отдал хотя бы за один из тех четырех легионов, изображенных на стене, в их доспехах и со сверкающими наконечниками копий? С полным легионом за спиной он двинулся бы на север, чтобы встретить Боудикку, и оставил бы восстание мертворожденным, а ее армию либо разбитой, либо настолько потрепанной, что у нее не было бы другого выбора, кроме как повернуть назад и перегруппироваться. Но у него не было полного легиона. У него было две тысячи ветеранов Фалько, двести человек, которых он привел из Лондиниума, и несколько сотен кавалеристов Белы.

Молодой фракиец неподвижно лежал на мягкой кушетке, извлеченной из баррикады храма, его грудь была туго перевязана, а глаза горели от лекарства, которое ему дали, чтобы облегчить боль. Он настоял на том, чтобы присутствовать на заключительном брифинге, хотя едва мог стоять. Фалько стоял среди командиров своей когорты с мрачной маской на лице и отказывался смотреть Валерию в глаза. Окружавшие его мужчины переняли настроение у своего вождя, но были и такие, кто не мог скрыть признаков своего горя или нервозности. Он искал любые другие намеки на слабость, но не нашел. У этих людей все еще была гордость, хотя время оставило на них отпечаток, как и на униформе, которую они носили. Он знал, что некоторых возмущала его молодость, но он не сомневался, что при поддержке Фалько они признают его власть. Лунарис прислонился к боковой стене, его высокая фигура расслабилась, а лицо ничего не выражало.

— Я получил известие от наших разведчиков. — Голос Валерия заглушил приглушенный ропот. — Если бритты будут спешить, их авангард будет здесь задолго до рассвета. Одному человеку трудно судить, но солдат, доставивший сообщение, считает, что шпион Петрония не преувеличивал количество их сил. — Он сделал паузу и подождал, отреагирует ли кто-нибудь из них на эту ужасную правду. Теперь сомнений не было. Они будут в огромном меньшинстве. — Тем не менее, любой человек, изучавший историю, знает, что одни только цифры не обязательно гарантируют исход битвы. У Александра было вдвое меньше войск, чем у персидского царя Дария, когда он одержал победу при Иссе. Сам Цезарь победил Помпея Великого при Фарсале, когда тот превосходил его численностью более чем в два раза.

— Но не двадцать к одному.

Валерий был удивлен вмешательством Корвина, на чью поддержку он рассчитывал. — Нет, — признал он. — Не двадцать к одному. Но это были солдаты, сражающиеся с солдатами. Мы солдаты, сражающиеся с воинами-варварами. Кто-нибудь здесь сомневается, что десять легионеров стоят сотни этих бриттов?

— Нет! — По крайней мере половина из них зарычала в ответ, и Валерий улыбнулся.

— Тогда два к одному. — Все до единого рассмеялись, даже Фалько. Он дал им время, а затем серьезно продолжил. — Я не собираюсь сражаться с пятьюдесятью тысячами или даже с десятью тысячами. Мы сожжем все мосты, кроме одного, и мятежники потянутся к оставшемуся переходу, как осы к гниющему персику. Только несколько тысяч смогут пересечь границу одновременно, и эти тысячи умрут от наших мечей. — Он не позволил ни капли высокомерия проникнуть в свой голос. Эти люди не были дураками. — Нет, на победу не рассчитываю, — ответил он на их невысказанный вопрос. — Я не Цезарь и не Александр, а их слишком много. Даже рука ветерана должна устать. Мы будем истекать кровью, как и они. Вот почему я укрепил храм. В конце концов мы уйдем туда. И там мы умрем. — Они все это знали. Никому не нужно было это говорить.

— Почему бы сразу не встретить их в храме? — потребовал ответа Корвин, и был вознагражден гулом поддержки. — Имея около трех тысяч человек и достаточно еды и воды, мы могли бы удерживать территорию в течение месяца.

Валерий покачал головой. — И смотреть, как Боудикка сжигает твой город дотла вокруг тебя?

— Она сожжет его в любом случае.

