Главный врач

28

Заведующему Петришковским фельдшерско-акушерским пунктом Лещинскому Федору Тарасовичу недавно исполнилось пятьдесят. Федор Тарасович считал, что образование образованием, а опыт — всему голова. К заведующим такими же фельдшерско-акушерскими пунктами с небольшим стажем работы он относится снисходительно, как, бывало, относились старослужащие матросы к новичкам. «Эй, салага! — подшучивали над новоприбывшим. — Сбегай на клотик. Посмотри, все ли там в порядке». Откуда новичку знать, что клотик — набалдашник, который насаживается на верх мачты или флагштока. Он, новичок, бывало, побегает-побегает, посмотрит вокруг. Вроде бы все в порядке. А спросить, что такое клотик, стыдно. Вернется к бывалому матросу и скажет: «Ничего». — «Что ничего? Я куда тебя посылал?» — «На клотик». — «Где он, этот клотик?» «Там», — неопределенно кивнет головой новичок. Бывалый матрос к этому времени соберет ватагу таких же, как и он, и потешается: «Видишь вон тот набалдашник?» — «Вижу». — «И ты туда мог залезть?» — «Нет», — смущенно отвечал новичок. «А если нет, то зачем же меня обманул. Сказал „ничего“?» Новичок краснеет, а бывалые матросы гогочут. Но это матросы, которых хлебом не корми, а дай только посмеяться. Федор Тарасович не такой. На новичков он смотрит хотя и свысока, но серьезно-снисходительно. В дни, когда заведующие фельдшерско-акушерскими пунктами приезжают в районную больницу на совещание, Федор Тарасович всегда садится в первом ряду в центре. Бывало, кто-нибудь из совсем молодых займет его место, Федор Тарасович вальяжно подойдет, молча постоит, пока новичок не встанет.

Совсем недавно в Петришковский ФАП прибыло пополнение. Приехала на работу совсем молоденькая акушерка Лариса Завойкова. Прочитав ее направление на работу, Федор Тарасович спросил:

— Замужем?

— Нет, — немного смущенно ответила Лариса.

— Значит, скоро будешь. — Лещинский знал, что хорошенькие девушки в Петришкове долго не засиживаются. Недалеко расположена воинская часть. Лейтенанты быстро добывают информацию обо всем, что касается их мужского внимания. А Лариса — совсем еще молоденькая девушка. Многие считают молодость недостатком. Но лейтенанты почему-то отдают предпочтение именно этим недостаткам и меньше уделяют внимания таким преимуществам, как опыт. Федор Тарасович решительно против такого отношения к специалистам. «Опыт всему голова», — любит повторять Лещинский.

— Вы будете жить в этом же доме, где и наше учреждение. Вот ваш угол, показал Ларисе комнату Федор Тарасович. — А это ваше рабочее место.

— А вы разве не здесь живете?

— Я, Лариса Остаповна, работаю здесь уже тридцать лет. Так что заслужил, чтоб жить, как другие. Мой дом рядом с нашим учреждением, Лещинский всегда называл фельдшерско-акушерский пункт «нашим учреждением».

— А если нужна будет помощь, к кому мне обращаться?

— Нашим учреждением заведую я. Стало быть, и за помощью нужно обращаться ко мне. У меня все-таки опыт. А опыт — всему голова.

— Понятно.

— Только вот что… Наше учреждение медицинское. А в медицинских учреждениях, как вы знаете, должна быть стерильность. Я к тому, что вы молодая. У вас будут, а может, уже и есть, поклонники. Поэтому, вы сами понимаете, — что значит «сами понимаете», Лариса пока не могла понять. Посвятить себя целиком служению медицине, так это она уже давно решила. Отказаться от того, что ей самой природой предназначено, отказаться от человека, которого она, может быть, полюбит? Но какое отношение имеет служение медицине к ее личным делам? Они друг другу не мешают. Скорее, наоборот. Видя вопросительный взгляд Ларисы, Федор Тарасович добавил: Посторонние люди могут заносить в наше учреждение микробы.

— А как же посетители, которые приходят к нам на прием?

Действительно, как это он, Лещинский, не сообразил, что посетители тоже могут заносить микробы?

— Посетители — это посетители, — не придумав ничего другого, ответил Федор Тарасович.

— И кроме того, — перебила Лещинского Лариса, — вход в мою комнату отдельный. Так что микробы в наше учреждение заноситься не будут.

— Будут, — безапелляционно сказал Федор Тарасович. — Вирусы и разные там бактерии, они, знаете, такие.

— Ну а если приедет моя мама?

— Мама — это вопрос другой.

