Хаски и его учитель белый кот. Том III

Глава 242. Гора Лунсюэ. Императорская наложница[242.1] Чу 18+

Чу Ваньнин еще не определился в своем отношении к событиям, связанным с Наступающим на бессмертных Императором, и ничего не сказал и не спросил.

На самом деле, выражение тревоги на лице Мо Жаня и было лучшим ответом на любые вопросы, так что не было нужды ни о чем его расспрашивать. Кроме того, после стольких ударов, что ему пришлось принять один за другим, он чувствовал себя совершенно разбитым, и разум его погрузился в оцепенение.

Прошло довольно много времени, прежде чем Чу Ваньнин высвободился из объятий Мо Жаня и медленно поднялся на ноги. Не в силах вынести направленный на него пристальный взгляд Мо Жаня, он закрыл глаза и пугающе спокойным голосом произнес:

— Я хочу войти в эту пещеру.

— …

— Раз уж мое другое «я» так усердно потрудилось, чтобы все это организовать, я хочу войти и посмотреть.

— …Ты возненавидишь меня, если узнаешь правду? — это был такой до невозможности наивный вопрос, но Мо Жань все равно не удержался и задал его, а потом и сам пробормотал ответ. — Ты будешь ненавидеть меня.

Зрачки Чу Ваньнина чуть расширились. Наконец, он все-таки повернулся и посмотрел на него:

— Тасянь-Цзюнь… в конце концов, что именно он сделал?

Он не смог сказать «ты», поэтому сказал Тасянь-Цзюнь.

Однако этого хватило, чтобы подарить Мо Жаню проблеск надежды. Однако этот слабый лучик все еще был слишком тонким: с одной стороны, ему хотелось изо всех сил ухватиться за него, а с другой — от страха его душа ушла в пятки.

Губы Чу Ваньнина чуть шевельнулись, глаза слегка сощурились.

— Убил человека?

Мо Жань не ответил.

— Вырезал целый город?

Мо Жань закрыл глаза, продолжая хранить молчание.

Чу Ваньнин вспомнил те странные сны, что видел раньше и считал просто абсурдными эротическими кошмарами, потом подумал о том мужчине в Зале Духа Дракона, о его речах и поведении по отношении к нему, и смутно начал понимать подоплеку всего этого дела. Слова вертелись на кончике его языка, но он все еще не мог задать прямой вопрос и, в конце концов, сказал лишь:

— А я? Разве я рядом с ним[242.2]?

Кадык судорожно дернулся. Он хотел бы ответить, но был не в состоянии ничего сказать.

Мо Жань так долго трусливо бежал от неизбежного, и вот сегодня небесные сети, наконец-то, поймали его и на этот раз в них не было дыры, через которую он мог ускользнуть. Он чувствовал себя преступником, что, преклонив колени, стоял на помосте для казни в ожидании смерти и уже видел тень от палача, который занес над ним свой палаш.

Когда упадет голова? Когда упадет голова…

Внезапно он понял, что больше не желает ждать и снова убегать. Жить вот так, все время ожидая, когда опустится меч, слишком тяжело и изматывающе. Уж лучше он сам разобьет голову о стену, забрызгав все вокруг своей кровью.

Мо Жань открыл глаза и сказал:

— Войдем в пещеру.

Пальцы его шевельнулись, словно он хотел взять Чу Ваньнина за руку, но в конце концов, он лишь потеребил уголок своей одежды и пошел впереди.

Прежде чем войти в эту горную обитель отшельника, он на мгновение замешкался, а после, обернувшись к Чу Ваньнину, растянул рот в широкой улыбке:

— Учитель.

Чу Ваньнин посмотрел на этого молодого человека, который улыбался ему так ярко и пылко, словно хотел в один миг растранжирить все надежды и счастье, что были ему отмерены.

И больше не использовать до конца жизни.

При виде этого улыбающегося лица сердце Чу Ваньнина пронзило отрезвляющей разум болью. Он подошел ближе, но нужные слова так и не пришли ему в голову, душа пребывала в полном смятении, поэтому он просто поднял свою холодную, как лед, руку и погладил такое же холодное лицо.

— … — на миг Мо Жань потрясенно застыл на месте. Медленно его глаза широко открылись.

