Главный врач

21

Когда говорили с Заневским и парторгом о строительстве Дворца культуры и спорта. Наталья задала им, казалось бы, праздный вопрос: во что обойдется проектно-сметная документация?

— Да тысяч в пятьдесят, — прикинул Виктор Сильвестрович. — А что?

— Хочу внести свой пай, — улыбнулась Наталья. — Есть у меня в строительном институте подруга. Люда Каледа. В турпоходе познакомились. Помнится, она мечтала взять для дипломного проекта именно такую тему: сельский Дворец культуры. Вот и попробую ее уговорить, чтобы помогла нам. А понадобится — и по начальству пойду.

Но сначала, закрыв бюллетень, пошла к начальству совхозному: как все же решился вопрос с дворцом? Без ясности в этом деле заводить разговор о проекте бесполезно. Надо прямо спросить у Виктора Сильвестровича: да — да, нет — нет. Зашла к нему в кабинет:

— Так как же, Виктор Сильвестрович, с проектом дворца?

Заневский посмотрел на Лепешко, сидевшего напротив, и кивнул ему:

— Рассказывай, Антон Кондратьевич, все как есть.

— Все так все, — начал Лепешко, немного насупив свои мохнатые брови. На днях был у нас сход. Разговор шел о разном. Предложили: строим Дворец культуры и спорта. Чтоб, значит, были там и плавательный бассейн, и комната отдыха, и кафе — ну, словом, все, что нужно. Хороша задумка? Хороша-то хороша, ответили сельчане. Но куда, к примеру, деваться молодым семьям? Об этом кто-нибудь подумал? Подумали, да не с той стороны. «Палац з кавай на верандзе, — сказал один дедок, — гэта, вядома, добра. Але ж лепей спачатку пабудаваць хату, а потым ужо и палац, як будзе магчымасць».

Тут в разговор вмешался Заневский:

— А Миша Ведерников, мой водитель, прямо мне заявил: «Уеду я от вас, Виктор Сильвестрович». — «Что так? — спрашиваю. — Заработок маловат?» — «Не в заработке дело. Жениться собираюсь. А куда я молодую жену приведу?» Вот вам и дворец. Так что поворачивает на то, Наталья Николаевна, что придется маленько подождать. Построим жилье, в первую очередь для молодых семей, вот тогда подумаем и о Дворце культуры и спорта. Иначе, видите, не получается. Без жилья потеряем и тех, которые у нас есть. И не только мы, но и вы, уважаемая Наталья Николаевна.

— Медицинские работники вроде бы все устроены, — не очень уверенно сказала Наталья.

— Вроде бы. А Марина Яворская где работает?

— У нас. Но при чем тут Марина Яворская?

— А при том, уважаемая Наталья Николаевна. Бывший моряк, а теперь мой водитель Миша Ведерников прокладывает курс прямо на этот ориентир. Не построим им дом — уедут как пить дать.

— Дела-а, — протянула Титова. — А как же быть с проектом?

— Не рано ли? И строительство домов, и это. Можем не потянуть.

— В самый раз. Пока будем строить дома, подготовим все остальное, доказывала Наталья.

— Как думаешь, Антон Кондратьевич? — спросил Заневский парторга.

— Надо соглашаться.

— Значит, можно от вашего имени договариваться?

— Ну, раз согласился Антон Кондратьевич, значит, можно. Я так понимаю.

Наталья не привыкла откладывать свои дела в долгий ящик. Решив ехать в институт завтра же, она не стала задерживаться в больнице и сразу, как только закончился рабочий день, пошла домой. Проходя мимо сельсовета вспомнила, что Алесь Калан работает теперь у них участковым уполномоченным. Да вон и окно его светится. А раз так, то сейчас она зайдет и поздравит его с новым назначением. Правда, предлог не из лучших. Ну и что? Ей небезразлично, как ее бывший больной себя чувствует. Хоть бы раз зашел, напомнил о себе. На то и врач, чтоб напоминать людям о главном: их здоровье — это дело не только личное, но и государственное. Поднялась на крыльцо, ступенька в коридор. Вот и табличка: «Оперативный уполномоченный». Но что там за смех? Прислушалась. Да это же голос Марины Яворской! Алесь рассказывает что-то смешное, а Марина повторяет: «Ой, не могу!» — и прямо-таки заходится от смеха. Нет, Наталья ничего такого не подумала, она уже прочно связала в уме Марину с Мишей Ведерниковым, однако охота увидеть Алеся вдруг пропала.