Такой ответ Федора Тарасовича мало удовлетворил Ларису. Из курса микробиологии она твердо усвоила, что разные микробы бывают и там, куда не проникают даже пылинки. Но, может быть, Петришковский ФАП — особое медицинское учреждение? Знакомясь с расположением комнат ФАПа, Лариса убедилась, что они такие же, как и во многих других фельдшерско-акушерских пунктах. Небольшая ожидалка с пустующей сейчас вешалкой для одежды, кабинет, в котором ведет прием посетителей Федор Тарасович, и комната, где должна принимать женщин акушерка. Есть еще одна небольшая комнатушка, в которой стерилизуются инструменты. Чистоту в помещении поддерживает приходящая уборщица. Вот, пожалуй, и все, если не считать стульев, стола в кабинете Лещинского и специального кресла в комнате акушерки. Так что Петришковский ФАП не какое-нибудь там особое медицинское учреждение, а обычный пункт, в котором работают фельдшер и акушерка. А бывает, что только один фельдшер или только одна акушерка. Так что «стерильность» ФАПа, казалось, должна быть одинаковая во всех случаях: и когда на пункт приходят посетители, и когда Ларису навещает в ее жилой комнате кто-нибудь из знакомых. Но Федор Тарасович говорит, что у него опыт. А опыт, как утверждает тот же Федор Тарасович, всему голова. Веру Ларисы в опыт Федора Тарасовича, да и в свои знания тоже, поколебала непростительная ошибка в лечении одного заразного заболевания. Вскоре после того, как Лариса приступила к работе, к ней на прием пришла молодая женщина из Петришково Тамара Козич.

— Грудь у меня, — пожаловалась она акушерке.

— Болит? — спросила Завойкова.

— Не то что болит. Тянет.

— Давно?

— С неделю.

— Показывайте.

Тамара сняла кофточку, расстегнула лифчик, оголила правую грудь.

— Да что вы меня стесняетесь? — упрекнула акушерка Тамару. В училище студентам не раз напоминали, что нельзя осматривать только одну руку, только одну ногу или только одну грудь. Известное философское изречение «все познается в сравнении» как нельзя более применимо в медицине. Сравнивая одно с таким же другим, начинаешь понимать, что и как изменилось, а значит, и что могло быть причиной этих изменений. У Тамары грудь, на которую она жалуется, как грудь. Ну разве что небольшое покраснение кожи. А вот когда ощупываешь пальцами, в ней ясно ощущается какое-то болезненное затвердение. Лариса измерила температуру тела. Оказалась немного повышенной. Как тут не вспомнить то, о чем не раз говорилось на лекциях и практических занятиях: воспаление — это боль, покраснение и жар. У Тамары Козич все эти признаки налицо.

— Что же у меня, Лариса Остаповна? — с надеждой спросила Тамара.

— Воспаление груди. Где-то продуло на сквозняке.

— Что же теперь делать?

— Лечить.

— Как?

— Выпишу я вам мазь и антибиотики. Через неделю покажитесь, — Лариса знала, что надо всегда проверять свои назначения. Точнее, результаты назначенного лечения. Козич надо было бы и предупредить. Если, мол, станет хуже, чтобы немедленно дала об этом знать ей, акушерке. Но с другой стороны, предупредить человека, а он тут же и подумает: «Значит, докторша не уверена, что ее лечение мне поможет. Мало опыта». Ну как тут быть? Не предупреждать? Можно, конечно, и так. Ну а если окажется, что человек этого лекарства не переносит? Бывают же такие случаи? Сколько угодно. Вот и разберись в этих противоречиях. Надо будет посоветоваться с Федором Тарасовичем. Ведь у него большой практический опыт. Прошла неделя. Пришла на повторный прием и Козич.

— Ну как самочувствие? — спросила акушерка.

— Как было, так и есть, — ответила Тамара.

«Что же делать?» — мысленно спросила себя Лариса. Простое воспаление после такого лечения обычно проходит. Правда, бывают и затяжные случаи. Их причина в том, что воспаление вызвано либо «очень злыми» микробами, либо ослабленной сопротивляемостью организма человека. Злыми, оказывается, могут быть и микробы, а не только сорняки, собаки, люди. Так как все-таки лучше поступить? Продолжить назначенное лечение или же посоветоваться с Федором Тарасовичем? А заодно и спросить, нужно ли предупреждать больных о возможных побочных действиях лекарств? Надо все-таки посоветоваться. Хотя она, Лариса, кончила с ним, Федором Тарасовичем, одно и то же фельдшерско-акушерское училище, разница между ними немалая. Привела Завойкова женщину к фельдшеру и спросила:

— Федор Тарасович, не пойму, в чем тут дело. Вроде и антибиотики сильные, а движения никакого.

