Главный врач

37

В Поречье Корзун приехал вместе с Алиной Павловной Мазур. Официальный главный врач района и его столь же официальный заместитель. Руководство.

Когда они вошли в кабинет, Наталья стояла у окна. Корзун по-хозяйски прошел к столу, сел, кивком пригласил сесть Алину Павловну. Потом достал из портфеля несколько листков бумаги, бросил их на стол:

— Ознакомьтесь, Наталья Николаевна.

Наталья взяла крупно исписанные листки, начала читать. Это была жалоба в прокуратуру. Описан давний случай с Антоном Тереховым. Ничего нового в этом письме не было, кроме злобы и ненависти к ней, Наталье, требования наказать ее ни много ни мало за смерть человека, за тяжелую болезнь его жены и сиротство малолетней дочери. Потрясла Наталью подпись: Терехова Вера.

— Так вот, — продолжал Корзун. — Вам, Наталья Николаевна, придется передать обязанности главного врача Инне Кузьминичне Норейко. Вопрос согласован с райисполкомом. Вот приказ. Распишитесь, пожалуйста, что вы с ним ознакомлены.

Наталья через силу прочла текст приказа, расписалась.

— Теперь пригласите, пожалуйста, Инну Кузьминичну, — нарочито будничным тоном сказал Корзун.

Не помнила, как вышла из кабинета, как позвала дежурную медсестру и попросила ее разыскать Инну Кузьминичну. Норейко, наверное, уже кое-что знала. Тотчас подошла:

— Я слушаю вас, Наталья Николаевна.

— Вот больничная печать. Возьмите. Вы назначены главврачом.

— Почему?

— Вам скажут. Идите, вас ждут.

Сегодня Наталья на работе не задерживалась. Идя домой, она колебалась, зайти или не зайти к Тереховой. Спросить у женщины, что случилось? Почему она так поступила после того, как Наталья сделала для нее все, что могла? Ну зайдет она к Вере, спросит. И что дальше?

Дома Наталья, не скрывая своих чувств, рассказала о случившемся. Мать, казалось, даже повеселела:

— И слава богу. Будешь, как люди, приходить вовремя.

Спала Наталья тревожно, часто просыпалась.

А утром — повестка. Что ж, значит, нужно ехать в район. Только поставить в известность Инну Кузьминичну. Она, конечно, поинтересуется: чего? зачем? Хочешь не хочешь, придется показывать повестку. Можно себе представить, как посмотрит на нее Норейко. Пожалуй, даже спросит: «Что, доигралась?» Пусть смотрит, пусть спрашивает. Наталья найдет в себе силы перенести и это.

В больнице, кажется, всё уже знали. Люди, которых она встречала, похоже, сочувствовали ей. И Норейко знала.

— У меня повестка. Вызывают к следователю.

— Какая повестка? К какому следователю?

— Обыкновенная повестка, какими вызывают к следователю, — начала злиться Наталья.

— Да вы что, милаша?

— Что еще за милаша, Инна Кузьминична? Соблюдайте, пожалуйста, хотя бы элементарное уважение к человеку.

— Я к вам с сочувствием, Наталья Николаевна, а вы обижаетесь.

— Да знаете же, знаете все. Зачем вам нужно ломать эту комедию?

Норейко сбросила личину. Глазки-пуговки зажглись откровенным торжеством:

— Да, знаю. Если хотите, давно знала, что вы этим кончите. За чужой счет счастье свое не строят.

— Что значит — за чужой счет?

— Не прикидывайтесь невинной овечкой. Не успела опериться, как ей, видите ли, уже захотелось стать главным врачом. Тут же начала строить козни другим. Правду говорят: не рой яму другому — сам в нее попадешь. Теперь, миленькая, не смоешь с себя дерьма до самой старости.

— До чего же вы злобное существо! Кто так исковеркал ваш характер? Может, с вашей помощью и настрочили эту мерзкую жалобу? — наобум спросила Наталья, даже не подозревая, насколько она права.

