Боксер

Егор, Коля и Вадим в Турцию полетели. Они все были друзьями детства, а потом все нечаянно женились, все нечаянно взяли ипотеки, все не специально родили детей и совершенно случайно превратились в работяг. Как вы понимаете, им казалось, что они сделали все это неслучайно. Им не очень нравилась их жизнь. То есть это такой общий дискурс работяг — ворчать на жизнь. Я не пишу «жизни», потому что какие тут жизни? Калька сплошная. Даже удивительно наблюдать такое в наш индивидуалистический век. Егор, Коля и Вадим были тридцатилетними отцами семейств. Егор работал автомехаником. Коля — формовщиком. Вадим копал могилы на кладбище.

Еще с ними полетел одноклассник Гена. Гена жил в браке, но без детей. Он подвизался на ниве журналистики, однако подвизался как-то вяло, потому что зарабатывал мало. Его содержала жена Ольга. Она уже год была архитектором в крупной айтишной компании. Иногда Гена произносил Ольгину зарплату шепотом перед сном. Он никак не мог поверить в это шестизначное число. У Егора, Коли и Вадима жены ходили по струночке. И они сами ходили по струночке. Их судьбы напоминали гитарный бой Цоя. То есть ни они сами, ни их жены и никто вокруг от ребят ничего нового не ожидали. Зато им было легко, потому что на фоне друг друга они не выделялись (собственно, как и песни Цоя).

Быть среднепролетарской семьей хоть и сомнительное, но удовольствие. Вот завод. Вот автосервис. Вот кладбище. Ехать никуда не надо. Вот лесок, где шашлычок на Первомай славно сварганить. Вот бар, где большой телевизор, по которому футбол можно посмотреть. Школа вот. Вот садик. Больница рядом. Стоматология. Даже торговый центр отгрохали. Раньше за шмотками в город приходилось наезжать, а теперь прямо на районе отоваривают. Мир, закольцованный как античная философия. Жизнь без душевных травм. Натурально — не с кем себя сравнивать, кругом люди схожего достатка, мировоззрения, судьбы. Одинаковые. Все как у людей — главная мантра среднепролетарской семьи. Среднепролетарская семья не хочет лучшего или просто хорошего, она хочет не хуже, — именно не хуже! — чем у соседей. Соседи хотят того же самого. Это ли не основа для крепкого гармоничного сообщества?

А Гена полез в эмпиреи. Ушел с завода и подался в журналистику, потому что ему поблазнились в себе некоторые писательские задатки. Пока он работал на заводе, жена училась на программиста. После трудоустройства ее карьера стремительно взлетела вверх. Генины писательские задатки так и остались задатками. Финансовое неравенство между супругами вылилось в зыбкое молчание. То есть на поверхности души Гена был современным мужчиной. Он спокойно относился к тому, что в их с Ольгой семейном дуэте солирует она. Однако в глубине он был патриархален, что если и не объяснялось его врожденными качествами, то средой произрастания уж точно.

Вскоре Гена понял, что деньги — это не просто эквивалент труда, но стихия, вроде земли, воды, воздуха и огня. Ольга управляла этой стихией, Гена ее не понимал. Плюс жена все чаще уходила на корпоративы и деловые свидания. В такие вечера муж сидел на кухне, пил кофе и ревновал. Причем это была не ревность к мужчине, а ревность к образу жизни. Иными словами, это была зависть. Однако ловить себя на зависти чуть более паршиво, чем ловить себя на ревности. Зависть — чувство однозначно постыдное. Ревность имеет коннотации. В таком смысле: а чего она ходит, чего ходит, а? Вообще, Гена немножко напоминал японца, потому что к стыду относился трепетно. То есть всячески старался его в себе не признавать через непризнавание зависти.