— Сколько дней?

— Воспаление?

— Лечение.

— Неделя.

— Мы все делаем теперь только по науке. А про народную медицину, про опыт, забываем. А опыт — всему голова. Нужны водочные компрессы. А еще лучше в виде припарок.

Завойкова подумала, что припарки вряд ли тут помогут. Не зря же так неуважительно говорят о них в народе. Но сказать об этом Федору Тарасовичу Лариса не решилась. Припарки так припарки.

— Федор Тарасович, — спросила акушерка, когда Козич уже ушла, — а как мне лучше: предупреждать больных, чтобы они приходили на повторный прием, когда им станет хуже, или не предупреждать?

— Почему хуже? — не понял Лещинский.

— Ну если человек не переносит лекарства.

— Это бывает редко.

— Пусть редко. Но бывает же?

— Бывает, — согласился Федор Тарасович. — Но хуже если и становится, то постепенно. Острые случаи бывают только при уколах. Так что если уж что-нибудь и случится, то больной сам прибежит к вам. Без предупреждений. Лечить нужно уверенно. Чтоб больной смотрел на нас, как на бога. А этой Тамаре Козич скажите, чтоб следующий раз шла прямо ко мне. У меня, знаете, правило: если уж взялся за что-нибудь, то доводи до конца.

Уверенность Лещинского в своих действиях Ларису подкупала. Она, эта уверенность, передается и больному. Наоборот, колебания, сомнения сеют в человеке такие же колебания и сомнения, заставляют его обращаться к другим медицинским работникам, а то и просто к знахарям. Лариса из лекций знала, что там, где это можно, противовоспалительное лечение нужно проводить с учетом вида микробов, которые вызвали воспаление. И не только вида микробов, но и их чувствительности к антибиотикам. Бывает, что микробы совсем не «обращают внимания», скажем, на пенициллин. Тогда какой смысл назначать этот антибиотик? И мы, все же назначая пенициллин, потом удивляемся, почему воспаление не поддается лечению. Вот и с Тамарой Козич так же. Сказала, было, Лариса Федору Тарасовичу, что нужно проверить чувствительность микробов к антибиотикам. Выяснили бы, какой из них наиболее подходящий. Вот тогда, пожалуйста, и назначайте лечение. А так получается вроде бы вслепую. Гадаем: поможет не поможет. И что же на это сказал Федор Тарасович? «У нас не городская клиника, не районная и даже не сельская больница. У нас все иначе. Да и в сельской больнице не делают. А чем мы лучше больницы, где есть врачи? Я по опыту знаю, что воспаление нужно лечить теми антибиотиками, которые есть. Ну и, конечно, народная медицина». Что остается делать Ларисе? Верить тому, что опыт — всему голова?.. Можно, конечно. Но зачем тогда теория, зачем было слушать лекции? А их было немало. Хотела возразить Федору Тарасовичу. Но потом подумала, что переубедить человека с большим практическим опытом дело почти безнадежное. Особенно тому, кто только начинает работать.

Прошло больше месяца с тех пор, как Лариса начала лечить Тамару Козич. Около трех недель ее лечил Федор Тарасович. Увидела как-то Завойкова Тамару в ожидалке, поинтересовалась, как идут дела.

— Вот уже дней десять, как прорвало. А заживать не заживает, — ответила Козич.

— После того, как Федор Тарасович сделает вам перевязку, зайдите ко мне, — попросила Лариса.

Уважила-таки Козич просьбу Завойковой, зашла к ней в кабинет.

— Температура спала, а заживать не заживает, — начала рассказывать Тамара, снимая кофточку. — Я-то не разбираюсь в этих делах. Но почему прорвало вначале в одном месте, а сейчас в трех местах сразу?

Лариса осмотрела воспалившуюся грудь, увидела несколько гноившихся свищей. Вспомнила, что такое бывает при чем угодно, но только не при простом воспалении.

— Знаете, Тамара, давайте я вас направлю в Поречскую больницу.

— А что у меня? — забеспокоилась Козич.

— Воспаление. Но только его лечить надо по-особому.

— А Федор Тарасович назначил мне мазь. Чтоб через день.

— Раз назначил, значит, делайте. Одно другому не помеха. Но посоветоваться с врачом нужно. Разве Федор Тарасович будет против?