Пришла домой, молча начала собираться в дорогу. Прежде, бывало, придет, начнет рассказывать своей матери обо всем: и кто у нее был на приеме, и к кому ее вызывали. А тут ее словно подменили. Даже мать заметила:

— Ты что-то сегодня не в духе. Случилось что?

— Нет, мама, все в порядке. Тебе показалось.

— Показалось так показалось. — Марья Саввишна не стала больше расспрашивать: захочет — сама скажет.

Понимая, что разговор не окончен, Наталья добавила:

— Завтра еду в Минск.

— Надо — езжай, — коротко ответила Марья Саввишна.

— Бабушку обижать нельзя, — подала голос Оксанка.

До этого, казалось, она была занята куклой и вся ушла в свои материнские заботы. Выходит, нет.

Девочка чутко улавливала настроение в доме. Она верно поняла, что произошла размолвка и что началось все с Натальи. На чью сторону встать? Конечно же, на сторону бабушки.

Наталью это задело, но тут же возник вопрос: как быть с Оксанкой? Брать ее с собой или под каким-нибудь предлогом оставить дома? Сколько прошло времени с тех пор, как они были у Веры? Месяца два. Надо, непременно надо ее навестить. И эта мысль как-то успокоила Наталью.

— Поедем, Оксанка, к маме?

— Поедем, — радостно ответила девочка и тут же начала заворачивать куклу в одеяльце.

— Что ты, Оксанка, так мы не справимся с делами, — сказала Наталья. Куклу оставим с бабушкой.

— Нет, она моя дочка, и я возьму ее с собой, — твердо заявила Оксанка.

Наталья была озадачена. Что это? Каприз или первое проявление материнского инстинкта? Так или иначе, а куклу брать все же придется. Оксанка покажет ее маме. Вера будет знать, что о ее девочке заботятся, а это само по себе уже лекарство.

Суббота — день особый. Электричкой едут на побывку к родным студенты, чьи-то обзаведшиеся в городе семьями сыновья и дочери. Не меньше и встречный поток. Почти у каждого — дорожные сумки с разной снедью. Многие едут в город проведать своих близких в больницах, везут домашние колбасы, соленья, пироги. В вагоне, в который сели Наталья с Оксанкой, большинство пассажиров — пожилые люди, и разговоры здесь большей частью о болезнях. Соседка напротив, держа хозяйственную сумку на коленях и упираясь подбородком в подставленную руку, говорит:

— Еду к своему старому в больницу. Доктора говорят, рак у него. Операция нужна. А мне одна знакомая посоветовала рецепт: горелый сахар на спирте, полстакана меду, отвар болотной сушеницы и настой дикого шиповника. Три дня чтоб постояло все в темном и в холоде. Принимать по столовой ложке натощак. Будто бы это лекарство проверяли самые большие ученые. Пока его держат в секрете. Вот приготовила. Может, обойдется без операции.

Наталье оставалось только вздыхать. Да, народные средства и народный опыт — большое подспорье в медицине. Но сколько в этой сфере предприимчивых шарлатанов и к каким ухищрениям они ни прибегают. Печатают на машинке «отзывы» о своих лекарствах, якобы прошедших клинические испытания. При этом указывают фамилии академиков, названия столичных клиник. И находятся же люди, которые верят всему этому вздору. Самый обильный урожай шарлатаны собирают среди отчаявшихся больных, среди людей, которые тщетно ищут исцеления. Вот и эта соседка… Впрочем, она женщина простая, а вот как попадаются на удочку люди образованные, искушенные в тонкостях многих наук?..