— Да, но она просто оставит несколько тысяч воинов, чтобы они заморили нас голодом, и пойдет на Лондиниум со своей армией в целости и сохранности. Если сейчас их пятьдесят тысяч, то сколько еще примкнут к ним, если они уничтожат все лучшее, что есть в римской Британии? Сто тысяч, а то и больше. Достаточно даже, чтобы сокрушить Паулина и его силы. Это был бы конец провинции. Мы не можем этого допустить. Заставив ее сражаться, у нас есть возможность вырвать сердце у повстанческой армии здесь, в Колонии.

— Зачем мы существуем, если не для того, чтобы сражаться, Корвин? — согласился Фалько. Его голос был напряжен от эмоций. — Все эти дни на тренировочной площадке были только для того, чтобы попотеть? Нет. Сегодня я потерял все, что любил, и я не буду праздно смотреть, как женщина, ответственная за это, проходит мимо, чтобы принести боль, которую я чувствую, тысячам других.

Валерий знал, что мнение Фалько было решающим. Время истекало. Больше споров быть не могло. — Пошлите инженеров, чтобы сжечь мосты. Подготовьте свои когорты. Мы займем позицию до наступления темноты. — Он долго и упорно размышлял, лучше ли провести ночь под открытым небом и получить одеревенелость стареющих конечностей, или рискнуть запутаться в темноте за час или два до рассвета. — Бела? — Командир кавалерии поднял голову с гримасой боли. — Отведи своих конных солдат назад. Теперь они больше ничего не могут сделать.

Когда офицеры вышли, он позвал Лунариса. — Я хочу, чтобы ты был в храме, и повышаю тебя до опциона. — Большой легионер открыл было рот, чтобы возразить, но Валерий поднял руку. — Никаких возражений. Мне нужен человек, которому я могу доверить командование местом, где мы будем стоять. Мы не знаем, что будет, когда мы вернемся сюда с боем. — Он грустно улыбнулся. — По крайней мере, зная, что ты командуешь, я буду уверен, что мне будет куда отступать.

***

Когда наступили сумерки, он стоял у северных ворот Колонии, прислушиваясь к вечерним звукам и глядя на север. Было благословением иметь время остановиться и подумать после дня постоянных решений. Ночь была теплая, воздух неподвижный, и пары летучих мышей гонялись за невидимыми насекомыми между зданиями и деревьями у реки. Он услышал безошибочный крик совы и внезапно почувствовал глубокую меланхолию. Где она сейчас? Он вспомнил сладкий аромат ее шелковых волос и мягкость ее плоти, нежность губ, которые он никогда не имел возможности целовать достаточно часто, и темные глаза, которые вспыхивали подобно дикому огню; чудо познания, подобного которому нет ни у кого другого. Он предположил, что она поддержит восстание; смерть ее отца дала ей достаточно причин для ненависти. Но присоединится ли она к нему? Нет. Киран позаботится о ее безопасности; честный, надежный Киран, который теперь будет разрываться между своим долгом перед королевой и своей решимостью уберечь свой народ от страданий. Насколько все было бы иначе, если бы он сам занял трон. Сознательным усилием он выкинул вождя иценов из головы. Сейчас не время сочувствовать воину, с которым он может столкнуться на поле боя через несколько часов. Достаточно ли он сделал? Это был вопрос, который он должен задать себе. Была ли какая-то мелочь, которую он не учел, которая могла бы спасти жизнь одному легионеру или стоить жизни одному из воинов Боудикки? Он почувствовал, как укол сомнения вонзается в его левый висок, как сверло плотника. Сомнения? Конечно, у него были сомнения. Даже Цезарь, должно быть, сомневался в ночь перед решающим сражением, но, как и Цезарю, ему приходилось скрывать свои сомнения ото всех. Он мог бы вывести ветеранов обратно в Лондиниум с конвоем женщин и детей и спасти тысячи невинных жизней. Это стоило бы ему карьеры и чести, но это была бы небольшая цена. Не поэтому ли он этого не сделал, чтобы спасти свою честь? Он покачал головой. Нет. Боудикку нужно было остановить или, по крайней мере, испытать. Если бы он смог остановить ее здесь или хотя бы заставить ее выждать день, Лондиниум можно было бы спасти, а вместе с ним и всю провинцию. Он был прав, сражаясь здесь. Прав с решением покинуть город и храм и заставить ее напасть на него на его собственной территории и на его условиях.

