Жар-птица

Глава XXXV. Шалунья

На ужин Ольга не явилась, и Кирилл ел в одиночестве, ибо Лиза, похоже, тоже дулась на него. Около десяти вечера Измайлов, проходя по парадной и направляясь в свою спальню, увидел в окно подъезжающую к парадному крыльцу карету. На козлах уже сидел Гришка и недовольно ругался, что ему приказали ехать на ночь глядя.

— Кто велел заложить карету? — удивленно обратился к дворецкому Измайлов.

— Это для Ольги Николаевны, — просто объяснил тот. — Видимо, куда-то ехать надумали.

— Для Ольги? — опешил Кирилл, прекрасно зная, что жена так и не выходила из своей комнаты после их неприятного разговора несколько часов назад.

Он развернулся и устремился наверх. Перепрыгивая через ступеньки, вскоре он достиг ее спальни, дверь в которую была распахнута. Отчетливо услышав последнюю фразу Халима, Кирилл замер на пороге комнаты жены.

— Госпожа, молю вас, возьмити меня с собой! Я не смогу без вас.

Сцена, которая открылась перед Измайловым, мягко говоря, повергла Кирилла в стопор. Посреди комнаты к нему боком находилась Оленька, отчего-то в одной нижней полупрозрачной юбке и корсете, а Халим стоял на четвереньках у ее ног, словно собака. Обхватив темными руками обнаженные ноги Ольги, эфиоп страстно целовал ее колени.

— Я еду только с горничной, я тебе уже объяснила, Халим! — раздраженно процедила Оленька и вновь попыталась отстраниться от эфиопа, но тот настойчиво цеплялся за ее обнаженные ноги, с неистовством продолжая осыпать их поцелуями.

— Но я люблю вас, госпожа! Я умиру в разлуке с вами!

— Да сколько можно! — уже взорвалась она.

Только после этого Кирилл как будто пришел в себя и кинулся к черному слуге с возгласом:

— Как ты смеешь, наглец, дотрагиваться до моей жены!

Оленька испуганно вскрикнула, увидев несущегося на них Измайлова. В следующий миг Кирилл, с силой схватив Халима за шею, почти душа, оторвал эфиопа от нее. Халим не сопротивлялся, а, как-то сникнув, позволил оттащить себя в сторону и лишь простонал:

— Не уизжайте, госпожа, молю вас…

В это время Кирилл доволок Халима до двери и, вышвырнув его в коридор, словно приговор прохрипел:

— За твою дерзость я завтра же продам тебя!

С силой захлопнув дверь, Измайлов обернулся вновь к жене и увидел, что она несчастно смотрит на него.

Заметив его недовольный взгляд, Ольга с шумом выдохнула и вновь устремилась к шкафу с одеждой. Перебрав несколько платьев, она достала бирюзовое и небрежно швырнула его на кровать, затем приблизилась к комоду, вытащила оттуда голубые чулки, так же кинув их к платью.

Кирилл остался стоять у закрытой двери, с каждой минутой все сильнее мрачнея. Темным взором он следил, как его молоденькая жена мечется по комнате, собирая вещи в открытые саквояжи, в одном корсете, который скорее обнажал верх ее прелестного тела, чем скрывал его.

— Вы уезжаете? — наконец выдавил он из себя глухо, ничего не понимая.

На мгновение остановившись в своем хаотичном передвижении по комнате, она, испепеляя его горящим злым взглядом, бросила в его сторону:

— Да, уезжаю! К отцу в Италию и, надеюсь, навсегда!

Она снова начала метаться с вещами от шкафа к кровати. Темная копна ее распущенных волос так же летала за ней, чуть прикрывая ее наготу.

— И что же произошло? — ехидно заметил Кирилл, пытаясь не показать своего волнения. Немного помолчав и видя, что она не обращает на него внимания, он скрестил руки на груди и облокотился плечом об косяк, добавив: — Один из ваших поклонников прислал вам слюнявое послание на бумаге не того цвета?

— Не смейте говорить со мной в таком тоне! — возмутилась она, даже не обернувшись к нему, продолжая лихорадочно собирать вещи.

— Что ж, прикажите вашему псу Халиму развеселить вас. Только велите, и он в вазе каждое яблоко вылижет, лишь бы госпожа была довольна.

— Замолчите! — прошипела Оленька, оборачиваясь к нему.

Кирилл сузил глаза, ибо ее вид был слишком соблазнительным и вызывающим плотские желания. Обнаженные плечи и корсет, который прикрывал лишь низ розовых сосков, прозрачная нижняя юбка, через которую отчетливо были видны стройные ноги и округлые ягодицы.

— Тогда что же случилась? — усмехнулся мрачно он. — Разве вам плохо в моем доме? Вы купаетесь в роскоши. Танечкой занимаются няня и кормилица. Дочь вам не мешает. На ваших поклонников, которые постоянно таскаются в наш дом, я смотрю сквозь пальцы. К вашей драгоценной персоне я также не прикасаюсь. Что вам еще надобно, позвольте спросить?

Она поджала губы от обиды и устремила на него горящий недовольный взор.

— Вы невозможный холодный наглец! Я вообще не понимаю, как могу любить вас! Вам же безразличны мои страдания! На то, что я наряжаюсь лишь для вас, что жажду быть в вашем обществе! Смотрю лишь на вас и что люблю вас. Но вам все равно! Вы увлечены лишь своими многочисленными делами и службой, а я вам совершенно безразлична!