— Сначала справимся с делами, а потом поедем к твоей маме, — как бы советуясь с Оксанкой, сказала Наталья, когда они вышли из вагона.

На вокзале в это время настоящая сутолока. Толпы людей, спешащих к своим поездам, и такие же толпы направляющихся на привокзальную площадь. Там вереницей стояли такси. Передние машины, заполненные пассажирами, отъезжали от стоянки и, повернув в сторону проспекта, направлялись в центр города. Наталья не привыкла разъезжать в такси. Да и какой смысл тратить время на выстаивание в очереди? Гораздо проще и дешевле ехать по ее делам на метро. Да и Оксанке нужно показать, какие теперь подземные поезда в Минске. Спустились по ступенькам вниз. Зашли в широкий вестибюль. У Оксанки все время разбегались глаза, для нее все было удивительным, необыкновенным. Когда подошли к эскалатору, появилось на лице выражение страха. Наталье пришлось ее успокоить:

— Не бойся, Оксанка. Это такая лесенка. Она бежит сама. Как в сказке. Ну, становись ножками. Вот так, — девочка крепко уцепилась ручками за подол юбки Натальи и, прижавшись к ней, смотрела только в ее лицо. Лишь под конец немного осмелела и начала рассматривать ближайших пассажиров. Вышли на перрон. В черном проеме туннеля показались огни приближавшегося поезда. Вместе с ним прошла волна свежего ветра. Шумно растворились двери вагона, из которого один за другим начали выходить пассажиры. Наталья взяла под мышки Оксанку, внесла ее в вагон и, выбрав свободное место, усадила ее на скамью.

— Уже ночь? — спросила Оксанка.

— Почему ты решила, что уже ночь?

— А почему лампочки горят?

— Мы под землей. А под землей темно. Вот потому и приходится зажигать электричество.

— Ладно, — согласилась девочка.

Добрались до института быстро. Труднее оказалось найти Людмилу. Однако нашли. Наталья отметила в подруге большие перемены. Вообще-то Люда была дурнушкой. Непомерно большой нос, такой же выступающий подбородок — все это, конечно, не красит. Первый раз, когда Люда пришла в школу туристского мастерства, Наталья отнеслась к ней, как относятся к людям с физическими недостатками: это не вина ее, а беда. Позднее обнаружилось, что Люда на редкость умна и, главное, добра. Наталья крепко привязалась к ней. Люда училась на архитектурном факультете. Теперь была ассистентом, готовила диссертацию.

— Ну, Наталка, сколько это мы уже не виделись? — спросила Люда и, не дожидаясь ответа, продолжала: — А девочка чья же? Ты, насколько я помню, замужем не была.

— Не была. А теперь вот дочка. Правда, ты моя дочка? — спросила Наталья Оксанку.

— Я мамина.

— Вот так, — засмеялась Люда. — Нечего присваивать чужих дочек. Пора своими обзаводиться. Замужем?

— Нет.

— Что ж так? Положим, мне трудно решать эту проблему, — Люда легко говорила о своих недостатках, — а тебе с твоей прямо-таки рекламной внешностью давно можно было бы заполучить любого принца. Пошли в столовую. Тут у нас рядом. Вполне приличная диетическая столовая.

Шли по самой любимой Натальей части Ленинского проспекта. Как он похорошел за последние годы. Кажется, улица стала шире, просторнее. Поднялись выше каштаны. Теперь они все в цвету. По обеим сторонам улицы вдоль тротуаров стояли будто огромные люстры с горящими в них белыми свечами. В центре венчиков из белых лепестков пламенеют алым цветом тычинки. Туда дальше, по правую сторону проспекта, широко раскинулся парк Челюскинцев. В нем так же, как и в лесу возле Поречья, все пропитано запахом хвои, черемухи и сирени. Этот нарядный, праздничный вид проспекта всколыхнул у Натальи воспоминания о прошедших студенческих годах, навеял легкую грусть о том, чего уже не вернуть.

Дверь столовой почти не закрывалась: люди то входили, то выходили. Те из них, кто уже пообедал, в вестибюле останавливались, доставали носовые платки, вытирали губы.

