Главный врач

9

Корзун ехал в Поречье. Гнала его туда внезапно мелькнувшая и посулившая надежду мысль. Он уже смирился было с тем, что Наталья предпочла ему старшего лейтенанта с красивым белорусским именем Алесь. Видно, так оно так: неспроста этот Алесь отказывается от перевода в районную больницу. Но тут может помочь случай…

Выехав за окраину Вольска, Корзун остановился. Ему показалось, что спустило заднее колесо. Отстегнув привязной ремень, он открыл дверцу, вышел из машины, обошел ее, постучал носком в каждую шину и, убедившись, что все в порядке, отошел за обочину дороги. Не спеша достал из бокового кармана пачку сигарет и закурил. По обочинам уже зеленела трава. Где-то высоко в небе пел жаворонок. И хотя все, казалось, должно было настраивать на радостное настроение, щемящее чувство тоски не покидало Корзуна. Сейчас он едет в Поречскую больницу. И кто знает, не застанет ли он Наталью в палате Алеся. Где он взялся на его, Корзуна, голову? Все, казалось, шло совсем неплохо. Иван Валерьянович предложил Наталье выйти за него замуж. Заколебалась она, но и не отказала. Он подождал бы (ждать Иван умеет), и, глядишь, через некоторое время все бы уладилось. Нет же, надо было этому идиоту Андрицу угнать машину. Угнать — куда ни шло. Надо было еще и сбить инспектора ГАИ. Вот с этого все и началось. Еще в самом начале, когда старший лейтенант был в приемном покое, Корзун почувствовал, что Наталью потянуло к инспектору, как железо к магниту. После этого Иван Валерьянович видел Титову несколько раз. Как она переменилась. Как будто подменили ее. Нет, она по-прежнему была вежлива, даже приветлива. Но уже не такая, как на Алтае, когда перевязывала ушибленное место. Тогда он увидел в ней маленький лучик нежности. Да и потом, когда он приезжал к ней на мотоцикле, в ее взглядах теплилось что-то участливое, будто далекое ответное эхо его призывов. Сегодня Корзун поедет к Титовым домой. Постарается сделать это до прихода Натальи. Переговорит с Марьей Саввишной. Попросит рассказать ему все откровенно. Ведь она все-таки мать. Они делятся своими мыслями. А потом спросит и Наталью. Последний раз. Да — да, нет — нет.

На повороте перед Поречьем Иван Валерьянович притормозил. Вот то самое злополучное место. Отсюда все и началось. Да, одна надежда, что у Алеся уже есть девушка, что он связан какими-то обязательствами. Тогда Наталье ничего не останется, как повздыхать-повздыхать да и смириться. Пройдет время, и она образумится, поймет, что такие женихи, как Корзун, на дороге не валяются. Надо выяснить, как настроен Алесь, а потом уж решать. Впрочем, что тут решать? Чтобы занять должность, на которую он нацелился, желательно быть человеком положительным, остепенившимся, избавиться от легкомысленного холостяцкого положения. Конечно, хорошо бы, во всех отношениях хорошо пойти в загс с Натальей. Но если не судьба, то и Инна сойдет. Опять же людская молва: не оставил человека в трудную минуту, не посмотрел, что она в опале.

И Алесь, и Юрий встретили его тепло: знали, что Иван Валерьянович доставил их обоих в больницу, оказал первую помощь.

— Так почему не хотите перебираться в район? — спросил Корзун.

— Понимаете, Иван Валерьянович, — начал в своей манере Юрий, — здесь все на месте…

— А там что? Там же специалисты.

— Специалисты — это хорошо, — гнул свое Юрий. — Но Наталья Николаевна тоже не лыком шита. Главное — душевное тепло. А его тут у нас — как на курорте. Хоть отбавляй.

В палату вошла Маша Яворская.

— Извините, Иван Валерьянович. Больным пора принимать лекарство. — Маша положила на тумбочки таблетки и с деланной строгостью сказала: — Принять сейчас же.

Алесь проглотил таблетку и запил ее водой. Юрий с этой процедурой явно медлил. Взял лепешечку в руку, поднес ее ко рту и — это заметил Корзун намеренно ее уронил. Таблетка закатилась под кровать. Юрий попытался было встать, но Маша подбежала к нему и, прикрикнув повелительным тоном:

— Вам нельзя вставать, больной! — подала ему новую таблетку.