— Что?! — прошептал Кирилл глухо, оторопев от ее слов, и вперился горящим взглядом в ее заплаканное лицо.

— Я вам безразлична, я прекрасно это вижу! Но не беспокойтесь, я более не буду осложнять вам жизнь своими чувствами. Я уезжаю к отцу в Италию. Как только устроюсь в Милане, я пришлю за Танечкой.

Кириллу показалась, что рухнуло небо. Он побледнел и ощутил, что ему не хватает воздуха. Он тут же выпрямился во весь рост и начал дергать ворот рубашки, обрывая пуговицы. Темным взглядом он, не отрываясь, следил за тем, как Оленька вновь метнулась к шкафу, нервными движениями срывая золотистое платье с вешалки, и, наконец, он до конца осознал, что она сказала чуть раньше.

Эта невозможная вредина, которая почти два года мучила его, пренебрегала им, вытирала об него ноги, ни во что не ставила его чувства, сейчас говорила о том, что любит его и ей больно от его холодности? Он не мог в это поверить. Ему казалось, что все это сон. До того сладкий несбыточный сон, что от него можно было сойти с ума.

— Вы любите меня? — выдохнул Кирилл лишь одну фразу.

Наконец справившись с воротом, он вздохнул свободно, сделав шаг в комнату. Она вновь резко обернулась к нему, и он увидел, как ее огромные серые очи блестят от слез.

— Разве вам это важно? — прошептала Ольга одними губами.

Но он прекрасно все услышал и так же одними губами ответил:

— Важно…

Она была так прекрасна в этот момент, что Кириллу чудилось, что все ее признания только плод его больного воображения. Ибо ее фразы были слишком нереальны и непостижимы для его измученного страданиями сердца.

— Что ж, извольте, — пролепетала она, нервно бросив на пол золотистое платье. И, не спуская с него лихорадочно блестящего взгляда, возбужденно продолжала: — Я все скажу вам! Да, я люблю вас! Люблю, будьте вы прокляты! Люблю нашу дочь, как вашу частицу. Все это время, пока вас не было, я думала о вас постоянно! А теперь вы только заставляете меня страдать!

— Оленька… — пролепетал Кирилл срывающимся от страсти голосом и в следующий миг бросился к ней через всю комнату. С неистовством прижав жену к своей груди, он начал осыпать безумными поцелуями ее лицо, плечи, волосы, шею. Оленька, сначала опешив от его поведения, замерла. А затем, с упоением ощущая его горячие губы на своем лице, обвила его шею руками и пальцами зарылась в его волосы, лаская их. — В это невозможно поверить, — шептал Кирилл у ее виска, осыпая ее лоб пламенными поцелуями. Прижав свои губы к ее шелковистым прядям, он осторожно провел пальцами по ее ключице. — Отчего же я ничего не замечал?

— Вы были слишком увлечены своей разлюбезной Красовской, — выпалила Оленька запальчиво.

Он тут же властно заключил ее голову в свои ладони и внимательно посмотрел в ее глаза.

— Евгения ничего не значит для меня и никогда не значила, — сказал он хрипло. — И эта кобыла в подарок была лишь местью вам за то, что вы тайно виделись с Разумовским недавно.

— О Боже, — пролепетала она взволнованно, обвив руками его шею, подставляя губы для поцелуя.

Кирилл вновь с упоением стиснул руками ее стройный стан, и его нетерпеливые ладони уже с неистовством начали ласкать нежное тело.

Все снова произошло так стремительно, что они даже не дошли до кровати.

Лишь спустя время, ошалевшие и трепещущие, они затихли в объятиях друг друга после бурного соития. Кирилл лежал на спине на ковре у камина, а Оленька, ласково прижимаясь к его груди, устало положила голову к нему на плечо. Измайлов глупо счастливо улыбался, перебирая пальцами ее шелковистые темные волосы, и вдруг спросил:

— Надеюсь, ты не станешь меня упрекать, что это произошло на полу?

Она тут же приподняла лицо и, призывно улыбаясь, посмотрела в его ласковые глаза.

— Оказывается, я была такой дурой…

— И не только, — произнес он и перевернул ее на спину. Кирилл наклонил голову и страстно поцеловал ее. Затем, оторвавшись, заглянул в ее блестящие серебристые глаза и, увидев, что из них льется нежный любовный поток, хрипло попросил: — Я хочу снова это услышать.

Оленька поняла с полуслова и, ласково улыбнувшись, прошептала:

— Люблю тебя, — она потянула к нему губы, и Кирилл, яростно целуя их, ощутил, что его существо наполняется неведомым доселе счастьем. Через некоторое время она вдруг отстранилась от него и, напряженно заглядывая в его потемневшие от страсти синие глаза, тихо вымолвила: — Ты сможешь вновь полюбить меня, как прежде?

Он чуть прищурился, и его лицо стало серьезным. В следующий миг с каким-то диким восторгом он окунулся темным взором в ее огромные глаза и страстно прошептал:

— Отчего ты решила, что я разлюбил тебя, Оленька? Ты моя самая сладостная мечта, о которой я грезил долгие годы. Я лишь желал, чтобы ты полюбила меня так же сильно, как я обожал тебя, моя шалунья…