— Что будешь брать? — спросила Люда Наталью, заняв очередь к кассе.

— Солянку, битки и компот. Оксанке — по полпорции, зато два компота. Бери талоны, а я займу очередь к раздаточной, — вспомнилась студенческая привычка экономить обеденное время.

— Так рассказывай, зачем приехала, — напомнила Люда, когда сели за стол.

— Тебя повидать.

— Ну, повидала. — Люда усмехнулась. — А теперь что, пообедаешь и домой?

— Да нет. Есть еще два дела.

— Значит, не только меня повидать?

— Не только, Люда. Надо навестить Оксанкину маму. Она в онкологической больнице. Такая досадная с нею история получилась, что лучше не вспоминать.

— Что, поздно обнаружилось?

— Обнаружилось-то не поздно. Да мы долго не могли разобраться.

— И что теперь?

— Что теперь? Известно что.

Люда положила ложку на стол, подперла руками свой тяжелый подбородок и долго смотрела на Оксанку. Та неумело, всеми пальцами держала ложку и с аппетитом ела суп.

— Ну, а второе дело?

— Второе касается тебя.

— Меня? — искренне удивилась Люда. — Ну, даешь. Ты кого хочешь заинтригуешь.

Наталья рассказала о своих планах, поделилась и мечтой о водолечебнице. Люда выслушала, потом иронически спросила:

— А почему не сразу санаторий?

Наталья не приняла иронии, поправила сбившуюся прядь волос, ответила:

— Сразу не получится. Сначала нужно все проверить, доказать, что деньги не будут выброшены на ветер. А потом можно и санаторий. Ты будешь отдыхать в нем первая.

Люда даже не улыбнулась.

— Ты кем работаешь в Поречье?

— Главным врачом.

— А строить все это кто будет?

— Совхоз.

— Тогда при чем здесь ты? Или ты уже и директор совхоза?

— Нет, я только главный врач. А почему всем этим занимаюсь, так дело вот в чем: ты знаешь, что сейчас делается на селе? Никому я об этом не говорила, а тебе скажу. Недавно один алкоголик так меня отделал, что еле в живых осталась. Спасибо нашему директору совхоза. Вовремя наскочил, подобрал меня и привез в больницу.

— Так просто, за здорово живешь?

— Не совсем. Я не дала ему больничного листа. Пьян был. Вот и взыграло в нем: «Я, рабочий человек!» Такие вот дела.

— Значит, ты хочешь, если я правильно тебя поняла, чтобы мы сделали проект Дворца культуры и водолечебницы? А может, все-таки сразу и санатория?

— Ой, Людочка, какая же ты умница. Не зря я так тебя полюбила.

— Не подлизывайся.

— Ладно, не буду. В общем, ты сколачиваешь группу энтузиастов и приезжаешь к нам в Поречье. С директором я уже договорилась. Кроме того, уверена: у вас получится такой проект, что вы сразу станете лауреатами.

— Наталка! Да ты просто прирожденный дипломат. Надо же придумать: лауреатами.

— А что, не святые горшки обжигают.

— Да, не святые. — Немного подумав, Люда спросила: — Скажи: почему ты не пошла в науку? Я же помню: была отличницей, занималась в научном кружке, и вдруг… Дома у тебя все в порядке?

— В порядке.

— И дело не в милом дружке?

— Нет.

— Тогда в чем?

— Понимаешь, Люда. Если честно, то на пятом курсе я и правда подумывала остаться в аспирантуре. Но, понимаешь, мама… В годах, прихваривает. Еще на несколько лет ее одну бросать? И потом, она навела меня на целебный источник. Да не какой-нибудь, а серебряный.

— Что значит серебряный?

— В буквальном смысле. Это я потом узнала. При химическом анализе воды. Ты слышала такое, чтоб вода стояла полгода и оставалась чистой, как родниковая?

— Вроде нет.

— И я не слышала. Когда узнала результаты анализа, сразу и не поверила. Это же такая находка, понимаешь? Тут науки не на одного человека.

— Ты знаешь, я подумаю, — сказала Люда.