— Вон! Вон из моего кабинета! — в ярости закричала Норейко. Демонстративно подошла к окну, распахнула его настежь и закончила. — Чтоб духу твоего тут не было!

Зачем Наталья вступила с нею в разговор? Не раз давала себе слово сдерживаться, зная, что в ответ последуют оскорбительные нападки.

Когда Наталья подошла к знакомому зданию с машинами и мотоциклами у подъезда, у нее вдруг пересохло в горле. Первый раз… Вот и дверь кабинета, который назван в повестке. Постучала. Услышала бодрый голос: «Да». Несмело открыла дверь. За столом сидел молодой человек в штатском. Подумала, что ошиблась: она ожидала увидеть офицера милиции.

— Вы к кому? — спросил молодой человек.

— Я по повестке, — протянула бумагу Наталья.

— Садитесь.

— Ничего.

— Садитесь, говорю, — пробежав глазами повестку, повторил молодой человек посуровевшим голосом. — Разговор у нас будет долгий.

Села. Какое-то неприятное ощущение появилось под ложечкой. Начало даже поташнивать. Молодой человек, сцепив пальцы рук и положив их перед собою на стол, в упор рассматривал Наталью. По-видимому, это был один из приемов, который, по мнению следователя, должен парализовать волю подследственного, заставить развязать язык, рассказать все, как было.

— Ну, — начал он, — будем говорить правду или наводить тень на плетень?

— О чем я должна говорить? — справилась с комком в горле Наталья.

— О том, как вы способствовали смерти Антона Терехова, после чего неизлечимо заболела его жена и осиротела их маленькая дочь Оксана.

«Ему, наверное, дали установку, — подумала Наталья, — и он готов из кожи лезть, чтобы только угодить начальству, заработать положительную характеристику для очередного повышения в звании». Вдруг вспомнила о капитане Червякове.

— Скажите, пожалуйста, а капитан Червяков у вас работает?

— У нас. А что? Вы его родственница?

— Нет, какая там родственница. Просто, приезжал он к нам в больницу, ответила Наталья. Рассказывать, зачем приезжал, не стала. Еще подумает, что его хотят разжалобить. Но все же спросила:

— Он сейчас на работе?

— Гражданка Титова, вы что? Приехали сюда узнать последние новости? Я пригласил вас не для этого. У нас разговор другой.

Мучительно стыдно было отвечать на нелепые вопросы следователя. Но пришлось, скрепя сердце, отвечать, отводить от себя клевету.

— Вот заключение комиссии, — ткнул пальцем в какую-то бумагу следователь. — В нем говорится, что виновница гибели Терехова — Титова Наталья Николаевна. Так что придется отвечать.

— Ну что ж, придется так придется.

— Вот вам бумага. Опишите все, как было.

Наталья взяла лист бумага, пересела за маленький столик, стоявший у окна, начала писать.

— В конце, там, где написано об ответственности за ложные показания, поставьте подпись.

— Поставила, — закончив писать, сказала Наталья.

Следователь взял исписанный Натальей лист, внимательно его прочитал и, бледнея, почти шепотом спросил:

— Вы что, собрались издеваться надо мною?

Как ни крепилась Наталья, но сдержать себя не смогла:

— Нет, товарищ следователь, если кто и решил издеваться, то не я, а вы.

Следователь, казалось, готов был испепелить ее взглядом. В объяснении было, видно, совсем не то, чего он ожидал. Она написала и о первом приказе, которого нет в материалах заведенного дела, и о своей объяснительной записке, которую она в тот раз представила главврачу и которой опять-таки не оказалось под рукой.

— Я думаю, — немного пришел в себя следователь, — что мы еще встретимся. Надеюсь получить санкцию прокурора на ваше водворение в КПЗ. Может быть, тогда вы одумаетесь и не будете нести той околесицы, какой нагородили в своем объяснении. А пока вот — подпишите обязательство о невыезде за пределы Поречья.

— Я что, уже преступница?

— Пока нет. Это решит суд.

— Значит, вам заранее известно, что меня будут судить? Любопытно: из каких же источников?