Вот с этого и началось то, чего Лариса никак не ожидала. Она считала, что если у человека что-нибудь не получается, он должен посоветоваться с другим. Завойкова лечила Тамару Козич неделю. Улучшения не наступило. Посоветовалась с Федором Тарасовичем. Тот лечил Тамару не неделю, а целых три. И тоже никаких результатов. Даже хуже стало, появились свищи. Что в таких случаях надо делать? Посоветоваться? С кем? С опытными специалистами? Так у Федора Тарасовича опыта хватит на тридцать таких специалистов, как Лариса. Но Завойкова считает, что в некоторых случаях нужен не только опыт, но и более глубокие знания. Вот она и решила направить Тамару к Наталье Николаевне. Как-никак Титова не просто врач, а главный врач больницы. Ведь на этот пост назначают не лишь бы кого, а самых знающих специалистов. Все, казалось бы, так и должно быть. Но Федор Тарасович думал иначе. Расценил поступок Ларисы как подрыв его авторитета. Можно, конечно, в чем-то не соглашаться даже с самим Федором Тарасовичем. Но если уж к кому-то и обращаться за помощью, то по крайней мере с разрешения заведующего ФАПом. У Федора Тарасовича — авторитет. С ним вежливо здороваются. А мужчины постарше, особенно в преклонном возрасте, приветствуя, даже снимают фуражки. Потому что знают: у заведующего пунктом — большой практический опыт. Как же поставить Завойкову на место? Для начала вызвал ее к себе и, барабаня пальцем по столу, спросил:

— Лариса Остаповна, кто в нашем медицинском учреждении заведующий?

Лариса удивленно посмотрела на Лещинского. Она, пожалуй, меньше удивилась бы, если бы ее спросили: «Лариса Остаповна, чем вы дышите?» Ну, конечно же, воздухом. Конечно же, заведующий нашим медицинским учреждением Федор Тарасович Лещинский.

— К чему этот вопрос, Федор Тарасович?

— Я еще раз спрашиваю: кто в нашем медицинском учреждении заведующий?

— Да вы, кто же еще.

— Тогда скажите мне другое: кто дает разрешение на консультацию больных?

— Каких больных, Федор Тарасович?

— Которые обращаются в наше медицинское учреждение.

— Не понимаю вас. Если вам что-нибудь не ясно, то зачем вам разрешение? А если что-нибудь не ясно мне, то я обращаюсь к Наталье Николаевне.

— Но вы же меня спрашивали: «А если нужна будет помощь, к кому мне обращаться?» Что я тогда вам ответил?

— Нашим учреждением заведую я. Стало быть, и за помощью нужно обращаться ко мне. У меня все-таки опыт. А опыт — всему голова.

— Правильно. У вас, я вижу, хорошая память. Почему же вы сделали не так, как я говорил?

— Да как же не так? Я когда увидела, что с Тамарой Козич у меня не получается, к вам и обратилась.

— А потом?

— Потом? Потом, вижу, что и у вас не получается.

— И решили подорвать мой авторитет?

— Да что же вы такое говорите, Федор Тарасович? При чем тут авторитет?

— При том, Лариса Остаповна. Вы начнете наговаривать на меня, я — на вас. И что получится?

— Да при чем тут наговоры? Я же на вас не наговаривала.

— Это все равно что наговаривали.

— Не знаю, Федор Тарасович, что и думать.

— Вы не знаете, а я знаю. Не успели приехать, а уже развели тут не понятно что.

Завойкова не могла даже предположить, что Лещинский имел в виду, сказав «не понятно что». Думала, что речь идет о все той же Тамаре Козич. Но ошиблась.

В местах, где медицинские учреждения, в том числе и фельдшерско-акушерские пункты, соседствуют с воинскими частями, так уж заведено, что между медиками разных ведомств устанавливается прочная деловая связь. Ну а там, где есть и совсем молодые, эта связь становится особенно прочной. И не мудрено, что как только в Петришково приехала Лариса Завойкова, на ФАП почти сразу же пожаловали военфельдшер Ботов Кирилл и его друг лейтенант Силич Сергей. Казалось, зашли случайно. Но почему-то получилось так, что их визит был приурочен к тому моменту, когда на ФАПе не было Федора Тарасовича.

— Вы к заведующему? — спросила Лариса ожидавших в прихожей военных.

— К нему, — слукавил лейтенант. — Но, к сожалению, на месте его не оказалось. Так мы уж тогда к вам.

— Но у меня еще одна женщина ждет.

— А вы принимайте. У нас время есть. Можем подождать.

Подождали, пока Лариса не закончила прием.

— Слушаю вас, — вышла в ожидалку Лариса. Лейтенанты встали, одернули гимнастерки, поправили поясные ремни. Представились. Назвала свою должность и фамилию Лариса.