Наталья понимала, что Люде непросто будет дать ответ. Если бы это касалось только ее самой — куда ни шло. Но в том деле, которое предложила Титова, должны участвовать и другие. А их-то не так просто заманить в сельскую глушь. И кроме того, выполнение дипломной работы всегда требует помощи опытных преподавателей. А где их возьмешь в Поречье? Не будешь же каждый день ездить в Минск? Какой тут выход? Только один. Сколотить группу энтузиастов — выпускников. Группу молодых людей с хорошим честолюбием, с богатой фантазией и развитым чувством современного красивого. Таких людей, которых можно было бы увлечь мечтой, которые ради этой мечты могли бы поступиться удобствами. По крайней мере на время творческой работы. Но мечтой конкретной. А что? Пусть дерзнут ребята, попытают счастья. Может, и в самом деле удастся создать такое, чему будут удивляться не только жители Поречья и ближайших деревень, но и искушенные в этом деле специалисты, знатоки архитектуры. В самом деле, почему настоящее, значительное строится только в больших городах? Пора же наконец красивые архитектурные ансамбли создавать и в селах. И выпускникам, пожалуй, именно с этого и надо начинать. И чем больше Люда думала над предложением Титовой, тем все больше убеждалась, что нужные ребята найдутся. Не может быть, чтобы все остались к этому равнодушными. Лично она первой поедет в Поречье. Будет просить, чтобы ей разрешили возглавить группу дипломников. И если ей доверят, она попытается сделать то, о чем мечтает последние годы. А мечта у нее большая. Создать такое, что надолго осталось бы в памяти людей. Защитить проект, а вместе с ним и кандидатскую диссертацию.

В больнице было людно, как и в первый их приезд. Впрочем, причина все та же: суббота. Когда еще, как не в выходной, навестишь больного. Заведующий отделением Закревский, заметив на ходу Наталью, сразу же пригласил ее в свой кабинет. Вглядываясь в его лицо, подумала, что Виктор Вениаминович, пожалуй, не очень обременяет себя работой. Щеки Закревского, казалось, еще больше порозовели.

— Вы не представляете, — начал Виктор Вениаминович, — как кстати ваш приезд.

Наталья забеспокоилась. Уж не случилось ли чего с Верой? То, что заведующий спокоен и даже пытается шутить, еще ничего не значит. Он привык к человеческим трагедиям, как привыкают к своей работе служители моргов.

— Нет, ничего трагического не случилось, — прочел ее мысли Закревский. — Терехова жива. Боли прошли. Это уже кое-что. Ходить мы ей пока не разрешаем. У нее патологический перелом позвонка. Вы знаете, что это значит. Пока очаг не окостенеет, всегда есть угроза тяжелых осложнений.

— Чем же тогда кстати мой приезд? — начала успокаиваться Наталья.

— Во-первых, мне приятно вас видеть, — расплылся в улыбке Закревский. «Нахальный тип, — подумала Наталья. — Нашел место и время расточать комплименты. Ну что твой павлин! И даже походка павлинья. Ладно, пусть распускает перья. Меня от этого не убудет». Вслух спросила:

— А во-вторых?

— Сегодня мы отправляем Терехову домой. Санитарным самолетом. Вот я и подумал: зачем вам трястись в поезде, когда можно самолетом? Мне не нужно посылать медсестру, а вам не нужно добираться до железнодорожной станции. На автомашину — и в самолет. Как, подходит?

— Заманчиво.

— Будем считать, что сделка состоялась. Берите вашу девочку. Это же дочка Тереховой?

— Да.

— Берите ее и выходите во двор. Там уже ждет машина.

— Может, помочь собрать Веру в дорогу?

— Да все уже готово. И Терехова, наверное, в машине.

Выйдя во двор, Наталья увидела, как в кузов санитарной машины вдвигали носилки. На них лежала прикрытая одеялом Вера. Закревский, поставив ногу на подножку, оформлял сопроводительные документы.

— Садитесь с девочкой в кабину, — предложил он Наталье.