Юрий протянул руку, коснулся Машиных пальцев, после чего, как бы передумав, сказал:

— Нет, Маша, так не годится. Мы боремся за экономию лекарств и тут же их разбрасываем.

— Но на той таблетке уже микробы.

— Какие микробы? — явно тянул время Юрий.

— Какие-какие! Стрептококки, стафилококки…

— Маша, — укоризненно произнес Юрий, — ну неужели ты думаешь, я не справлюсь с этими плюгавыми микробами?

— Больной Андриц! — поняла, куда клонит Юрий, Маша. — Без разговоров принимайте таблетку.

— Слушаюсь, товарищ Маша.

Когда она вышла из палаты, Корзун сказал:

— Тут с душевным теплом все ясно. А как смотрит на перевод Александр Петрович?

Алесь не успел вымолвить слова — вмешался Юрий:

— Если вы переведете товарища старшего лейтенанта в районную больницу, у него не срастутся кости.

— Ну и болтун ты. Почему не срастутся?

— Как вы не понимаете, Иван Валерьянович? Может, товарищ старший лейтенант нашел здесь свою судьбу.

— Машу, что ли?

— Машу, Дашу, Пашу, Наташу — какая разница.

— Ты не забыл, что у меня гири подвешены? — пригрозил Юрию Алесь.

— А что я такого сказал?

— Ничего. Я в порядке профилактики.

Продолжать разговор не имело смысла. И так ясно: Алесь влюблен. А через минуту стало столь же ясно — в кого. Он весь просиял, когда в палату вошла Наталья. Сперва она не заметила Ивана Валерьяновича и поэтому спросила, обращаясь только к Алесю и Юрию:

— Мальчики! Как наши дела?

И тон вопроса, и светлая улыбка были красноречивы дальше некуда. И тут в поле ее зрения попал Корзун. Улыбка сменилась выражением легкой досады.

— Иван Валерьянович… Как это вы прошли, что я вас не заметила?

— Кому надо, те замечают, — с ноткой обиды ответил Корзун. — Не буду вам мешать.

Что ж, кажется, все прояснилось. Остается поставить точки над «i». Одно дело догадки, предположения, другое — ответ на прямо поставленный вопрос. Надо только предупредить Наталью. А то еще, чего доброго, просидит тут до полуночи, и тогда вести какой-либо разговор будет просто неудобно. Да и пусть этот счастливчик поскрипит зубами.

— Наталья Николаевна, я заеду к Марье Саввишне. Буду ждать.

— Зачем?

— Дело есть. Так что не задерживайтесь. Рабочий день уже кончился.

По дороге спохватился, что у Титовых сейчас Оксанка, дочь Тереховой. Надо заехать в магазин и купить ей конфет. Поймал себя на мстительном чувстве: Наталья, поди, не раз вспомнит, какой он чуткий, внимательный.

Марья Саввишна была дома. Оксанка на диване играла с куклами.

— Еду я, Марья Саввишна, в Поречье, — начал, поздоровавшись, Корзун, как вдруг — заяц. Остановил меня и спрашивает: «Ты к Оксанке?» — «К Оксанке», — отвечаю. «Передай ей, пожалуйста, „Мишки“. Я сам бы отнес, говорит, — да мне по другим делам нужно». — «Пожалуйста. Мне не трудно. Только дома ли она?» — «Дома, дома», — говорит.

— А откуда он меня знает? — недоуменно спросила Оксанка.

— Я тоже удивился. Спросил его: «Откуда ты знаешь Оксанку?» — «Мы, зайцы, — говорит, — все знаем. Знаем и что тетя Наташа сейчас в больнице, что она скоро придет домой».

— А знают они, когда поправится моя мама?

— Спрашивал и о твоей маме. «Скоро, — говорит. — Как только поправится, так сразу и домой».

— Хочу к маме, — захныкала Оксанка.

— Тебе же сказал дядя Ваня, что мама скоро приедет и заберет тебя домой, — вмешалась в разговор Марья Саввишна.