— Тут вот какой вопрос, — начал военфельдшер. — По традиции мы заключаем с соседями шефство. Наше начальство приказало нам познакомиться с вами.

— Так вы подождите еще немного. Придет заведующий, вы с ним и поговорите.

— Мы люди военные, и свободного времени у нас не так много.

— Тогда в другой раз.

— Можно, конечно, и в другой раз. Но раз мы с вами уже познакомились, то для укрепления шефской связи, может, согласитесь приехать к нам на концерт?

Лариса хотя и понимала, куда клонят лейтенанты, сделала вид, что озабочена лишь деловой стороной вопроса. Поэтому ответила:

— Я передам Федору Тарасовичу ваше предложение.

Но военных сбить с толку таким поворотом дела не так-то просто.

— Вы знаете, Лариса, Федор Тарасович — человек семейный. Вечером ему отлучаться от семьи никак нельзя. Это мы уж знаем точно. — А вы — другое дело. Так как насчет концерта?

— Я же не знаю, где вы и как к вам пройти.

— О! — дружно воскликнули оба. — Это уже наша забота. Мы за вами приедем и отвезем домой в наилучшем виде. На военных вы можете смело положиться.

Так вот и начала укрепляться шефская связь между воинской частью и Петришковским фельдшерско-акушерским пунктом. Правда, не со всей воинской частью, а только с наиболее молодыми ее представителями. И не со всеми работниками ФАПа, а только с комсомолкой Ларисой Завойковой. Узнал об этом Федор Тарасович и обиделся. Обиделся прежде всему потому, что и до приезда молоденькой акушерки были попытки установить шефскую связь. Но дальше попыток дело не пошло. То у самого Федора Тарасовича не было времени, то военные были заняты учениями. Так вот это хорошее начинание и заглохло. Заглохло, можно сказать, на самом корню. А тут на тебе. Приехала Завойкова, и уже шефская связь. Обида у Федора Тарасовича немалая. И начал точить его душу червь. А в шефстве ли тут дело? А не простая ли тут распущенность его подчиненной? И чем дальше, тем больше росла его обида. И не просто обида, а чувство уязвленного самолюбия. Как же, не посчиталась с ним как заведующим, начала подкапываться под его авторитет среди военных. Нет, так дальше идти не может. Надо принимать меры. Какие? Самый верный способ — сообщить начальству о неблаговидных делах человека, которого ты хочешь поставить на место. Сообщить письменно. А кому из начальства? Главному врачу Поречской больницы Титовой Наталье Николаевне? Нет, эта не войдет в положение Федора Тарасовича. Еще, пожалуй, и навредит. Слышал он, что она в немилости у главного врача района Корзуна Ивана Валерьяновича. Вот кому нужно написать. И написал. А заодно и добавил, что докладывал о безобразиях главврачу Поречской больницы Титовой. Да та мер не принимает. В своем письме Федор Тарасович указывал на два безобразия: на участившуюся заболеваемость среди женщин Петришковского ФАПа и аморальное поведение Завойковой. Заболеваемость среди женщин Петришковской зоны действительно увеличилась. Но этому увеличению Лещинский придал особый оттенок. До приезда Завойковой Федор Тарасович не все случаи заболевания среди женщин регистрировал, а лишь часть. Лариса показала все, что было в действительности. Федор Тарасович не был против этого. Расчет был простой. При случае показать, что у него, опытного фельдшера, дела шли куда лучше, чем при ничего не знающей Завойковой. И второе. Молодая акушерка свои служебные дела забросила, ударилась в распущенность. Закончил письмо тем, что он, честный человек, дальше смотреть на все эти безобразия не может. Не позволяет совесть. Просил также не направлять его письмо главврачу Поречской больницы Титовой, а приехать из района и самим разобраться, в чем тут корень зла.

— Вот, полюбуйтесь, — потрясал письмом Иван Валерьянович перед Алиной Павловной. На нее Корзун временно возложил обязанности заместителя главврача районной больницы по лечебной работе. — Нам пишут рядовые труженики из глубинки, Петришковского ФАПа, и просят не направлять письмо Титовой.

Алина Павловна внутренне улыбнулась, сказала самой себе: «Да будет тебе, Иван Валерьянович. Говори кому угодно, только не мне. Зависть тебя заела». Но подумать подумала, а сказала иначе:

— Дадите ей волю, она не такие порядки заведет у себя.

— Да уже дали, — ответил Корзун. Мазур догадалась, что имел при этом в виду Иван Валерьянович. Дал волю не он, Корзун, а министерство. Оно разрешило построить водолечебницу и выделило Поречской больнице столько врачей из нового выпуска, сколько не получит весь район.