Пропасть между супругами ширилась. Тут надо сказать, что от финансовых перемен Ольга и сама испытывала головокружение. Гена был ее первым и единственным мужчиной, а тут такие окна возможностей. Возможностей не в смысле сексуальной подоплеки (Ольга была нравственна в классическом, то есть античувственном плане), а в смысле нового быта. Ну, если допустить, что для подавляющего большинства российских жен их мужья — это и есть быт. Конечно, она не рационализировала свое желание пожить с более подходящим ее новому статусу мужчиной, однако не всякое желание надо рационализировать, чтобы оно расположилось в судьбе. Брак Гены и Ольги не то чтобы накалялся, скорее он затухал, когда способность поболтать вечером на кухне полностью зависит от интеллектуальной изобретательности. Мы привыкли, что как-то особенно трудно переживается неуспех. Но оказалось, что успех переживается еще труднее.

В августе 2017 года Ольга объявила Гене, что улетает во Францию на неделю. Там пройдет айтишная конференция, которую она не может пропустить. «Как будто ты можешь пропустить Францию!» — сказал Гена. Через три дня ему позвонил Коля и позвал его в Турцию. Гена согласился мгновенно. Он хотел взглянуть на свой брак издалека, потому что он казался ему большим делом, а большое лучше видится на расстоянии. Ольга была не против: «Поезжай, развейся. Может быть, это придаст импульс твоему писательству?» Гена поморщился. Последний год он ежедневно терял уверенность в себе, а без такой уверенности не бывает хороших текстов. Потеря уверенности распространилась на все сферы его жизни. Даже в постели, где обычно он был напорист и изобретателен, Гена изрядно поскучнел. Раньше он мог овладеть женой на кухонном столе. Довести ее до оргазма языком. Постоянно сочинял ролевые игры. Доминировал. Надо сказать, Ольга с радостью подчинялась. Однако примерно полгода назад она вдруг полюбила позу всадницы. А потом вообще села ему на лицо, чтобы он ее полизал. А еще засунула ему пальчик в попу, когда они были в ванной. Все это не то чтобы смутило Гену с физиологической точки зрения, просто он почувствовал переход инициативы, которую не мог не оплакивать. Каждый вечер он искал в себе прежнюю уверенность и не находил. Это как опереться на поручень и промахнуться. Или подумать, что ступенька есть, а ее нет. Гена ощущал себя на палубе во время шторма, причем галера была рабовладельческой. Ольга, сама того не ведая, вглядывалась в горизонт, пытаясь отыскать алую точку.

Егор, Коля, Вадим и Гена выехали из Перми в Екатеринбург пятничным утром. Они вылетали в Мармарис из аэропорта «Кольцово», потому что так было дешевле. Ребята не только учились в одном классе, но и вместе занимались боксом в клубе «Локомотив» у знаменитого тренера по прозвищу Сатана. Гена не дрался уже десять лет. Он был достаточно образован, чтобы ему претило насилие. За школьными и боксерскими воспоминаниями пролетело четыре часа дороги.

— Ну, как ты?

— Да я...

— А ты...

— Я, знаешь...

— Журналист?

— Ну, как сказать...

— А Де ла Хойя? Де ла Хойю помнишь?

— Джонни Тапия.

— Гатти против Уорда...

— Могилы все?

— Они, проклятые.

— Триллер в Маниле...

— Это была смерть.

— Четырнадцать раундов, представляешь?

— Не представляю. Я и трех уже не представляю.

— Паркинсон.

— А ты бы подписался?

— Под чем?

— Выиграть бой в Маниле и заболеть Паркинсоном.

Гена задумался и кивнул:

— Да.

— Серьезно?

— Да. Это бессмертие, понимаешь?

