Желтый металл. Девять этюдов

3

Василий Филатович Густинов пошел на войну в 1942 году, девятнадцати лет от роду. С собой на неведомые военные дорожки он прихватил полученное при рождении сибирское наследство — крепкие, как у лося, и по-медвежьи широкие кости с добротнейшим мясом, сильное сердце с горячей кровью, не боящейся самых злых морозов зимних кампаний. В строю был солдатом достойным, по-сибирски стойким, выносливым на удивленье и на посрамленье любого европейского атлета, владельца горы могучих мышц, но изнеженного тела.

Домой Василий Густинов вернулся лишь в сорок шестом году, после двухлетнего пребывания в специальных госпиталях, инвалидом первой группы. Тяжелая контузия снарядом крупнокалиберной артиллерии вызвала стойкое расстройство нервной и мозговой деятельности. Выписывая Василия Густинова из госпиталя, врачи надеялись, что в семейной обстановке больному будет лучше.

Сумрачно принял Филат Густинов «героя», как он иронически начал величать неудачника-сына — обузу, от которого пользы не жди.

Старуха мать, очнувшись от привычной забитости, погоревала, повздыхала и вскоре опять умолкла, никому не переча. Сестры вначале будто искренне пожалели брата, потом перестали замечать его, а вскоре перешли к прямой травле за «глупость», за «нечистоплотность», за «беспамятство». Особенно резка была Антонина, которая «брезговала» братом.

В семье Густиновых не нашлось ни моральной силы, ни сердечной теплоты, чтобы примириться с несчастьем близкого человека и помочь ему. Происходило, в сущности, то, что бывает в волчьей или в сорочьей стае: подранка заедают или заклевывают свои же, единокровные.

Сознавая свое отчуждение, Василий Густинов начал пьянствовать, спуская в пивных свою «хорошую», по выражению родных, пенсию. Возвращаясь пьяным, он бессильно скандалил, пытаясь выразить обиду плохо повинующимся языком.

Филат Захарович Густинов говорил откровенно:

— Лучше б погиб! Помолились бы, поплакали и прошло. Ныне кто? Обломок, не человек. Ну его, не хочу! И себе и людям в тягость.

Иногда, за поздним часом, Василия не пускали домой, и он ночевал где попало. Но холод и сырость пока сходили благополучно: силы еще были и боролись за жизнь.

Кончилось тем, что семья потребовала взять от нее Василия: защищал советскую власть, пусть же она о нем и заботится. С помощью грамотного зятя Александра Окунева Густинов подавал заявления «куда следует» не в столь откровенных выражениях, понятно, но смысл был тот же. Семья своего добилась: Василия приняли в какой-то специальный дом для инвалидов войны, конечно далеко от прииска Сендунского. Густинов сам отвез Василия и, вернувшись, рассказывал с удовлетворением, будто, избавившись от сына, совершил достойный поступок:

— Васька устроен на курорте до конца дней.

Этот брат, о котором Антонина вспоминала не каждый год, незвано-ненужно оказался в С-и и, чего доброго, явится! И правда, не успела вернуться Нелли с почты, как Антонина услыхала дребезжащий, заикающийся голос:

— Ок-кунева з-здесь жи-ивет?

Чтобы не дать Василию пуститься в разговоры с жильцами, Антонина кошкой вылетела на голос, втащила брата в комнату и, лихо подбоченившись, встала перед ним.

Василий был одет в свежий коломянковый костюм, на который он, кажется, только что успел посадить несколько пятен. На его голове с какой-то странной лихостью сидела соломенная шляпа.

Брат пошарил в карманах в тщетных поисках носового платка и вытер рот рукавом.

— Здравствуй, сестра, — выговорил он с заметным усилием, но без запинки.

— Чего заявился? Что тебя сюда принесло? — злым полушопотом спросила, как плюнула, Антонина.