Он посмотрел на небо: свет угасал. Скоро.

Звук шагов по покрытой металлом дороге за его спиной эхом отдавался от домов вдоль улицы, железные гвозди хрустели по утрамбованной поверхности. Он повернулся, чтобы посмотреть, как они проходят. Ветераны Колонии, каждый сын Империи. Сначала Фалько во главе своего отряда, его крепкая фигура скрыта под алым плащом, а глаза теряются в тени полей шлема. В последний момент гордая голова повернулась, подбородок поднялся, и старый солдат кивнул Валерию, и этот жест сказал ему больше, чем любые слова. Он ответил на него приветствием, ударив кулаком по доспехам, и увидел улыбку Фалько. За своими знаменосцами за ним следовали пять когорт ополчения, маршируя вниз по склону с пилумом на плечах и точностью, которая украсила бы триумф императора. Каждый из них сегодня потерял любимого человека, и ему было стыдно, что он думал, что они будут унижены этим. Все в том, как они маршировали, можно было выразить одним словом. Решимость.

За ветеранами шла основная масса людей, которых он привел из Лондиниума, за исключением пятидесяти, оставшихся с Лунарисом в храмовом комплексе для усиления гарнизона гражданских добровольцев. Должно быть, они недоумевают, какие боги привели их сюда и к этой судьбе, когда они все еще могут вернуться в свои казармы. А что с ним самим? Смеялся ли Нептун, когда вызывал шторм, задержавший корабль с его заменой? Если бы все было по-другому, он был бы уже на полпути домой, и, не считая Мейв, стал бы он думать об острове еще раз?

Он последовал за колонной, пока Фалько рассредотачивал своих людей, а затем завернулся в свой плащ и лег среди солдат из Лондиниума на сырую траву рядом с Грацилисом, который прошел с ним весь путь от Глевума. Никогда не было большой вероятности, что он заснет, но его выбор партнера гарантировал бодрствование. Уроженец Кампании что-то невнятно бормотал сквозь стиснутые зубы и время от времени вскрикивал, как будто уже сражался в битве, которая предстояла утром. В конце концов, Валерий не выдержал и побрел в темноте вниз к мостику.

Когда он добрался до северного берега, последний из уставших от седла кавалерийских отрядов Белы переправился через северный берег, ведомый факелами двух ветеранов Фалько. Командир ехал с опущенной головой и выглядел почти спящим в седле.

— Каковы последние новости о мятежниках? — Валерий протянул руку и потряс руку всадника, вдыхая неприятный запах загнанной лошади. Глаза распахнулись, и мужчина посмотрел на него сверху вниз. Он был одним из тех, кто помог спасти Мейв от Креспо, но несколько секунд в его глазах не было узнавания. — Мятежники? — повторил Валерий.

— Когда мы оставили их, они были в шести милях отсюда, за хребтом. Я думаю, что мы были на правом фланге армии, но точно сказать было невозможно. Они подобны пчелиному рою: как только вы думаете, что понимаете их маршрут и их цель, часть оторвется без веской причины и пойдет в совершенно другом направлении. Так мы потеряли двух хороших людей, оказавшись в ловушке, когда подошли слишком близко.

— Их численность?

Кавалерист покачал головой. — Я не могу дать вам никаких цифр. Все, что я могу сказать, это то, что их слишком много. — Валерий нахмурился. Неподчинение или чистая правда? Лошадь покачала головой, обдав его потом, и он схватился за уздечку, чтобы удержать ее. Командир отряда наклонился, чтобы подобрать поводья, так что не могло быть ошибки в его словах, которые он шептал. — Уведите свою маленькую армию, трибун. Если вы будете сражаться с ними, они раздавят вас в пыль и даже не заметят.

Валерий оглянулся, чтобы убедиться, не слышал ли еще кто-нибудь. — Солдата можно выпороть за такие слова, — сказал он.

Фракиец устало улыбнулся. — Человеку не нужно бояться кнута, если завтра он умрет.

— Вы будете драться?

— Вот за что вы, римляне, платите нам.