На подъезде к Екатеринбургу друзья заехали в кафешку и взяли бутылку коньяка. Общие воспоминания настроили их на пронзительно-душевный лад, а пронзительно-душевный лад требует возлияний. Плюс они все были как бы в самоволке, как бы снова восемнадцатилетними, только сбежавшими не от родителей, а от жен. Егора, Колю и Вадима отпустили в Мармарис со скандалом, хотя их дети были уже взрослыми (семь, восемь и девять лет соответственно). Этот мальчишник они втроем лелеяли много лет. Пацанское братство, которое было разорвано узами брака, требовало вернуть должок. Иногда дух улиц мешал им спать по ночам. Эта поездка должна была окончательно упокоить их беспокойное прошлое.

В «Кольцово» ребята чуть не опоздали, потому что приехали раньше и решили посмотреть Екатеринбург, где попали в пробку. В самолет они зашли последними. При электронной регистрации друзья пожертвовали местами у иллюминаторов, чтобы сидеть всем вместе, пусть и посередине салона. В полете было хорошо. В полете их доверительность приобрела глубокий характер «одноразовых друзей». Вадим рассказал про простату. Егор заговорил о том, что жена сильно растолстела, а он не знает, как подвигнуть ее к физкультуре. Коля признался, что снова подсел на анашу, потому что тело не вывозит заводских нагрузок. Гена рассказал о карьерном взлете жены и потере уверенности.

Коля: Номер, конечно. Кайфуй просто и все. Это ж бабки.

Егор: Нашел в натуре проблему. Да если б моя меня содержала, я бы вот так улыбался. Вот так, смотри.

Егор широченно улыбнулся с придурковатым видом.

Вадим: Давай махнемся?

Гена: Что на что?

Вадим: Мой простатит на зарплату твоей жены.

Все заржали. Вдруг Егор посерьезнел.

Егор: Тебе надо вернуть уверенность в себе, а то жена от тебя уйдет. Или ты хочешь, чтобы она ушла?

Гена: Я не знаю.

Коля: Совсем плохой.

Гена: А вы прямо своих жен любите, да?

Пацаны переглянулись. Им было неловко. За всех ответил Вадим.

Вадим: Ты как маленький, Гена. Любите, не любите. Мы же не подростки. Что это вообще за категория?

Гена: Нормальная категория. Если нет любви, зачем это все надо?

Вадим: Если нет любви, надо разводиться? Так, что ли?

Гена: Это честно.

Вадим: Кому нужна такая честность?

Егор: Я каждые полгода буду разводиться тогда.

Коля: А я каждые три месяца.

Гена: Я о том и говорю. Стоит ли тогда жениться?

Вадим: Ты в натуре подросток. А дети? А хозяйство? А родной человек рядом?

Гена: Ну да. Наверное.

В Мармарис ребята прибыли в шесть часов вечера по местному времени. Выбравшись из аэропорта, они отыскали укромную лавку и переоделись, потому что уральский август выдался прохладным. По дороге в отель разговор свернул в русло оживления Гены. Пацаны рассуждали о том, как вернуть ему уверенность в себе.

Егор: Тебе нужно переспать с девушкой. Прямо дрянь какую-нибудь «царапнуть».

Коля: Напиться! Напиться как следует!

Вадим: Плавай. Мой тебе совет: плавай как сумасшедший. Физическая форма — она здорово с башкой согласуется.

Гена вздыхал по-вдовьи и покорно кивал. Рецепты казались ему неубедительными. Он представил первое, представил второе, представил третье, но ничего не почувствовал.

Может, это кризис среднего возраста? Бывает кризис среднего возраста в тридцать лет? Ухватившись за это психологическое клише, Гена не торопился его отпускать. С клише ему было не так одиноко, потому что кризисом среднего возраста страдает целая армия людей, а значит, с ним не происходит ничего из ряда вон выходящего. Он как все. Надо просто потерпеть. Не в жене дело. Пройдет. Как вы понимаете, эти рассуждения происходили на поверхности Гениной души, потому что в глубине он чувствовал себя потерянным. То есть не потерянным где-то, а как бы потерянным в самом себе. Будто вы жили и мнили себя свободными, даже мнили свободу своим основанием, а потом вдруг поняли, что несвободны, что нет никакого основания и теперь вообще не ясно, кто вы такой. Такие вещи очень неприятно про себя узнавать. Такое знание хочется куда-нибудь деть, куда-нибудь пропить, ну, или обозвать его кризисом среднего возраста.