Чу Ваньнин же закрыл глаза и вздохнул. Крепко схватив и притянув к себе руку Мо Жаня, который больше не смел проявить подобную инициативу, как будто одновременно говоря это самому себе и обращаясь к Мо Жаню, он сказал:

— Я… своими глазами видел, как ты вырос и стал таким, как сейчас. Так что ты — не он. Ты совсем не похож на Тасянь-Цзюня.

Мо Жань, который по-прежнему напряженно вглядывался в его глаза, словно одеревенел. Потребовалось время, чтобы он нашел в себе силы улыбнуться. Горло перехватило, но он смог с трудом выдохнуть:

— Да.

Слезы застлали глаза.

Почему же не похож?

Он самый отвратительный человек в мире, сбежавший из прошлой жизни призрак демона.

Получив такую поддержку и одобрение еще до того, как была поставлена последняя точка, Мо Жань подумал, что Небеса в самом деле благоволят к нему. Что бы ни случилось, после того, как Чу Ваньнин восстановит свою память, он не будет роптать.

Закрыв глаза, Мо Жань взял Чу Ваньнина за руку и, сделав глубокий вдох, вошел в пещеру горы Лунсюэ.

Стоило им зайти внутрь, все, что было снаружи, как будто растворилось и исчезло.

Когда они осмотрели пещеру, то обнаружили, что она очень маленькая, примерно такого же размера, как спальня ученика на Пике Сышэн. Кроме голых стен, внутри был лишь один маленький столик, на котором стояла ржавая и обшарпанная курильница — точно такая же, как в свитке воспоминаний Хуайцзуя. Над курильницей вился слабый дымок. Обычно Мо Жаню не нравились запахи благовоний, однако запах из этой курильницы был не слишком резким и напоминал слабый аромат яблони в цвету.

— Что это за заклинание?

Чу Ваньнин покачал головой. Его голос звучал низко и ровно:

— Я не знаю. Создавший его «я» — не тот человек, кем я являюсь сейчас. Возможно, по воле собственной судьбы он овладевал заклинаниями, которых я не знаю. Это как и у тебя: вряд ли Тасянь-Цзюнь сможет воспользоваться твоей ивовой лозой как оружием.

Он перевел взгляд на струйку дыма, поднимавшуюся от курильницы:

— Может, надо прикоснуться, чтобы она могла опознать нас? — сказав это, он поднял руку и кончиком пальца легонько постучал по курильнице, однако и после этого так ничего и не произошло.

С того момента, как они вошли в пещеру, Мо Жань с нежностью и грустью наблюдал за Чу Ваньнином. Хотя ему совсем не хотелось, чтобы Чу Ваньнин вернул свои воспоминания, он все равно предложил:

— Поскольку эта иллюзия оставлена тем «Учителем» для нас двоих, возможно, одному прикасаться нет смысла. Нужно дать понять, что мы оба уже здесь.

— Хм… давай попробуем.

Одновременно — один слева, другой справа — они осторожно коснулись ажурного узора[242.3] на крышке курильницы. Яблоневый аромат в пещере тут же усилился и струящийся дым хлынул, словно волна, в одно мгновение заполнив всю пещеру так, что теперь невозможно было разглядеть даже пальцы на вытянутой руке. Не ожидавший такого бурного развития событий Мо Жань хотел схватить Чу Ваньнина за руку, но того в один миг поглотили клубящиеся облака дыма.

Мо Жань испуганно позвал:

— Учитель!

Но было слишком поздно. Это клокочущее облако дыма было наполнено необыкновенно мощной и чистой духовной силой, совсем не похожей на силу, рожденную из обычного духовного ядра. Казалось, что за пару мгновений его тело воспарило в небеса и тут же онемело так, что он не мог двинуть ни рукой, ни ногой. Прежде чем и голос отделился от бренной оболочки и перестал слушаться его, Мо Жань изо всех сил попытался окликнуть:

— Учитель, как ты?

Но все, что он услышал, прежде чем окончательно утратил контроль над своим телом, это сорвавшееся с его быстро немеющих губ неясное бормотание.

На самом деле, в этот момент положение Чу Ваньнина мало чем отличалось от его собственного. В густом тумане он снова и снова повторял имя Мо Жаня и поначалу даже смог расслышать, как тот откликнулся, но вскоре наступила мертвая тишина.

— Мо Жань?