— Тогда возьми свой отряд и рассредоточь его вдоль берега на востоке. Отдохните, сколько сможете, но мне нужно знать, планирует ли враг переправу в другом месте. Подождите час после рассвета и возвращайтесь сюда. У Белы будут для вас дальнейшие распоряжения.

Кавалерист протянул руку. — Матикас, декурион первой турмы. Это был хороший совет, трибун; по крайней мере, ты римлянин, рядом с которым достойно умереть.

Через несколько минут после того, как фракийцы уехали, Валерий заметил зарево в небе над хребтом. Пока он ломал голову над этим, Фалько присоединился к нему на мостике.

— Мятежники? — спросил командир ополчения.

— Возможно, они разбили лагерь на ночь.

— Маленький костер для приготовления пищи для такой большой армии.

Валери неопределенно хмыкнул. Он вспомнил двух пропавших фракийских кавалеристов и рассказы, которые он слышал о Плетеных Людях, о больших корзинах в форме человека, о которых писал Цезарь, в которые кельты бросали свои жертвы, чтобы сжечь их заживо. Он надеялся, что двое солдат уже мертвы.

Они ждали, и Валерий, не оборачиваясь, знал, что все взгляды на лугу у реки устремлены на гребень на севере.

— Там, — раздался голос.

Первый был на востоке, просто точка пламени, которая, как они смотрели, вспыхнула во что-то гораздо большее. Мгновение спустя за ним последовал второй, на этот раз западнее, и третий, ниже по склону. Через несколько минут темное покрывало склона было усеяно языками пламени, как светлячки в неаполитанскую ночь.

— Они сжигают фермы, — без надобности сказал Фалько.

Валерий не ответил, но не сводил глаз с одной конкретной искры на вершине склона слева от него, где пылала ферма Лукулла – дом Мейв. Тот факт, что он теперь принадлежал Петронию и был лишен всего, что принадлежало ей, лишь слабое утешение.

— Спасибо, — внезапно сказал Фалько.

Валерий удивленно посмотрел на него и покачал головой. — Тебе не за что меня благодарить. Если бы я поступил по-другому, может быть… — Он снова подумал о испуганных лицах и плачущих детях.

— Что сделано, то сделано, — сказал командир ополчения. — Если бы они остались, то в любом случае погибли бы. Вы пришли к нам на помощь, когда никто другой не хотел нам помочь. Кат Дециан, — выплюнул он, — поджег сухие, как трут, чащи и оставил свой народ гореть. Паулин тоже. Где наш губернатор, когда он так нужен? Или Девятый легион, который мог быть здесь сейчас, если бы к нашим предупреждениям прислушались? Они думали, что мы просто паникующие старики. Но ты пришел, Валерий, и даже когда увидел, что твое поручение невыполнимо, ты осталися. Мы благодарны.

— Я должен сообщить о дезертирстве, — сказал он, прежде чем Валерий успел ответить. — Корвин, оружейник. Он грустно покачал головой. — Один из наших самых смелых и лучших. В это трудно поверить.

Валерий вспомнил нервозность ювелира ранее днем. Или это было вчера? В любом случае, он не мог найти ни гнева, ни возмущения, подобающего командиру, которого предали. Как много бы изменил один человек?

— Можешь ли ты винить его?

Фалько серьезно посмотрел на него. — Мы солдаты, трибун. Мы вместе сражались в легионах и вместе потели в ополчении. Когда жители Колонии смеялись над нами, пока мы упражнялись с нашими ржавыми мечами, мы игнорировали их, потому что это был наш долг. Мы можем быть стариками, но мы все еще верим в долг. И товарищество. И жертву. Так что да, я виню Корвина, хотя он мой друг. И если его поймают, я пригвозжу его к кресту, хотя он мой друг. Если в конце концов все, что я смогу сделать, это умереть вместе с этими людьми, я буду считать это привилегией.

Он отвернулся, но Валерий отозвал его и протянул руку. — Я тоже буду считать это за честь.

Когда Фалько вернулся к своим ветеранам, взгляд Валерия вернулся к склону холма, где все еще горела ферма Лукулла, а в темноте собиралась орда Боудикки.