В отель ребята заселились парами: Гена с Вадимом, Егор с Колей. Их номера находились через стенку, и друзья могли перестукиваться, вспоминая позабытую морзянку. Это показалось им забавным, потому что знание морзянки было одним из кирпичиков их общего прошлого. В каком-то смысле ребята шли в будущее спиной, потому что прошлое волновало их больше. Будущее казалось им (кроме Гены) настолько предсказуемым, что о нем было неинтересно думать.

Дальше потек обычный турецкий отдых. Днем — пляж, прогулки и экскурсии. Вечером — пиво и застольные беседы. Несколько раз пацаны пытались навязать Гене девушку. Гена был холоден. Он ковырялся в себе и внутренне разговаривал с Ольгой. Иногда он наговаривал ей кучу гадостей. Иногда просил прощения. Иногда пытался путано объяснить, что с ним происходит. Один раз друзья напились виски до беспамятства, но обошлось без инцидентов. Один раз Гена уплыл за буйки и с трудом доплыл до берега. Уверенность в себе не возвращалась. В минуты отчаянья Гена думал, что распадается не его брак, что распадается он. «И они обретали его. В виде распада материи». Дома работа отвлекала Гену от рефлексии. В Мармарисе он в ней растворился. К концу восьмидневного отдыха он почувствовал, что друзья стали им тяготиться. Пацаны этого не говорили. Они уважали Гену и за то, что он Гена, и за то, что он единственный из них выполнил норму кандидата в мастера спорта по боксу. Они часто вспоминали его гайвинский бой с Рябичевым. Это действительно были три красивых кандидатских раунда на встречных скоростях. Гена победил по очкам с минимальным перевесом.

Накануне отъезда друзья упаковали чемоданы и спустились в гостиничный бар. Взяли пиво. Тут в бар вошел парень:

— Бесплатный трансфер на улицу баров! Выезд через пять минут! Кто хочет развлечься?

Весь отдых пацаны игнорировали этот призыв. Гид казался им педиковатым и каким-то противным. Но то ли завтрашний отъезд сыграл роль спускового крючка, то ли всем хотелось как-то отвлечься от Гениной грусти... В общем, Вадим вскинул руку и заорал:

— Мы хотим развлечься! Мы хотим!

— Отлично, мои хорошие! Едем на улицу баров!

Гена поморщился:

— Пацаны, я, наверно, не поеду...

Уговаривать его никто не стал. Опорожнив стаканы, Егор, Коля и Вадим убежали в машину. А Гена зло заговорил с собой: «Ну вот что с тобой не так? Хватит уже хандрить! Езжай давай на улицу баров. Выпей и повеселись. Наплевать вообще на все. Сколько можно, в конце концов?! Или не ехать? Или спать пойти? Или тут еще посидеть? С другой стороны... Хотя...»

Пока он рассусоливал, пацаны уехали. Побродив вокруг отеля, Гена заприметил такси. До улицы баров можно было доехать за шесть долларов. Объяснившись с таксистом на ломаном английском, Гена сел на переднее сиденье и воткнул в уши наушники. Запел Боно. Боно разбавлял слащавый Мармарис ирландской брутальностью. В злом, взвинченном, маскулинном состоянии Гена приехал на улицу баров. Повсюду сновали пьяные парни, полуголые девушки и даже трансвеститы. Маленький турецкий Таиланд. Вначале Гена зашел в бар «СССР». Пропустил там стопку «Белуги». Пацанов в баре не было. Они отыскались в конце улицы. Разумеется, их понесло в самый крутой клуб Мармариса — «Арену». Гена нашел друзей за столиком в обществе трех девушек. То есть он их увидел, но подходить не стал. Надо, конечно, подойти. Чуть позже. Он подопьет тут, они — там, и больше никакой грусти и неловкости. Забыли и проехали.