Она, конечно, догадывалась, с чем пожаловал к ним Иван Валерьянович. Мается человек. Давно пора ему жениться. И, кажется, нашел себе пару, да что-то Наташка хвостом завертела. Уж не завелся ли у нее кто-нибудь другой? Если завелся, то кто он? Из Поречья? Так здешних она всех знает. Среди них вроде бы нет никого, кто мог бы сравниться с Иваном Валерьяновичем. И статный, и уважительный. Да другая девушка обеими руками ухватилась бы за такого жениха. Так нет же, чем-то он ей не подходит. Вначале как будто на лад пошло, а потом как ножом отрезала. Стала позже приходить домой. Говорит: главный врач она теперь. А если и главный, так что? Может и ночевать домой не являться? Нет, все это отговорки. Что-то тут другое. А что — не говорит. Придет домой — надо с ней потолковать. Чтоб и человеку голову не морочить, и самой все было ясно.

В сенях звякнула щеколда, заскрипели половицы.

— Что-то ты рано сегодня, — встретила Наталью Марья Саввишна.

— А я знала, что у нас гость, — ответила та, снимая плащ.

— А у меня конфеты от зайки, — похвасталась Оксанка.

— К тебе прибегал заяц?

— Нет. Он дяде Ване дал. Он все знает.

— Кто, дядя Ваня?

— Нет, — подосадовала на непонятливость Натальи Оксанка. — Зайка.

— Ах, зайка. Ну, зайка, пожалуй, и правда все знает.

— Может, проводишь меня? — не выдержал Корзун.

— Что ж вы не посидите? Поужинали бы, — засуетилась Марья Саввишна.

— Спасибо. Я ужинал. Вот разве что Наташа проголодалась. Так я подожду.

— Да нет, я тоже недавно перекусила. Пойдемте.

— Тетя Наташа, хочу с тобой, — спрыгнула с дивана Оксанка.

— Оксаночка, девочка моя дорогая, на дворе сыро, ты можешь простудиться.

— А ты?

— Я уже большая. Да и ненадолго я. Скоро вернусь.

«Скоро вернусь», — мысленно повторил Корзун. Значит, ответ у нее готов. И то, что согласилась его проводить, скорее жест вежливости. Хорошо хоть, не задержалась, сразу пришла. Нет, не скажешь, чтобы она была неблагодарной. Тут другое. Есть вещи, которые не в ее силах. Сердцу не прикажешь…

Был вечер из тех, когда в селе (именно в селе!) начинают будоражить тебя запахи набухающих почек, влажной коры, набирающего силу разнотравья. Со стороны речки стлался сизоватый туман. Солнце уже спряталось за горизонт, но нижний край редких облаков еще был подсвечен ярким красноватым светом. Где-то далеко рокотал трактор, будто сердился на двоих несговорчивых людей. Хотя почему на двоих? Иван же предлагает Наталье дружбу. И не просто дружбу, а крепкий, на всю жизнь союз. Наталья не против дружбы, но только такой, которая ни к чему бы ее не обязывала.

Первым нарушил молчание Корзун:

— Так как, Наташа?

— Милый вы мой, Иван Валерьянович…

Корзун чуть не остолбенел от этих слов. Неужели?.. Но тут же отрезвел. Нет, Наталья не из тех, кто вдруг меняет свои решения, особенно в таком деле, от которого многое зависит в жизни. После небольшой паузы Наталья повторила:

— Милый мой Иван Валерьянович! Прими я ваше предложение, я бы испортила вам жизнь. Я, право же, невыносимый человек, настоящая тиранка.

— Наташа, ты просто наговариваешь на себя.

— Да нет же. Говорю совершенно искренне. Прошло бы немного времени, улетучился бы этот легкий угар, и вы бы меня возненавидели.

— Наташа, я одного не понимаю. Ну, решила по-своему. Ну, кто-то там у тебя есть. Так скажи откровенно, и делу конец.

— Иван Валерьянович! Во-первых, никого у меня нет. Пока нет… Во-вторых, я, видно, не гожусь для семейной жизни. Вы очень скоро бы это поняли. Вас устраивает такая перспектива?

— Нет.

— Вот видите. У вас уже подает голос рассудок.

Наталья умышленно не говорила главного. Но он же неглупый человек, должен это понять. И он понял.