В этой непроглядной туманной мгле Чу Ваньнин вытянул руку, пытаясь хоть что-то нащупать, но, похоже, на курильницу было наложено какое-то заклинание, из-за которого пространство вокруг бесконечно расширялось, так что в итоге он так и не смог найти ничего осязаемого.

— Мо…

Внезапно он почувствовал, как что-то сдавило горло. Точно так же, как и Мо Жань, Чу Ваньнин вдруг почувствовал, что не может издать ни звука и практически сразу же обнаружил, что не только лишен возможности говорить, но и пошевелиться не может… вплоть до того, что теперь он был не в состоянии контролировать собственное тело. Сами ощущения были очень похожи на те, что он испытывал прежде в своих снах. Там он также был в сознании, однако мог только смотреть, не в силах двигаться, говорить и хоть что-то изменить.

Его и без того пребывавший в полном хаосе разум совсем запутался. Если нужно было что-то рассказать, то почему бы просто не оставить свиток воспоминаний? К чему все эти сложности?

Прошло довольно много времени, прежде чем туман начал рассеиваться и постепенно исчез совсем.

Он открыл глаза и увидел, что стены пещеры исчезли, и теперь в его зрачках отражался огонек медленно оплывающей красной свечи. Он сидел перед зеркалом за хорошо знакомым столом из желтого сандала. Стол был непривычно чистым, на нем почти не было вещей, так что глубокая царапина на поверхности столешницы была хорошо видна... Ну конечно, это же он сам по неосторожности оставил ее, когда работал пилой, изготавливая Ночного Стража.

…Неожиданно пещера стала выглядеть в точности как Павильон Алого Лотоса.

Чу Ваньнин сидел неподвижно. Похоже, его тело по-прежнему не подчинялось ему. Происходившее слишком напоминало иллюзорный мир Персикового Источника, за одним отличием: оставаясь внутри иллюзии, не в силах контролировать происходящее, он мог лишь снова переживать некоторые уже прожитые кем-то другим события.

Но зачем было использовать именно эту магию? Чего добивался тот Чу Ваньнин? Какие события его прошлой жизни он должен был увидеть своими глазами и что повторно совершить?

Снаружи уже вечерело. Двое служанок, которых прежде он никогда не видел, стояли за его спиной, помогая ему причесаться.

Ведомый иллюзией, он поднял руку и, отмахнувшись от них, сказал:

— Не надо, оставьте гребень, я сам.

Как только его голос затих, входная дверь с грохотом распахнулась. В тот же миг Чу Ваньнин почувствовал, что ему очень не хочется видеть человека, ворвавшегося в его комнату, поэтому он, выпрямив спину, не только не обернулся, но и закрыл глаза.

— Вы все, пошли вон, — из-за спины донесся хорошо знакомый голос.

Служанки тут же поспешно положили гребень и таз для мытья рук, и с выражением величайшего почтения на лицах опустили головы.

— Да, Ваше Величество.

Служанки вышли, но Чу Ваньнин так и не повернул головы и не открыл глаза, однако, конечно же, сразу понял, кто пришел. Разве он мог не узнать его голос?

Чу Ваньнин насторожился, инстинктивно чувствуя, как этот человек приближается к нему. Шаг, два… Вдруг его ухо и волосы на виске обожгло насыщенное винными парами горячее дыхание.

— Почему еще не лег спать? — низко и хрипло выдохнул стоявший позади него Мо Жань.

Чу Ваньнин услышал собственный холодный ответ:

— Как раз готовлюсь ко сну.

— Хм… посмотрим, — его уха коснулся тихий смешок Мо Жаня. — Верхние одежды и венец[242.4] ты уже снял. Тебе так не нравится этот наряд? Этот достопочтенный приказал использовать лучшее золотое шитье и нефрит для инкрустаций. Этот достопочтенный одарил тебя лучше, чем императрицу, так почему ты все еще недоволен?

— …

— Ну и ладно, — не дожидаясь ответа Чу Ваньнина, Мо Жань продолжил болтать о своем, — в любом случае, что бы я ни дал, тебе все равно не понравится, ты ведь до глубины души презираешь меня, — на этих словах он презрительно рассмеялся. — Ну и что с того? Видишь, в конце концов, ты все равно стал моим.