Гена наблюдал за друзьями, попивая «Секс на пляже», когда к их столику подошли четверо. По виду дагестанцы. Один из них схватил девушку Вадима под локоть и вздернул на ноги. Вадим вскочил. Дагестанец толкнул его в грудь. Вадим толкнул в ответ. Егор и Коля подхватились. О чем-то переговорив с дагестанцами по-тихому, пацаны пошли с ними на улицу. Гена тихонько пошел следом. На улице дагестанцы повели пацанов за клуб. Полиция на фейс-контроле проводила их равнодушными взглядами. Гена завернул за угол. До него донесся разговор Вадима и старшего дагестанца:

— Ты бессмертный, что ли? Я тебя убью щас здесь, понял?

— Не бессмертный. Просто чё ты себя так ведешь?

— Ты черт, понял? Черт вонючий!

— Я не черт. Зачем ты просто себя так ведешь?

Гена стиснул зубы. За «черта» надо сразу бить, а Вадим сдрейфил. Прогнулся. И Коля с Егором голову повесили. Работяги. Дети. Семья. Даги здоровенные. Можно понять. Жгучий стыд и обида за друзей накрыли Гену с головой.

— Ты извиняйся передо мной, понял? Или давай один на один биться!

— Не хочу я с тобой драться...

Вадим давал заднюю уже со всей очевидностью. Господи, до чего же гнусно!

Гена вышел из тени и подошел к пацанам. По его венам неслась молодящая злость.

— Здорово, пацаны!

Друзья опешили. А потом стали прятать виноватые глаза. Дагестанцы подобрались. Гена был тяжеловесом и производил впечатление.

— Ты кто?

— А ты кто?

— Ты к нам подошел!

— А вы подошли к моим друзьям. Ты один на один хотел? Давай. Я готов.

Егор схватил Гену под руку и зашептал:

— Гена, это даги. Они звери. Ты чё творишь!

— Уйди нахуй от меня.

Гена достал телефон и отдал его Вадиму. Затем немного подумал и снял футболку. Дагестанец смотрел на него удивленно.

— Слушай, уважаемый... Мы с тобой не ссорились.

— Замнем, что ли?

— Давай замнем.

Гена протянул руку. Когда в его ладони оказалась ладонь дагестанца, он дернул его на себя и воткнул левый кулак в бороду. Дагестанец упал. Гена налетел на оставшуюся троицу. Очнулись Егор, Вадим и Коля. Расправа была короткой. Такого восторга Гена не испытывал десять лет. Как все-таки приятно делать то, что ты по-настоящему умеешь!

Когда друзья уходили, первый дагестанец все еще лежал без сознания. На следующий день пацаны улетели в Россию...

Гена зашел в квартиру и нашел Ольгу на кухне. Ее круглые бедра смотрели прямо на него. Приблизившись вплотную, он погладил округлости и впился поцелуем в губы. Ольга задохнулась. Гена излучал какой-то животный магнетизм. Он был загорелым. У нее ослабели колени. Муж рванул скатерть и стряхнул ее со стола вместе с чашкой. Положил Ольгу на стол. Задрал халатик, стащил трусики, потянул губами набухший клитор. Вошел.

— Ты... прости...

— За что...

— Я психовал из-за твоей зарплаты...

— Я знаю... А теперь...

— Теперь нет. На бокс вернусь.

— Да.

— Что да?

— Трахай.

— Трахать?

— Трахай!

— Вот так?

— Да... Пожалуйста.

В Гениной голове было пусто. Он весь ушел в ощущения, в движения, в мякоть момента. Ничто другое не имело значения. Даже деньги.

Загрузка...