До этого следователь еще хорохорился, стремился психологически сломить Наталью, выбить почву у нее из-под ног. Но тут, кажется, смутился. Оказался в положении фехтовальщика, у которого выбили шпагу из рук. Еще бы: подследственная явно намекает, что он поет с чужого голоса.

— Подпишите обязательство, — только и сказал.

Наталья не знала, как отнестись к требованию о невыезде. Интуитивно чувствовала, что тут следователь превышает свои полномочия, опять берет ее на испуг. Но отказаться поставить подпись не решалась. На проходной спросила у дежурного:

— Скажите, пожалуйста, где сейчас капитан Червяков?

— Сан Саныч? — улыбнулся дежурный. — Он в данный момент любуется красотами черноморского побережья.

— В отпуске, что ли?

— Так точно, девушка. У самого синего моря. Неделя, как уехал.

— Спасибо, — поблагодарила Наталья. Значит, ждать еще целых три недели. Рассказать обо всем Алесю? Нет, только не это. Во-первых, он ничем не поможет. Во-вторых, теперь он заинтересованное лицо. Начнут козырять еще и этим. Мол, пустили в ход знакомство, использование должностных лиц. Да чего же все это нелепо!

Возвращалась домой с тяжелым, невыносимым чувством.

Уже в самом Поречье встретила Пашучиху. Хотела пройти мимо, да не тут-то было. Ухватила Наталью за рукав:

— Здравствуй, касатка, здравствуй, моя птушечка.

— Здравствуйте, Анисья Антиповна. Что-нибудь случилось?

— Случилось, касатка: вернулся мой младшенький.

— Вот и хорошо.

— Да оно как сказать. Для кого хорошо, а для кого и не очень.

Посмотрела Наталья на Пашучиху. Старая уже женщина. Ан нет, злоба из нее так и прет. Нет, лучше не связываться. Повернулась Наталья и пошла дальше, не отвечая на явно прозвучавшую угрозу.

Мать была вся в слезах. Ходила из угла в угол и, заламывая руки, тихонько причитала, почти беззвучно: «Да что же это такое? Да разве ж так можно?..»

— Что случилось, мама? — остановилась в дверях Наталья.

Остановилась, будто застигнутая врасплох, и Марья Саввишна. Смотрела на дочь, словно не верила, что это она, а не кто-то другой. Потом снова залилась слезами, подбежала и, обхватив ее голову, снова начала причитать:

— Чуяло мое сердце, что этим кончится…

— Да ты скажи толком: в чем дело?

— Беда, ох какая беда… — не переставала всхлипывать Марья Саввишна. Как только ты уехала в район, заявилась Пашучиха. Такая приветливая, такая радостная. «Никак в лотерею выиграла?» — спрашиваю. «Выиграла, касатка, выиграла. Дождалась-таки своего счастья». — «И сколько же привалило?» — «Не сосчитать, — отвечает. — Такое счастье на деньги не переводится». Загадки какие-то. Ладно, не вытерпит, сама скажет. А она губки так поджала и говорит: «Такая радость, такая радость, что и не передать. Мой младшенький вернулся». — «Ну что ж, Анисья Антиповна, — говорю ей, — рада за тебя». «Да — тебе-то, — отвечает, — вроде бы и не резон радоваться». «Это почему же?» — спрашиваю. «Уж больно сердит мой младшенький на вас. За Миколку. За его, значит, брательника. Неужто забыла, как твоя касатка упекла его за решетку?» «Иди, Анисья, не мути воду», — сказала ей, взяла за руку и веду к дверям. А она как вызверится: «Ну, вот мой младшенький вам теперь покажет. Отольются вам мои слезки!»

— Не волнуйся, мама, — попыталась успокоить Марью Саввишну Наталья… Все собаки брешут, да не все кусают.

— Ох, доченька, не знаешь ты этих людей. Чует мое сердце, натворят они бед. Уедем отсюда.

— Мама, ты что, испугалась их?

— Не за себя волнуюсь — за тебя.

Тут-то и послышались тяжелые шаги на крыльце. Без стука отворилась дверь. На пороге встал молодой мужчина с коротко остриженной головой, небритый, с небрежно расстегнутым воротом грязноватой рубашки.