Сказав это, Мо Жань бесцеремонно обхватив Чу Ваньнина со спины, яростно притянул его к себе и крепко обнял. Не в силах вынести такое обращение, охваченный гневом и потрясенный до глубины души Чу Ваньнин распахнул глаза, чтобы, наконец, ясно увидеть перед собой…

Перед ним было бронзовое зеркало, в котором отражался Мо Жань и он сам. Расшитое золотом алое одеяние Мо Жаня и его императорский венец с девятью нитями жемчуга, вопреки ожиданиям, оказались традиционным свадебным нарядом. Обнимающий его со спины мужчина опустил голову и начал целовать его мочку уха и шею.

Чу Ваньнин слегка задрожал, и дело было не только в захватившей его разум слепой ярости.

— Не действуй безрассудно.

— А?! Не желая, чтобы я действовал безрассудно, как Учитель желает, чтобы я действовал?

Любые попытки воздействовать на него словом, были совершенно бессмысленны, все его угрозы вмиг превращались в насмешки, так что Чу Ваньнину оставалось лишь зло процедить сквозь стиснутые зубы:

— Мерзкое отродье!

Мо Жань явно насмехался над ним, но во взгляде его сквозила одержимость на грани безумия, а на красивом лице застыло полупьяное похотливое выражение. В следующий момент губы, что беспрестанно скользили по лицу Чу Ваньнина, выдохнули в уголок его рта:

— Мерзкое отродье, и что с того? Посмотри на себя сейчас — разве ты уже не пал ниже некуда… раз полностью принадлежишь мне…

Он и сам не знал, откуда взялось это убийственное намерение, но в этот момент Чу Ваньнин почувствовал, что это его тело вдруг схватило со столика какую-то вещицу и, развернувшись, вонзило ее в тыльную сторону ладони Мо Жаня.

Мо Жань стойко выдержал боль, лишь приглушенно охнув.

Воспользовавшись моментом, Чу Ваньнин вырвался из его хватки и, пылая гневом, уставился на освещенное неровным светом свечей лицо мужчины.

— Выметайся.

В этом бренном теле Чу Ваньнин ясно видел, что вещью, которую он только что так агрессивно использовал, была недавно вытащенная из его волос золотая шпилька, служившая украшением для мужчины, вступающего в брак.

Прицокнув языком, Мо Жань поднял руку, чтобы лучше рассмотреть кровоточащую рану на ней. Холодно усмехнувшись, он, словно исследующая воздух в поиске добычи ядовитая змея, высунул язык и слизнул струйку алой крови, так что часть ее так и осталась между его губами и зубами.

Безумный свет в его глазах стал почти по-звериному диким и безжалостным. В какой-то момент его прекрасное лицо утратило свою красоту, став похожим на оскалившуюся морду свирепого демона.

— Кто бы мог подумать, что даже без духовного ядра ты сможешь ранить этого достопочтенного, — окрашенные кровью губы Мо Жаня растянулись в безумной улыбке. Громко рассмеявшись, он продолжил, — Чу Ваньнин, а у тебя острые когти, этот достопочтенный все еще не дорос до тебя.

— Катись!

— Выметайся да катись — эти слова предел твоего красноречия? — Мо Жань опустил руку, но не спешил ее перевязать, словно наслаждаясь болью. Выражение его лица стало ненормально спокойным и благодушным. — Раз тебе так нравится с презрением отвергать этого достопочтенного, так почему сегодня в тронном зале перед всеми приглашенными гостями ты не проронил ни звука?

— …

— Этот достопочтенный ограничил твои движения, но голоса тебя не лишал. Ты же мог яростно кричать и браниться, требуя, чтобы этот достопочтенный к тебе не прикасался, — снова приблизившись к нему вплотную, Мо Жань схватил его за запястье и с силой сжал все еще удерживающую шпильку руку. Насмешливо оскалив зубы, на которых все еще были видны следы крови, он продолжил. — Однако все, что ты сделал, когда я снял с твоих рук связывающее заклинание, это выплеснул воду из таза для омовения рук, замочив половину рукава этого достопочтенного[242.5].

Выдержав многозначительную паузу, Мо Жань рассмеялся в голос:

— Учитель, раз уж ты так зол, что ж ты тогда не закричал, а?

— Ты… бесстыжий наглец!