Приехал Корзун в Петришковский ФАП вместе с Алиной Павловной. Обошли помещение, проверили документацию, убедились, что по журналам число зарегистрированных заболеваний среди женщин действительно увеличилось.

— Чем вы можете объяснить плохие показатели вашей работы? — спросил Ларису Корзун.

— Почему плохие? — удивилась Завойкова.

— Если раньше, при Федоре Тарасовиче, этих заболеваний было меньше, а сейчас, при вас, их стало больше, то как, по-вашему, это лучше или хуже?

— Я здесь совсем недавно и не знаю, что было при Федоре Тарасовиче.

— А знать надо. Вы же не просто регистратор, а дипломированная акушерка.

— Я стараюсь все делать так, как нас учили, — ответила Завойкова, не понимавшая, за что ее отчитывает главный врач района.

— И кроме того, — продолжал Корзун, — вы не очень хорошо ведете себя.

— Как, не очень хорошо? Что я сделала плохого?

— Есть сигналы, что вы… ну как бы это сказать… много времени отдаете гуляньям.

— Каким гуляньям? Я что, на работу не выхожу? Не делаю то, что надо?

— Вы не горячитесь. Я просто предупреждаю вас.

Лариса крепилась-крепилась, но сдержать себя не смогла. От обиды слезы полились ручьем. Ну как можно. Главный врач, серьезный человек, поверил чьим-то наветам, без причины бросил в лицо такие обидные слова: «много времени отдаете гуляньям». Она что, уходит куда-то в рабочее время? Нет. Устраивает в своей комнате каждый день вечеринки? Тоже нет. Что сходит в воинскую часть раза два в неделю в кино? Так что тут такого?

— Вы бросьте мне закатывать истерики, — повысил голос Корзун. — Не то сообщим вашим родным про все ваши художества.

— Но скажите, — всхлипывая, спрашивала Лариса, — какие художества? Кому я причинила зло?

До этого Алина Павловна только слушала и молчала. Но когда плакавшая Лариса спросила, что же конкретно она сделала плохого, вмешалась в разговор и мягко упрекнула Корзуна:

— Иван Валерьянович, вы бы действительно помягче, что ли. Ведь в письме нет ни одного факта, а так, общие слова. Федор Тарасович просто позавидовал этой девушке.

— Чему тут завидовать, Алина Павловна, — не сдержался и Лещинский. Каждый вечер тут машины гудят. Не ФАП, а штаб какой-то.

— И все-то?

— А что, этого мало?

— Поехали, Иван Валерьянович, — предложил Мазур. — У нас дел посерьезнее хватает.

Корзун так уехать не мог. Уехать, ничего не сделав, это значит признать, что ты не прав. В другом деле Иван Валерьянович, может, и не стал бы так упорствовать. Но в этом, в чем незримо маячила тень Титовой, нужно показать, что от нее он не отступится, чего бы это ни стоило.

— Предупреждаю, — пригрозил Завойковой Корзун. — Еще раз поступят на вас сигналы — выгоним и сообщим об этом домой.

«Почему? Почему кому-то верят, а мне — нет, — спрашивала себя не раз после этого Лариса. — Где же справедливость?» «Я забочусь прежде всего о том, — говорил, возвращаясь в Вольск, Корзун Алине Павловне, — чтобы была справедливость. Неестественно, когда человека с тридцатилетним стажем работы начинает третировать девчонка, которой еще надо учиться и учиться». «А почему все-таки Лещинский, — спросила Мазур, — накатал на свою подчиненную жалобу?» «Не накатал, а написал, — поправил Корзун. — Завойкова нарушила элементарные правила субординации. Не посоветовавшись с заведующим пунктом, направила одну больную к Титовой». «Ах, вот оно в чем дело, — мысленно сказала себе Мазур. — Задели самолюбие местного светилы». Удивительный все-таки этот мир. Страсти кипят, оказывается, на всех уровнях. Раньше Алина Павловна думала, что конфликты возникают только там, где решаются вопросы серьезные. И ничего в этом удивительного нет. У людей взгляды на вещи неодинаковые. Мнения разные. И настолько разные, что порою одно исключает другое. Идут в ход доказательства. А уж тут бывает по-всякому. Кто доказывает спокойно, кто — не очень, а кто — с таким жаром, от которого атмосфера в коллективе накаляется до предела. В такой атмосфере часто забывают обо всем. Как зловонные пузыри от гниющего ила, поднимаются наверх раздражение, злоба, ненависть. Но все это, думала Алина Павловна, только среди таких людей, как Корзун. Совсем иное дело — труженики фельдшерско-акушерских пунктов. Ехала вместе с Иваном Валерьяновичем в Петришково — была почти уверена, что повод для их поездки — какое-то недоразумение. Оказалось, нет. И здесь кипят такие же страсти, как и в Вольской районной больнице.

