Жар-птица

Глава XVI. Ложь

Оленька не могла уснуть.

Ее терзали навязчивые мрачные думы о сестре, о несправедливости жизни, о мужчинах, не заслуживающих любви, наконец об этом несносном гордеце Измайлове, который после ее гнусных фраз даже не нашел в себе смелости ответить ей той же монетой и поставить ее на место или хотя бы осадить. Нет, он только смотрел на нее открыто и как-то потрясенно этими своими пронзительными синими глазищами и молчал. Как он был жалок в тот миг, хромой, нелюбимый ею и опозоренный.

Она добилась своего и выставила опять посмешищем. Когда он упал на колено, она видела, как брезгливо и ехидно смотрели на него окружающие. В тот миг она чувствовала ликование — ее месть удалась. Но сейчас, ворочаясь на постели, Оленька не могла уснуть. Совесть отчетливо твердила ей, что она поступила подло, как последняя дрянь, вызвав немощного человека на танец, а после поглумившись над ним. Конечно, она не собиралась просить у Кирилла прощения, он сам был во всем виноват. Не следовало так беззаветно и безумно любить кого бы то ни было. Однако она чувствовала, что ее настигнет расплата свыше за ее поступки, и именно это и мучило ее, не давая спокойно уснуть.

Со стороны распахнутого на веранду окна послышался некий странный звук. Оля медленно обернулась, всматриваясь в портьеру и в пустой оконный проем. Хотя ее спальня располагалась на первом этаже дома, но все же располагалась довольно высоко от земли, и забраться на веранду было не так просто. Потому, окинув взглядом едва освещенную лунным светом комнату и не увидев ничего подозрительного, девушка сонно зевнула и повернулась на другой бок, спиной к окнам.

Прикрыв глаза, она какое-то время усилием воли заставляла себя уснуть, пока отчетливо не услышала вновь шорох, но уже очень близко. Ольга медленно повернулась на другой бок и нехотя открыла глаза. И тут же вздрогнула всем телом, ее охватил жуткий испуг.

Около кровати, всего в шаге от нее, стоял мужчина. Безмолвный, неподвижный.

Он показался ей знакомым. Оленька похолодела, узнав в пришлом Кирилла Измайлова.

Он стоял над нею, возвышаясь своей мощной недвижимой фигурой в темном мундире, его глаза угрожающе блестели, а лицо было едва различимо во мраке. Она явственно считала опасную энергию, исходившую от него.

Громкий возглас она тут же подавила в себе, понимая, что если закричит, то в ее комнату сбегутся слуги.

Опешив от его внезапного появления в спальне, она приподнялась на руках и тихо выпалила в неистовстве:

— Господи, что вы здесь дела…

Ее речь прервалась неумолимой жесткой ладонью, которая закрыла ей рот, когда он стремительно склонился над нею. В следующую секунду Кирилл бесцеремонно стиснул девушку в своих руках и вытащил из постели. От неожиданности Оленька глухо вскрикнула, но Измайлов уже припечатал ее к своей груди и впился яростным поцелуем в губы. Не давая ей даже пошевелиться, молодой человек насильно терзал ее рот, грубо и властно, удерживая затылок и талию девушки в капкане сильных рук.

Она же, придя в себя от первого шока, начала неистово сопротивляться, пытаясь встать, но не доставала ногами пола, неумолимо прижатая к мужской груди. Он опустил ее на пол только спустя некоторое время, когда, утолив первый свой чувственный голод, выпустил из плена ее губы и чуть ослабил хватку. Оля наконец смогла свободно дышать и тут же начала сопротивляться, пытаясь вырваться.

Оля попыталась отбежать от него, но Измайлов не собирался отпускать свою желанную добычу. Он ухватил ее за рубашку и дернул к себе, быстро прижав Ольгу к себе спиной. Удерживая ее под грудью крепкой рукой, не прохрипел ей в ухо:

— Вы знаете, что за все надобно платить, Ольга Николаевна?

Опаляя горячим дыханием ее кожу, он приник губами к ее виску, а его свободная рука быстро легла на грудь Оленьки и сжала упругую выступающую плоть, совершенно не стесняясь в своих дерзких ласках.

В исступлении она продолжала биться в его руках, даже не в силах дать ему пощечину, ибо он прижал ее руки к бокам, удерживая мертвой хваткой, не давая даже двинуться.

— Как вы смеете?! — попыталась громко возмутиться Оля, но его широкая ладонь опять запечатала ей рот.

— Не думаю, что вам следует кричать, моя прелесть, — хрипло прошептал он над ней. — Вы же не хотите, чтобы сбежался весь дом?

Она прикусила губу, замолчав.