— Если этот достопочтенный — бесстыжий наглец, то кто тогда достойный человек? Сюэ Мэн? Я послал ему приглашение на сегодняшнее большое торжество, но он сам не захотел приехать. А если бы он явился? Какие планы ты обдумывал? — Мо Жань усмехнулся. — Ты бы не стал кланяться небу, земле и родителям, а вместо этого подал голос, чтобы он узнал тебя и забрал с собой?

Несмотря на то, что у попавшего в эту сцену из чужих воспоминаний Чу Ваньнина в голове была полная неразбериха, его тело, однако, явно знало, о чем говорит Мо Жань, и с ненавистью стиснуло зубы, не проронив ни слова.

Видя, как он кипит от злости, Мо Жань вдруг вытянул кончик окровавленного языка и, наклонив голову, легонько лизнул его ушную раковину.

— !..

— Чу Ваньнин, ты сам-то не понимаешь, когда в моих глазах выглядишь самой желанной недотраханной блядью? Тебе достаточно, как сейчас, просто пристально смотреть на меня с обидой и гневом, — схватив его за руку, он потянул ее вниз. — Если не веришь, то сам потрогай. Чувствуешь, насколько большой и горячий? Учитель, старейшина Юйхэн, уважаемый наставник Чу… — каждое новое обращение звучало почтительнее предыдущего, но уже к концу его речи обхватившая его рука Чу Ваньнина стала влажной.

— Видишь, как сильно он хочет тебя.

— Убирайся прочь!

— Эту фразу в разных вариациях ты произносишь уже третий раз, — стоило Мо Жаню увидеть его таким, и в его глазах вспыхнул недобрый огонь дурных намерений, — У этого достопочтенного сегодня день великой радости. Покорив вершину высшей добродетели[242.6], этот достопочтенный за раз взял в жены красивую супругу и прекрасную наложницу… Этот достопочтенный даже пренебрег императрицей, чтобы составить тебе компанию… Почему ты все еще такой злой[242.7]?

Все глубже погружаясь в ненависть, он, наконец, утолил свою жажду мести, небрежно бросив всего два слова:

— Наложница Чу?

— !..

Для Чу Ваньнина, занимающего сейчас это бренное тело, подобные слова прозвучали как гром среди ясного неба, впрочем, чувства, что испытывал сам обладатель тела мало чем отличались от его потрясения. Казалось, что эти слова для него настолько омерзительны, что все его тело тут же начало трясти.

Видя, как его снова и снова накрывает волна дрожи, Мо Жань лишь громко расхохотался и, глядя на него сияющими глазами, спросил:

— Что такое? После того как этот достопочтенный назвал тебя так, от счастья не можешь и слова вымолвить? Как бы там ни было, я так давно сплю с тобой, что будь ты женщиной, после того, как я каждую ночь без сна и отдыха развлекался с тобой, боюсь, ты бы уже забеременел вне брака и родил бы от меня. Если бы после такого этот достопочтенный не дал бы тебе имя и положение, разве мог бы ты без стыда и стеснения снова хорошо ублажать меня в своей постели? Этот достопочтенный все же порядочный человек. Ха-ха-ха-ха!

Чу Ваньнин был настолько разъярен, что не мог проронить ни слова. Перед глазами все запульсировало и потемнело.

Это негодование и омерзение принадлежали только к этой бренной оболочке?

Неконтролируемое им тело и его свободная от мирских оков душа переполнились сильнейшим отвращением и неприязнью. Чу Ваньнина почти тошнило от отвращения, липкого ужаса и нежелания поверить в реальность происходящего.

Наступающий на бессмертных Император Тасянь-Цзюнь…

Мо Жань из прошлой жизни.

В конце концов, что он творит?!

Сумасшедший! Безумец!!!

Отсмеявшись, Мо Жань вдруг безжалостно схватил Чу Ваньнина за подбородок и яростно впился в его губы поцелуем с мерзким привкусом крови. Зафиксировав одной рукой два запястья Чу Ваньнина, он оттеснил его к кровати и, грубо толкнув его на край постели, склонился…

Чу Ваньнин закрыл глаза и задрожал.

Словно огромная несокрушимая скала, безжалостно навалившееся на него сверху обжигающе горячее мужское тело плотно прижалось к нему, грозясь раздавить.

— Твой долг — служить императору, — сказал Мо Жань. — Ты и я отныне в законном браке. Ты мой человек и больше никогда не сможешь сбежать.