— Заедем еще в Поречскую участковую больницу, — предупредил Алину Павловну Корзун.

— Стоит ли портить себе настроение еще и в Поречье? — возразила было Алина Павловна.

— Стоит. Не настроение портить, как вы говорите, а предупредить Титову… Не забывайте, что Петришковский ФАП — в прямом подчинении участковой больницы. И если на ФАПе бедлам, то в этом вина не только работников ФАПа, но и главврача Поречской больницы. Разве не так?

— Так, так, — согласилась Алина Павловна, хотя думала совсем иначе.

В Поречье, прежде чем зайти в кабинет главврача, Иван Валерьянович обошел палаты, проверил дежурный пост медицинской сестры (дежурила Марина Яворская), заглянул в процедурную. Везде, где были шкафы, он их отодвигал: нет ли в укромных местах паутины, пыли? Не обнаружив ничего такого, к чему можно было бы придраться, в сопровождении Алины Павловны направился в кабинет главврача. Титовой в кабинете не было.

— Дежурная! — крикнул Корзун, выйдя в коридор.

Марина, оставив пост, подбежала к Ивану Валерьяновичу:

— Слушаю вас.

— Где Наталья Николаевна?

— Ушла по вызову.

— Поезжайте вместе с шофером, разыщите и привезите ее сюда.

— А кого оставить на посту?

— Делайте, что вам говорят.

Марина вышла. Алина Павловна, прикрыв дверь, мягко сказала:

— Иван Валерьянович, не надо бы показывать своего раздражения персоналу.

— Я, Алина Павловна, другого мнения на этот счет. Персонал участковой больницы, когда приезжает руководство, должен трепетать, бегать, мигом исполнять все распоряжения. Иначе с нами никто не будет считаться.

— Зачем же быть пугалом?

— Если хотите, именно на страхе и должно все держаться. Либерализм, панибратство, сюсюканье — все это ни к чему хорошему не приводит. Строгость, строгость и еще раз строгость.

— Лучше сказать — требовательность.

— Требовательность — это та же строгость.

Мазур опять хотела возразить, но тут открылась дверь и вошла Титова. Алина Павловна тут же взяла на заметку ее скромное, элегантного покроя платье.

— Здравствуйте. Извините, что не смогла вас встретить. Не предупредили. А тут — вызов на дом.

— Мы из Петришковского ФАПа, — с ходу начал Корзун. — Сколько вы здесь работаете главврачом?

Наталья ответила в том же тоне:

— Какое отношение имеет длительность моей работы к Петришковскому ФАПу?

— Самое прямое. Вы знаете, какие там творятся безобразия?

— Не знаю.

— На ФАПе грызня. Акушерка терроризирует опытного фельдшера, который, можно сказать, всю жизнь отдал тамошним больным.

— Из-за чего грызня? Я недавно была в Петришкове и никаких признаков грызни не видела. Акушерка — знающая, добросовестная девушка, и ничего дурного сказать о ней не могу.

— Вот и плохо, что не можете. Почему жалобы от Федора Тарасовича идут мне, а не вам? Зазналась ваша Завойкова, вот что я вам скажу.

— Иван Валерьянович, мы ходим вокруг да около. Нельзя ли поконкретнее?

— Можно и поконкретнее. Прочитайте это заявление.

Наталья пробежала текст: «Главному врачу Вольской районной больницы товарищу Ивану Валерьяновичу Корзуну. От заведующего Петришковским фельдшерско-акушерским пунктом Ф. Т. Лещинского. Довожу до Вас, что акушерка Л. О. Завойкова, чтобы завоевать дешевый авторитет, натравливает на меня больных. Я лечил Козич Тамару с маститом. Завойкова встретила ее и сказала: не ходите к Лещинскому, он вас залечит. Завойкова ведет себя аморально в быту. У нее на уме одни гульбища. ФАП теперь как дом терпимости. Стыдно людям в глаза смотреть. Посодействуйте, Иван Валерьянович. Население Петришкова требует порядка».

Вернула заявление Корзуну и сказала:

— Иван Валерьянович, давайте разберемся в этой истории и потом уже сделаем выводы. Знаю одно: Завойкова вовсе не такая, какой ее описал Лещинский.