— Со свиданьицем вас, — оскалил зубы мужчина. — Не узнаете?

— Змитро? — упавшим голосом произнесла Марья Саввишна.

— Он самый. Значит, признали, — Пашук, не спрашивая разрешения, подошел к столу, сел на скамью.

Марья Саввишна, загораживая собою Наталью, спросила:

— Что тебе от нас нужно, Змитро?

— Я пришел спросить: где мой брательник Микола?

— А то ты не знаешь?

— И второе. За что вы его упекли за эту самую? — Пашук пальцами изобразил решетку.

— Ты знаешь, что он чуть не убил мою Наталку?

— Я одно знаю. Моя маманя просила вас на коленях не сажать Миколу. Вы поимели сочувствие к старой женщине?

— Змитро, уходи, не гневи бога.

Пашук встал, легко отстранил рукой Марью Саввишну, будто какой неодушевленный предмет, и вплотную приблизился к Наталье. Выдохнул самогонным перегаром:

— Ну а ты, стерва, что скажешь?

— Не смей ко мне прикасаться, подонок! — гневно ответила Наталья.

— Доченька! — крикнула Марья Саввишна. — Прошу тебя, заклинаю: беги от этого страшного человека. Он может все.

— Могу. Это ты верно сказала, старая. Но не об тебе разговор. Я эту суку спрашиваю, — ткнул пальцем Пашук в лицо Натальи. — Ты видела слезы моей мамани?

— Мерзавец! — Наталья наотмашь ударила Пашука по лицу.

Марья Саввишна побледнела и, чтобы загородить дочь от удара, встала между нею и Пашуком.

— Да не мельтеши ты, старая, перед глазами, — снова отпихнул Змитро Марью Саввишну. — Ты, козявка, — сдавил Пашук пальцами подбородок Натальи. Я же из тебя блин сделаю. Ты это понимаешь?

— Мама, вызови милицию. Я вижу, эта скотина другого языка не понимает.

Марья Саввишна не знала, как ей быть. Защитить Наталью, понятно, не сможет. Оставлять наедине с этим зверем тоже боялась.

— Мама! — крикнула Наталья. — Прошу тебя, вызови милицию.

— Счас, доченька, — метнулась Марья Саввишна к двери.

Проворным оказался Пашук. Казалось, он даже не двинулся с места, а так, небрежно выставил ногу. На бегу Марья Саввишна споткнулась о его ногу и рухнула.

— Ишь, разогнались, — снова оскалил зубы Пашук. — Да я вас сразу могу к ногтю, и концы. Не знаете, с кем имеете дело. — И — к Наталье: — Вначале бы поиграться с тобой, краля, а уж потом, что заслужила. А?

— Носит же земля таких! — чуть слышно проговорила Наталья.

— Ну да ладно. Здесь руки пачкать о вас не стану, — решил Пашук. Немного постоял, опустив голову, потом выпрямился и добавил: — Даст бог встретимся. Там и поговорим. — Ушел, хлопнув дверью.

Марья Саввишна с трудом приподнялась, села.

— Уедем, доченька, отсюда. Этот зверь все равно не оставит тебя в покое.

— Да что ты, мама, в самом деле, — опустилась рядом с нею Наталья. Будто у нас уже и власти нет никакой. Это одна похвальба.

— Уже была раз такая похвальба. Из-за нее я чуть с ума не сошла.

— Ты как иногда говоришь? Бог не выдаст, свинья не съест, — решила подбодрить мать Наталья. А у самой, почувствовала, слезы подступили к глазам. Столько несчастий на нее свалилось. И в довершение ко всему — эти угрозы Пашука. Как быть? Послушаться мать, бросить все и уехать куда глаза глядят? На тот же БАМ. Ну а здесь, что люди подумают? Сбежала? Значит, виновата. И как же после этого поднимут головы корзуны и пашуки. Натворят такого, что станет сомневаться в себе сама справедливость. Будут новые жертвы. Как быть? Что делать?