Кирилл, видя, что она прекрасно поняла его, убрал ладонь с ее лица. Не в силах удержаться от соблазна, он вновь начал дерзко оглаживать ее грудь. Тонкая шелковистая ткань ночной сорочки не являлась сильной преградой, и он отчетливо чувствовал пальцами мягкость и упругость ее нежных полноватых грудей, все более возбуждаясь от близости этой манкой сирены.

— Сколько раз я делал вам одолжение и сколько раз вы делали из меня посмешище? — глухо цедил он ей в ухо, так и прижимая ее к своей груди спиной. — Дважды? Трижды?! С меня довольно. Я пришел за уплатой долга…

— Какой еще платой?! Вы что, окончательно спятили? — шипела она так же тихо в ответ.

— Нет, это вы глупы, мадемуазель, раз думали, что можно безнаказанно вытирать об меня ноги. Я долготерпелив, но не глуп. И моему терпению пришел конец. Сегодня я возьму с вас уплату за всё!

— Пустите! — в неистовстве возмутилась она, пиная его ногами.

Так дерзко еще никто себя не вел с ней, а то, что творили его руки, нагло шаря по ее телу, было вообще за гранью разумного поведения. Ни один мужчина ранее не целовал ее так и не дерзал на подобное. Оленька ощущала, что ее существо наполнилось бессильным бешенством.

— Нет уж. Сегодня смеяться буду я, когда вы будете принадлежать мне.

Ощущая ее изящное подвижное тело в своих руках, ее запах и шелковый омут волос, которые то и дело попадали в его руки, Кирилл чувствовал, что все его существо возбудилось до предела. Все это казалось ему сказкой, нереальным сном, давно желанным и неисполнимым. Но сейчас эта недосягаемая прелестница находилась в его объятьях, и он мог не только беспрепятственно целовать ее, но и ласкать ее нежное упругое тело, совершенно не стесняясь в своей страстной агонии.

Более не собираясь сдерживаться, он вновь приподнял Оленьку и уже через минуту опрокинул ее на кровать, уложив на спину. Нависнув над нею, он начал быстро задирать вверх длинную сорочку, обнажая ее ноги, бедра и ягодицы.

— Не надо! Не надо, — хрипела глухо она, полузадушенная, потому как молодой человек вновь принялся целовать и терзать ее лицо и губы поцелуями.

Он сильнее навалился на нее, придавив своим большим телом к кровати, и процедил ей в ухо едва слышно:

— Я ведь только с виду наивный дурак, Оленька. С меня довольно вашей игры. Теперь правила буду устанавливать я. И для начала начнем с этого пикантного места…

Его ладонь нагло легла на ее промежность, и Оленька в ужасе захрипела и завертела бедрами, пытаясь отодвинуть свои ягодицы от его руки.

— Нет-нет… — сипела она, пытаясь отвернуться от него, ибо его губы нагло терзали поцелуями ее лицо.

Пребывая в безумной истерике, она осознавала, что сама виновата в его теперешнем безобразном насилии. Она поняла, что довела этого спокойного доброго человека до этого. Или видимое хладнокровие Кирилла всего лишь маска? Она не знала, как его остановить. Он был трезв и потому делал все осознанно, это было самое ужасное. Она видела, что он решительно настроен овладеть ею и явно пойдет в своих дерзостях до конца, ибо уже раздвинул ее ноги и неумолимо дергал свою одежду, пытаясь снять ее.

Но она не понимала, отчего он решил, что с ней можно обращаться подобным образом? Словно с девкой из дома терпимости? Все происходящее было словно дурной сон.

Ей безумно хотелось закричать, позвать кого-нибудь, чтобы этого охальника вытолкали из ее спальни, надавав ему тумаков. Но она лишь молча сопротивлялась и шипела, боясь наделать много шума.

Сегодня на ночь в их доме остались князья Васильчиковы, ведь отец допоздна играл в вист с Борисом Андреевичем. А ее подруга княгиня Мари была заправской сплетницей. Потому если князья увидят в ее комнате ночью Измайлова, то назавтра от ее репутации не останется и следа.

— Сегодня я возьму вашу сладость, мадемуазель шалунья, и мы будем квиты, — прошептал хрипло Кирилл, желая наконец овладеть этой своенравной девицей и тем самым расквитаться с нею за все унижения.

Он прекрасно знал, что, когда завладеет ее телом, подчинив себе, спеси и высокомерия у нее точно поубавится. Эту надменную кокетку следовало проучить уже давно, как постоянно твердили его друзья. Он прекрасно понимал, что для Ольги еще один интимный акт не станет фатальным, ибо она явно поднаторела в искусстве любовных утех. Но ему он гарантировал иммунитет от ее дальнейших нападок и злых розыгрышей.