Корзун стал наливаться краской. А для чего, спрашивается, он ездил в Петришково? Познакомиться с фельдшером и акушеркой? Так с фельдшером он давно знаком, а акушерку принимал и направлял на работу в Петришковский ФАП лично. В чем еще разбираться? Федор Тарасович премилый человек. Он понимает, что младшие должны подчиняться старшим. Иначе на работе не будет никакого порядка. Корзуну, сколько он помнит, не раз приходилось бывать в Петришкове. Встречал, бывало, его, Ивана Валерьяновича, как самого дорогого гостя. Выйдет навстречу без шапки, пригласит сесть, предварительно обмахнув полотенцем стул. Никогда не отпустит без обеда или там ужина да еще и подложит незаметно что-нибудь в машину. Вернется Корзун домой, а водитель: «Это ваше». Иван Валерьянович деланно отчитает шофера. Тот ответит: «А я тут при чем?» «Чтоб это было в первый и последний раз», — скажет Корзун и неохотно, но все же возьмет аккуратно сплетенную корзиночку, прикрытую сверху газетой. Деликатный человек Федор Тарасович. Понимает, что совать прямо в руки гостю какой-нибудь подарок неудобно.

Поддавшись такому течению мыслей, Корзун обрел выдержку и взял себя в руки.

— В Петришкове мы уже были, — сказал, успокаиваясь. — И детально разобрались в причине конфликта. Федор Тарасович прав. Кроме того, проверив документацию, мы убедились, что заболеваемость среди женщин там возросла. Как же ей не возрасти, если акушерка только и знает, что принимать ухаживания. Для дела у нее не остается времени. Как вы считаете, Алина Павловна?

Мазур хорошо знала, что в действительности дело обстоит не так просто, как обрисовал Иван Валерьянович. Тем не менее ответила уклончиво:

— Думаю, что отчасти вы правы, Иван Валерьянович.

— Сделаем так, — подвел итог Корзун. — Вы переведете Завойкову в Поречье, а на ее место направите свою акушерку.

— Нет, я этого не сделаю, Иван Валерьянович.

Корзун опешил. Вот, оказывается, в чем корень зла! Эк возомнила себя! В министерстве ее поддержали, и теперь, видите ли, никто ей не указ. Нет, Наталья Николаевна, всему есть предел. И вашему самовольству тоже.

— Значит, мои распоряжения для вас необязательны? — спросил деланно спокойным тоном.

— Обязательны, но только те, которые согласуются с законом.

— Значит, я требую от вас чего-то незаконного?

— Именно. Без согласия акушерок я не могу поменять их местами. И вообще гонять людей с места на место…

— А производственная необходимость?

— Да какая тут производственная необходимость? Одна видимость. Да и той, пожалуй, нет. А во-вторых, я должна в этом деле разобраться сама.

— Вот с этого и начинали бы. Нашей проверки вам мало.

— Да, Иван Валерьянович. Я не говорю, что вы не правы. Но должна убедиться сама. Завтра съезжу в Петришково, поговорю с людьми и тогда сообщу вам свое мнение.

В Корзуне боролись два чувства. Одно подсказывало, что надо быть сдержаннее. Второе подтачивало нервы, толкало сказать Титовой то, чего она, по его мнению, заслуживала. Не совладал-таки Иван Валерьянович с этим вторым чувством, взорвался:

— Выгнать бы вас с треском отсюда! На все четыре стороны!

Тут уж и Наталья не сдержалась:

— Руки коротки.

— Вот как? Слышали, Алина Павловна?

Подмывало и Мазур сказать Ивану Валерьяновичу: «Что ж вы хотели? Сами напросились». Но вместо этого посоветовала:

— Поехали, Иван Валерьянович. Мы и так много времени убили на все это.

Возле дома, перед тем как выйти из машины, Иван Валерьянович повернулся к водителю:

— Ты помнишь тот родник… ну, недалеко от дороги на Поречье?

— Мы же с вами ездили туда.

Корзун помедлил. Решал, с чего начать.

— Понимаешь, в чем дело. Санстанция сделала анализ той воды. Оказалось, что в ней полно всякой заразы. Где-то на ферме просачивается навозная жижа. И — в родник. Ты разбираешься в этом?

— Мое дело — баранку крутить.

— Крутить баранку и я умею. Тут нужна твоя помощь. Словом, так. Тебе задание: забить тот родник. Лучше сделать так, чтоб никто тебя не видел. Зачем зря будоражить людей? И еще. Присыпь потом это место песком, галькой, чем угодно. Пусть думают, что родник ушел, иссяк, пропал. Бывает же такое.

— Да, бывает, — согласился водитель.

— Значит, действуй. И никому ни слова. А то потом тебя же еще и обвинят. Понял?

— Чего тут не понять.

— Ну, будь! — бросил Иван Валерьянович на прощанье.