— Спасибо. Мы уж тут, с больной, — ответила Наталья. Устроившись с Оксанкой на боковом сиденье, она спросила Веру: — Ну, как наше самочувствие?

— Спина почти не болит. Но врачи почему-то ходить не разрешают. Сказали, пусть окрепнет кость, тогда можно будет потихоньку подниматься.

Наталья знала, что Вера если и поднимется, то ненадолго. Закревский просто сбывает ее с рук. Болезнь в той стадии, в которой она была выявлена, полностью излечить уже невозможно. Будут, как говорят специалисты, «светлые промежутки», она может отступать, но только на время. После затишья вновь пойдет на приступ — жестокий, мучительный, изнуряющий человека до предела. Знает ли обо всем этом Вера? Наверное, знает. В больнице всякого наслышалась и насмотрелась. Есть среди больных женщины, которые не щадят ни себя, ни других, изводят своими пугающими рассказами соседок. «Раз прицепилась эта холера, то уж не отпустит. И никакие доктора не помогут. Изъест тебя, как ржа железо. Я-то уж знаю». Таких иногда приходится выписывать домой. Жестоко оставлять человека без лечения, но другого выхода нет. Вера, наверное, побывала «в руках» таких женщин. Не раз смачивала подушку слезами.

— Ты летала когда-нибудь на самолете? — спросила Наталья Веру.

— Нет. Первый раз.

— Вот и Оксанка первый раз полетит. Не боишься?

— Нет, — ответила девочка и добавила: — Птички ж летают и не боятся.

Вера отвернулась. Из уголков глаз покатились слезинки. Сколько тут прошло времени, как она рассталась с Оксанкой? Ну, пусть месяца два. А уже почувствовала, как ее Оксанка повзрослела.

— Что, нехорошо? — спросила Наталья.

— Нет, ничего. Это пройдет, — смахнула слезы Вера. — А куда меня теперь положат?

— В нашу больницу. Мы всегда будем рядом.

— И Оксанку будете ко мне пускать?

— Ну что за вопрос, Вера!

Въехали прямо на летное поле. Там уже был готов к вылету санитарный самолет. Веру перенесли из одной машины в другую, крылатую. Наталье с Оксанкой на руках пришлось сесть рядом с пилотом. Взревел двигатель. Самолет вырулил на взлетную полосу и остановился. Получив разрешение на взлет, пилот прибавил газу, самолет побежал по земле и спустя минуту был уже в воздухе.

Набрали высоту. Наталья смотрела на проплывавшие внизу поля, лесные угодья, озера, змейки рек и речушек. Да, здорово это — видеть, не поворачивая головы, все, чем украсила себя земля.

— Ну как, интересно? — спросила Оксанку Наталья. Хорошо, что взяла ее с собою. Малышке будет теперь что вспомнить. Одно дело рассматривать те же облака с земли и совсем другое — видеть их прямо перед носом. Далеко впереди показалось стадо коров. Даже Наталья не сразу определила, что это были именно коровы. Громко, пересиливая гул мотора сказала:

— А вот внизу, видишь, коровки пасутся.

— А почему они такие маленькие?

— До них очень далеко. Поэтому и кажутся маленькими.

Вера лежит на носилках чуть позади. Дремлет? Вряд ли. Наталья берет ее за запястье. Пульс ровный, без перебоев. Значит, все в порядке.

Сели на окраине районного центра. Их уже ждала машина «скорой помощи». Не успели погрузиться, как самолет развернулся, набрал скорость, взлетел и вскоре скрылся за лесом.

— В райбольницу! — бросил сидевший рядом с водителем фельдшер.

— Нет, давайте прямо в Поречье, — возразила Наталья.

— Не могу. На станции «Скорой помощи» не будут знать, где машина.

Пришлось Наталье бежать в вагончик с облупившейся вывеской «Аэровокзал», звонить на «Скорую». В районной больнице Вере делать нечего. Шел бы разговор о специальном лечении — другое дело. А тут нужен обычный больничный уход. Убедила диспетчера.

Через минуту-другую машина «скорой помощи» пылила по дороге на Поречье.