— Скажи просто, что ты меня не любишь, — помог Наталье Корзун.

— Я не хотела вас обижать.

— Что тебе милее другой.

Наталья промолчала. Зачем ей говорить о том, кто милее. Она еще сама толком не разобралась в своих чувствах. Иван Валерьянович когда-то ее спас. Он добр. Но ведь любят не за одну доброту.

Умом Корзун сознавал, что обвинять Наталью он не вправе, но где-то в глубине души снова начинала закипать обида. Не помня себя, он выпалил:

— Ох, Наталья, чует мое сердце: худо нам будет — и мне, и тебе.

Резко повернулся и, не простившись, пошел к машине. В пути обида росла все больше и скоро захлестнула так, что не заметил, как резко нажал на тормозную педаль. Колеса взвизгнули, и машину развернуло поперек дороги. Нет, в таком состоянии ехать нельзя. Что же делать? Дома он будет ходить по комнате, прикуривать одну от другой сигареты, звонить в хирургическое отделение: не спят ли дежурные сестра и санитарка? Надо хоть как-то отвлечься от мрачных мыслей. Не уснет до самого утра. Что же делать? Может, к Инне? Она примет, забудет обиды последних месяцев. Да какие там обиды? Ничего ведь у них не было с Натальей. Не было ни одной встречи, чтобы, как бывало с Инной, посидели в обнимку, прижавшись друг к другу. Одни унижения. Чересчур горда. Можно ли простить такое? Кто-нибудь другой пусть прощает, только не он. Корзун развернул машину. Конечно, на следующий день будет немало разговоров: Инна живет на больничном подворье. Дойдут слухи и до Натальи, а это именно то, что нужно. Надо же ей показать, что не только свету, что в окне.

Вот и Поречье. В окнах уже горит свет. Из сельского Дома культуры выходят люди. Наверное, закончился вечерний сеанс. Притормозил, чтобы пропустить парочку, перебегавшую улицу. Пучки света от фар выхватили выбеленные перила моста. За ним потянулся такой же белый забор, которым был огорожен больничный сад…

Инна Кузьминична была немало удивлена, когда открыв на стук двери, увидела Корзуна.

— Иван! Каким ветром?

— Давай договоримся: ни о чем друг друга не спрашивать. Идет?

— Идет, идет. Только очень уж любопытно. С одного, значит, свидания на другое. Не приветили? Отказали от дома? Какие все-таки неблагодарные люди, иронизировала Инна Кузьминична.

— Хватит тебе. Ответь прямо: принимаешь или не принимаешь?

— Да разве ж я такая, как другие? Не злопамятна. Проходи, пожалуйста.

— У тебя кто-то есть? — заметив мелькнувшую в комнате тень, спросил пониженным голосом Корзун.

— Это моя соседка, медсестра. Помогает мне полы мыть.

— А если она увидит меня, это ничего?

— У нас без церемоний, все по-простому.

— Добрый вечер, — поздоровался Иван Валерьянович, проходя в комнату.

— Здрасте, — жеманно ответила Екатерина Мирославовна (это, конечно, была она) и, пряча улыбку в уголках рта, понимающе посмотрела на Корзуна. Потом, будто вспомнив вдруг о чем-то, всплеснула руками. — Ой, там у меня, наверное, все выкипело. Побежала я, Инна Кузьминична.

Корзун подошел к камышовому островку, пропустил между пальцами концы метелочек:

— Не выбросила этот хлам?

— Это вы, мужчины, смотрите на это, как на хлам. Потешились — и на свалку. У нас, женщин, все иначе. Разве не так?

— Знаю, что у вас все иначе.

Инна Кузьминична уловила в этих словах какое-то ожесточение. Оно, конечно же, связано с Натальей. Что-то у них произошло. Размолвка? Нет, после простых размолвок не уходят к другим женщинам. У Инны Кузьминичны зарождалось в душе ликующее чувство. Скорее всего, это у них серьезно. Может быть, Иван никогда больше не ступит на порог Титовых. Если это так, как же она отблагодарит его! Эта гордячка почувствует, узнает, что такое месть. Иван тоже не из тех, кто легко прощает обиды. А вместе они поставят эту особу на место. Только не сразу. Чтобы не бросилось в глаза. Иван скоро займет место Ребеко, и тогда у них появится не призрачная, а реальная сила.