— Пп-прислали, — сильно заикнулся Василий, но выпрямился и продолжал совсем хорошим голосом: — По путевке приехал подлечиться. — Он отлично преодолевал трудные сочетания звуков.

— Ну и лечись! А чего шляешься? Чего здесь позабыл?

Не отвечая, Василий Густинов опустился на стул, вытирая лицо и мокрую шею руками. Его шляпа свалилась на пол.

В эту минуту в комнату вошел среднего роста толстый мужчина, одетый в щеголеватый чесучовый костюм.

— Гляди, Ганя, бог родственничка, братца послал дорогого, — метнулась к вошедшему Антонина.

Попав с яркого света в полутень комнаты, Гавриил Окунев не сразу рассмотрел Василия.

— А-а, друг ситный! — воскликнул он, узнав гостя Антонины. — Во-от дела! Гора с горой не сходятся, а человек с человеком… Да ты небось и забыл, как меня звать-то?

Василий не ответил. Антонина объяснила, как ее брат попал в С-и и рассказала, что он даже успел побывать в адресном столе.

— Шустрый стал, — хахакнул Гавриил, нагнулся к Василию и ловко выхватил содержимое обоих карманов коломянковой куртки брата Антонины.

— Правильно, так и есть. Вот справочка… А ну, друг, — сказал Гавриил, беря Василия под руку, — пойдем-ка, выпьем для встречи водочки!

— Б-больше н-не ппь-ю, — заикнулся Василий.

— Не ппь-ешь? — передразнил Гавриил Окунев. — Молодец! Образумился, стало быть? Видать, выздоровел. А здесь у тебя как? — И Гавриил издевательски покрутил пальцем перед своим лбом.

— А тты спек-кулянт! — припомнил Василий бывшему товарищу довоенные проделки.

— Пойдем, пойдем, — не обижаясь, настаивал Гавриил Окунев. Он засунул обратно в карманы Василия деньги, несколько десятков рублей, какие-то бумажки, оставив себе лишь справку адресного стола. — Пойдем же, дура! — И он вытащил Василия Густинова сначала в сад, а потом на улицу. Проделано это было с немалой ловкостью и силой. Впрочем, Василий не сопротивлялся. Он покорно поплелся рядом с Гавриилом. Но когда тот усадил его за столик, Василий запротестовал:

— Я тто-олько мми-неральную. Мне ввред-но.

— Брось! Для встречи-то? — И Гавриил Окунев смешал в стакане Василия водку с пивом: — Пей!

— У-уж разве… — Василий протянул руку и проглотил смесь.

Гавриил приготовил вторую порцию «ерша».

— А деньги у тебя есть? — спросил Гавриил, делая вид, что не знает.

Василий положил на стол две скомканные десятирублевки.

— Вот это ладно! Значит, угощаешь? А ну, по третьей!

Сам Гавриил пил чистое пиво. Рассчитывая так, чтобы Василий держался на ногах, он расплатился и вывел на улицу брата Антонины. Гавриил успел завести Василия в тупичок и усадить на большой камень. Раскиснув на жаре, Василий закрыл глаза и повесил голову. Оглянувшись, нет ли кого поблизости, Гавриил с размаху ударил Василия по затылку с мыслью: «Это чтобы тебе совсем отшибить память». Поддержав Густинова, Гавриил уложил его на землю приговаривая:

— Валяйся, мил-друг! Не Сибирь, не замерзнешь… А и замерз бы — не жалко.

Гавриил ушел, довольный собой: Густинова подберут, милиция выяснит личность пьяного и свезет его в спецсанаторий. А оттуда после такого похождения Василия уже не пустят гулять по городу. Ишь, еще спекулянта вспомнил, калека!..

Они старые знакомые. И хотя Василий много моложе Гавриила Окунева, был между ними старый счет от предвоенного времени из-за одной девушки, когда молодой парень Вася Густинов был здоров, весел и собой красив.