Ощущая, что ее падение неизбежно, Оленька из последних сил, почти не надеясь на спасение, в слезах яростно простонала:

— Прошу вас, не надо… я девственна…

Кирилл не сразу понял смысл ее фразы, продолжая свое яростное страстное действо, и в этот момент его губы безумно терзали ее шею, а ладони оглаживали округлые бедра, то и дело проникая пальцами в потаенные места между ее ног.

Когда же понял, что она сказала, он на миг прервал свои дерзкие страстные ласки и, стиснув ее подбородок рукой, заставил смотреть прямо себе в глаза:

— Пытаетесь выкрутиться, лгунья? Но у вас ничего не выйдет!

— Эта правда! Я девственна…

— Мои друзья твердят обратное!

— Они лгут! Всё ложь! — хрипела она в неистовстве, полузадушенная, видя, что Кирилл приподнялся над ней, прекратив свои наглые ласки и напряженно всматриваясь в ее раскрасневшееся лицо с растрепанными волосами.

— Зачем им врать? Все знают о вашей распущенности!

— Всё ложь! Гнусная ложь! — заверяла она, и из ее глаз брызнули слезы.

Она поняла, что он колеблется, хотя еще и не верил ей, но все же у нее был шанс избежать его дальнейших домогательств.

— Прошу, поверьте мне, я девственна! Ни один мужчина не прикасался ко мне, как вы теперь…

Он пару раз моргнул, продолжая нависать над ней на вытянутых руках и испепеляя ее горящим негодующим взором.

— Роман Черкасов сказывал, что вы имели в любовниках двух офицеров, которые по весне стрелялись из-за вас, — заявил он хрипло.

— Ложь! Да, дуэль была. Но я не давала им ни малейшего повода, даже не целовалась ни с кем из них!

— Зачем Черкасову врать?

— Возможно, оттого, что он сам получил от меня отказ еще зимой, оттого и мстит мне? Распускает все эти грязные сплети…

— Но он говорил так убедительно, — нахмурившись, сказал Кирилл.

Он немедля отпрянул от девушки и сел на постели, понимая, что если всё правда и она действительно дева, то он выглядел сейчас последним подонком, забравшись к ней ночью в спальню и пытаясь взять ее силой.

— Подпоручик Черкасов давно волочится за мной, но я никогда не поощряла его. Оттого он и пытается очернить мое имя, не зная, как еще отомстить за мою холодность. Да вы и сами недалеко ушли от вашего дружка Черкасова! — возмутилась Оленька, видя, что он остановился и более не жаждет насилия над ней, видимо, чувствуя, что ошибся. Она тут же перешла из обороны в наступление и обвинительно заявила: — Ворвались ко мне в спальню и хотели унизить меня. Нет, растоптать мою честь, чтобы отомстить, разве не так, месье Измайлов?!

Он молчал, лишь как-то хмуро смотрел на нее исподлобья.

— Вы такой же, как и Черкасов и Анненский, только те били меня словами и сплетнями, вы же решили все устроить более гнусно! Чем вы лучше их? Ничем! Развратный наглый посудник!

— Вы действительно чисты, Ольга Николаевна? — спросил он тихо, чувствуя себя до крайности мерзко.

Кирилл был в растерянности, не зная, что делать. И зачем он слушал этого пьяного Черкасова, которой твердил ему два часа назад, как он имел близость с Оленькой? Почему не понял, что Роман нагло врал, ведь видел сам, что Трубецкая никогда не поощряла подпоручика. Просто Измайлов сам всегда говорил правду и судил о людях по себе, именно поэтому безоговорочно поверил Черкасову в том, что Ольга развратна. Потому и пошел покорять ее спальню. Сейчас же Кирилл ощущал себя до крайности погано, потому что она наверняка думала о нем невесть что. И это причиняло ему душевную боль.

— Можете наведаться к нашему семейному доктору, господину Каульбаху, — сказала девушка твердо и так же села на кровати, обхватив себя руками. — Кстати, он тоже здесь на водах, отдыхает со своей женой. Можете поинтересоваться у него о моей девственности. Он каждые полгода осматривает меня. Или лживым словам ваших друзей вы доверяете более, нежели моим и господина доктора?

— Замолчите, я понял, — буркнул Измайлов и вскочил на ноги.

Оправляя свою рубашку и штаны, он поднял с пола мундир и быстро накинул его на плечи, стремительно застегивая пуговицы.

Оленька облегченно вздохнула, оттого что он все же решил отступить в своем безумстве. Она напряженно сидела на постели с растрепанными темными локонами, лишь одернув рубашку и прижав к груди одеяло, чтобы скрыть свои прелести.

Быстро закончив со своей одеждой, Кирилл уже через минуту обернулся к ней и, вперив в девушку пронзительный горящий взор, твердо сказал:

— Я поступил подло. Потому должен загладить свою вину перед вами, Ольга Николаевна. Я прошу вашей руки.

