Желтый металл. Девять этюдов

2

Все же, назло Антонине Окуневой, чорт послал Ганьку в С-и. На голову Антонины Гавриил Окунев свалился на следующий же день.

Началось «гулянье», но хозяйка сумела выставить кутил из дому без большого труда. Они понимали, что не следует привлекать к себе внимание.

Мужчины исчезли. Петр Грозов явился рано и не слишком пьяный. А двое других отсутствовали ровно сутки. Где они были, в какой компании, где ночевали — все осталось неизвестным.

Гавриил Окунев не понравился Петру Грозову. «Скрытный монголка» проронил жене:

— Ганька ненадежен, — и на естественные вопросы встревоженной Дуси отмолчался. Дуся рассказала ему о предложении Антонины. Петр ответил:

— Постой, посмотрим.

Вечером, когда все отоспались, начались разговоры о деле. Филат Захарович назначил продажную цену за золото:

— Дашь по тридцатке за грамм, Ганя?

— Ну и сдурели, папаша, — серьезно возразил Гавриил. — Таких цен не бывало и не будет. Поезжайте хоть в Китай, столько не дадут. До Китая еще добираться нужно. (Китай — первое, что пришло Окуневу на язык.) Самая хорошая, настоящая цена за ваше золото — по двадцатке, — убеждал Гавриил. Он твердо решил сорвать с приезжих как следует и давал им меньше, чем за золото, пересылаемое братом Александром через Антонину.

Петр Грозов прислушивался, не вступая в разговор. В комнате мужчины остались втроем. Женщин, по выражению Густинова, «выставили в сад, чтобы бабье не путалось под ногами».

— Ах ты, стервец, — бранился Филат Густинов, — ты понимать можешь, какой ты уродился стервец, Ганька?! Ты на своих-то уж больно нажить хочешь. Побойся бога!

— Наживешь с вас! С вами пропадешь, папаша! С вас еще никто не умел нажить. Уж больно вы крепки на рубли, — отговаривался Гавриил Окунев. — Вы не ругайтесь, а слушайте. Я вам честью говорю, переверните весь город — прошибетесь. Чего вы сволочитесь? Суньтесь сами, поищите, походите, а? Предложат по пятиалтынному. (Разумелось пятнадцать рублей.) А верней всего, напоретесь всем брюхом на вилы! Со мной, папаша, дело верное.

— Не зли меня, Ганька, сатана! — шипел старик. — Нашелся учитель-то! Я стар, меня учить. Я, брат, тебя знаю… Оба вы с Александром два сапога — пара. Пробу ставить негде.

— Не хуже вас буду, — зло отозвался Гавриил.

Грозов молчал и мрачнел. Над его косоватыми глазами тесно сошлись густые брови, переносицу прорезала глубокая морщина. Незадача… Филат Захарович зазвал его с собой, нахвастал, насулил златые горы. И все свелось к единственному Ганьке Окуневу. Ганька дает цену неплохую в сравнении с тем, что платили на месте Александр Окунев и Маленьев, но не «настоящую». Дал бы хоть рубля по двадцать по четыре. Сбыть металл — и ходу… «Ить такую глупость, как сунуться с золотом по чужим людям в чужом городе, можно сбрехнуть со зла, а вьявь последний дурак и спьяну не сделает».

Грозов знал Гавриила Окунева по прежним встречам на приисках. Тогда Гавриил был серьезнее. Ныне, сразу видно, пьянчужка, плут. С таким не вяжись. А деваться-то некуда.

Филат Захарович перешел к угрозам:

— Эй, Ганька, не дашь настоящую цену, укатаю в тюрьму!

— Руки коротки. Вместе будем, — нашел сразу два возражения Гавриил.

— Врешь! Ты думаешь, как? А я вот напишу в район прокурору, что ты, милок, здесь, на Кавказе, обретаешься мирно и чинно. И придется тебе твои полгодика отбыть. А не накинут ли малость срока за укрывательство? А? Взял? Выкуси!

Гавриила скорчило от злости. Года четыре тому назад он еще работал на Сендунских приисках. Его судили за халатность, нашли смягчающие обстоятельства и приговорили к шести месяцам тюремного заключения. Незначительный состав преступления был причиной того, что в приговоре не упомянули о немедленном взятии под стражу. Гавриил свободно покинул зал суда, подписал составленную адвокатом кассационную жалобу, но счел разумным не дожидаться пересмотра дела. Больше на Сендунских приисках его не видали. Сам Гавриил считал, что дело либо затерялось, либо, по незначительности его, настоящего розыска органы милиции не предпринимали. Он успел забыть о приговоре, который сейчас воскрешал Филат Густинов.

— Ну, папаша, — выкрикнул Гавриил, — вы — меня, я — вас! Вы молите бога, чтоб мне того дела не припомнили. Не то я вас сумею так припрятать — до конца дней. Сгинете в лагере!

Из сада прибежала встревоженная Антонина:

— Тише вы, очумелые! Ганя, не ори. А вы, папаша, опять как тогда? Ей же богу, у жильцов слышно.

Спорщики опомнились.

— Ладно, Ганька, чорт с тобой, — сказал Филат Густинов. — Живи. Ты и без меня свое найдешь. Первый на вилы-то сядешь жирным пузом.

— Не сяду.

— Сядешь! А чтоб нам больше не шуметь, метись отсюда.

— Не ваш дом! Не распоряжайтесь.

— Антонида! — опять заорал Густинов. — Гони Ганьку в шею! Нечего ему тут делать.

Антонина уговорила Гавриила Окунева уйти. Послушавшись, Гавриил потянул за собой Грозова.

— Вот дела с этими стариками, — жаловался Гавриил. — С ними не то что каши — с ними воды не согреешь. А у тебя, Петя, есть металлишко? Давай возьму!

Грозов успел составить план своих действий, и предложение не застало его врасплох.

— Да у меня что, пустяк, — объяснялся он. — Мелочишка-то. Наскреб по малостям триста граммов. На дорогу. Туда — обратно. Да здесь пожить хоть две-то недельки. Продать металл нужно. А так денег-то у меня не хватит домой ехать.

— Давай. Выручаю тебя. Цену ты слыхал. По двадцатке. Гони золотишко, утром подброшу деньгу. Шесть тысяч тебе куда хорошо будет, чтобы обернуться. Давай!

Но Грозов, у которого вовсе не было приготовлено триста граммов золотого песка, объяснил: жестяночка спрятана далеко, в вещах. При всех искать неудобно.

Они условились встретиться завтра. Ганя принесет деньги и расплатится тут же, после взвешивания золотого песка.