— Ее надо как следует проучить, — пустила пробный шар Инна Кузьминична.

— Кого? — не понял Корзун.

— Ну, кого. А то не знаешь?

— Мы договорились: этой темы не касаться. Да и что ты понимаешь в этих делах?

Инна Кузьминична скорее почувствовала, чем поняла, что не стоит продолжать начатый разговор. Иван приехал к ней не затем, чтобы бередить свои раны. Он ищет, где бы хоть немного забыться, не думать о том, что его гложет.

— Ты небось еще и не ужинал? — с ходу вошла она в роль гостеприимной хозяйки.

— Честно сказать, нет.

— Я мигом. Напою тебя, накормлю и спать уложу. Ты же не собираешься домой на ночь глядя?

— Если не выгонишь, останусь.

— Вот и ладненько.

Инна Кузьминична принялась хлопотать на кухне. Достала банку маринованных помидоров, нарезала тонкими ломтиками ветчины, зажарила на сковородке яичницу. Все это она умело расставила на низеньком столике перед диваном, на котором сидел Корзун. Под конец разыскала графинчик вишневой наливки и водрузила его в центре столика.

— Не для того, чтобы напоить, а снять груз с души, — на церковный лад пояснила Инна Кузьминична. — Это сейчас лучше всякой успокоительной микстуры. Валерьянку ты же не будешь пить?

— Нет.

— Ну вот. Давай налью тебе, и пусть все забудется.

«Какая она все-таки заботливая Инна, — думал Корзун, потягивая сладкую настойку. — И привлекательная. А уж фигура и вообще выше всяких похвал». Опорожнил рюмку, спросил:

— Выпьешь и ты?

— Нет. Ты что, забыл: я же не пью.

— Ну как знаешь. Я еще одну, и точка.

С аппетитом съел ветчину, яичницу. К этому времени поспел и кофе. Маленькая чашечка с небольшой щепоткой сахара. Иван Валерьянович не спеша, в несколько глотков, выпил ароматный напиток, откинулся на спинку дивана и, дымя сигаретой, сказал:

— Все, Инна. Искал журавля в небе. А на кой черт? Дурак я. Круглый дурак.

Инна Кузьминична убрала посуду со стола, отнесла ее на кухню, перемыла и расставила в сушильном шкафу. Прошла в спальню, приготовила постель и, вернувшись в комнату, где был Иван, спросила:

— Ну, теперь отдыхать? Намаялся небось.

— Душ у тебя работает?

— Работает.

— Я ненадолго. — Иван Валерьянович снял в спальне пиджак, повесил его на спинку стула, рубашку и брюки — поверх пиджака. В ванной разделся и, ступив под душ, открыл кран с теплой водой. Тщательно вымылся. Под конец обдал себя холодной водой, растер кожу махровым полотенцем и, свежий, вернулся в спальню. Юркнул под одеяло. Потом немного приподнялся:

— Инна, ты скоро?

— Тоже приму душ и сразу к тебе.

Иван помнит тело Инны. Колдовские изгибы, податливая мягкость бедер. До чего ж мучительно ожидание! Но она, Инна, знает, как себя вести. Пусть он немного потерпит. Залитый кипятком чай должен настояться. От этого он становится только крепче.

Наконец, хотя и темно было в спальне, Корзун почувствовал, что Инна уже рядом. Он нее исходил запах свежего тела, тонкий, едва уловимый аромат духов.

— Подвинься, пожалуйста, — прошептала она и, сбросив халатик, юркнула под одеяло. Прильнув к Ивану, прошептала еще тише: — У-у, какой волосатый…

Где-то далеко прокричал первый петух, когда Иван в сладком изнеможении откинулся на подушку. Инна несколько минут лежала в полузабытьи. Потом, очнувшись, обвила его шею, крепко прижалась к нему грудью и чуть слышно произнесла:

— Ваня, милый, я хочу от тебя ребенка.

Корзун немного помедлил с ответом, а потом очень внятно сказал:

— Наверное, Инна, я женюсь на тебе.

Она еще крепче прильнула к нему, и Корзун ощутил, как на его щеку скатилась горячая слеза, слеза по-своему счастливой женщины.