— Господи! — выпалила испуганно она, явно не ожидая такого поворота. — Час от часу не легче! Вы в своем уме, штабс-капитан?! Какой еще руки?!

— Вашей! Я прошу вашей руки, ибо хочу, чтобы вы стали моей женой. Я люблю вас.

— Безумец! — возмутилась она, окончательно разозлившись.

Этот наглец, мало того что ворвался в ее спальню, решил надругаться над ней, а теперь вдруг хочет жениться? Это было неслыханно. Она что же, нищая дворяночка? Ее отец сенатор, у них в Петербурге один из самых больших особняков и лошадиный выезд не хуже, чем у самого императора. Как мог этот офицеришка думать, что может взять ее в жены? Ее, Оленьку Трубецкую! Он точно был безумен.

— Пойдите вон, сударь! Немедля! Или я позвоню в колокольчик, мне уже все равно, пусть вас застанут в моей спальне!

— То есть вы отказываете мне?

— Да! — выпалила она и, соскочив с кровати, подбежала к столу и схватила в руку колокольчик. — Вон! Или я звоню. Пусть сюда придет мой батюшка, вызовет вас на дуэль, раз вы не понимаете по-хорошему!

Он долго смотрел на ее тонкую фигурку в ночной полупрозрачной сорочке, босую, с потоком темных волос, которые окутывали девушку до самых бедер. Она была невозможно хороша, но ее взор был страшен. Ее глаза метали молнии, словно она жаждала растерзать его. Он же хотел от нее только любви. Но, похоже, ей это было не нужно.

И еще она грозилась устроить эту дуэль между ним и своим отцом. Но это было уж совсем жутко. Ведь Кирилл понимал, что, если дуэль произойдет и он ненароком ранит Николая Николаевича, он более никогда не сможет просить руки Оленьки. Она никогда не простит ему увечье или смерть родного отца. Потому он понимал, что должен уйти, и немедля, пока она действительно не позвонила в зловещий колокольчик.

— Я в последний раз предлагаю вам стать моей женой, Ольга Николаевна, — сказал он глухо. — Вы не думайте, я смогу быть очень нежным и щедрым к вам.

— И будете дарить мне раз в год на именины засохшие конфеты или колье из ломбарда? — уничижительно заявила она, намекая на его бедность, решив унизить его так же, как он унизил ее четверть часа назад.

Измайлов побледнел, ее словесный удар был ниже пояса. Он прекрасно знал о своем довольно стесненном финансовом положении. Да, он не был нищим, но и не был богат, как ее отец. Но она не имела правда унижать его подобным образом. Именно в этот момент у него возникла безумная идея. Разбогатеть так сильно, чтобы подчинить эту непокорную надменную красавицу себе. Чтобы она ползала у его ног и молила о любви. Только тогда он будет отмщен за все те унижения, которые она уже учинила ему.

Он как-то дико взглянул на нее и словно приговор отчеканил:

— Клянусь, вы пожалеете о своем безразличии когда-нибудь! И еще станете моей!

Она рассмеялась ему в лицо и процедила:

— Да неужели? И как же, если я этого не желаю?

— Возжелаете, дайте только срок. Я не бросаю слов на ветер, — заявил он.

— Это угроза?

— Да. Я покажу вам, надменная кокетка, где ваше место!

— Где же по-вашему? — забавляясь его словами, прыснула она.

Эта пафосная глупая сцена с неудачливым поклонником вдруг неимоверно развеселила Ольгу. Еще никто не устраивал ей подобных спектаклей с попытками изнасилования, предложениями руки и безапелляционными заявлениями. Этот дерзкий Кирилл Измайлов был просто неотразим в своих безумных порывах теперь, хотя внешне всегда выглядел спокойным и невозмутимым.

— У моих ног! И клянусь — вы там будете! Прощайте!

Более не в силах смотреть на эту дьяволицу с внешностью ангела, Кирилл ринулся прочь из ее спальни, вылетев на балкон. Ольга же смотрела, как он быстро дошел до балюстрады, чуть прихрамывая, умело перелез через нее и скрылся из виду.

После этой тревожной эмоциональной ночи Кирилл был не в силах далее оставаться в Кисловодске. Он понимал только одно — вид этой бестии Трубецкой будет причинять ему боль, вызывая мучительные воспоминания о ее запретной сладости и холодности. Потому уже к вечеру, написав рапорт графу Мордвинову, Кирилл, собрав свои немногочисленные пожитки и оседлав Адмирала, ускакал прочь из города. Он намеревался переехать для лечения в другой, более мелкий, городишко или даже селение минеральных вод, где не было этой избалованной петербургской публики и подобных барышень.

Ему надобно было поправлять здоровье по велению докторов, а не расшатывать свое психическое состояние.