Хаски и его учитель белый кот. Том III

Глава 288. Пик Сышэн. Образцовый наставник и Император

Это и правда сон.

Тасянь-Цзюнь открыл глаза и увидел, что стоит посреди огромной пустынной равнины. Багрово-красные облака висели так низко над землей, что, казалось, достаточно протянуть руку, чтобы их потрогать. Вокруг пышно разросся камыш, и, куда ни кинь взгляд, в воздухе парил и кружился пух рогоза. За зарослями камыша можно было расслышать отдаленное эхо человеческих голосов. Кто-то смеялся, кто-то рыдал в голос, но эти звуки были легкими, словно прикосновение пальца к кисейному завесу, и, казалось, достигали его ушей, лишь пройдя сквозь толщу воды.

Он пошел вперед, и, спугнув притаившихся в камышах темно-синих светлячков, вышел к широкой реке, мирно и величественно несущей куда-то свои воды. Эта река была больше и шире всех тех рек, которые он когда-либо видел, однако скорость ее течения была невероятно мала.

Словно листья, влекомые ветром, вдали по водной глади скользили несколько джонок и доносилась еле слышная песня лодочника:

— Тело мое сброшено в пучину, руки и ноги сгнили и стали грязью. Череп мой лежит в чистом поле, глаза вытекли, волосы стали пылью. Мое сердце пожрал большой рыжий муравей, огромный гриф клюет мои кишки… Моя душа вернулась домой… моя душа вернулась домой…

Лишь душа приходит и уходит, вчерашний день подобен проточной воде.

Кажется, он уже бывал здесь, но когда?

Тасянь-Цзюнь огляделся по сторонам. Все вокруг казалось таким знакомым, но когда он попытался что-то вспомнить, в его голове снова было пусто.

— Эй, ты!

Внезапно за его спиной послышался чей-то голос.

Он резко обернулся, но не увидел никого, кроме роящихся светлячков.

Неясный, почти призрачный голос сказал:

— Иди вперед, я там, дальше.

Хотя император терпеть не мог, когда другие указывали, что делать, ему все же было трудно сдержать свое любопытство, поэтому, нацепив на лицо самое холодное выражение, он направился вглубь зарослей рогоза, туда, где кружил пух и летали светлячки.

Очень скоро он увидел разрушенную мельницу. В центре заросшего бурьяном маленького дворика, сплошь усыпанного деревянными щепками и обломками разбитой черепицы, на черном как смоль камне спиной к нему сидел мужчина и смотрел на небо.

— Кто ты такой?

Мужчина явно услышал его вопрос, но не спешил оборачиваться и лишь со вздохом ответил:

— Вероятно я тот, кто собирается уйти.

— Уйти? Куда уйти? — не дожидаясь, пока мужчина ответит ему, Тасянь-Цзюнь немного нервно задал следующий вопрос. — Что это за место?

— Мы на берегу реки, ведущей в мир душ умерших, — ответил мужчина. — Видишь эту реку? Если сесть на бамбуковый плот, течение этой реки принесет тебя прямиком в загробный мир.

— …

— Если хочешь вновь переродиться в мире живых, нужно подождать семь-восемь лет. На воротах стоит охранник с распоротым животом, из которого наружу вываливаются внутренности. Он измерит твои заслуги и провинности за всю прожитую жизнь. Если грехи твои слишком тяжки, то тебя сопроводят прямиком на последний Восемнадцатый Круг Ада, — хотя этот мужчина рассказывал о том, что происходит с душой после смерти, его голос звучал по-прежнему спокойно и мягко, словно он заново переживал какие-то дела минувших дней.

— Первый уровень называется Царство Нанькэ. Там продает свои картины бедный художник, но теперь он, наверное, уже не бедный, ведь я сжег для него очень много ритуальных денег. А еще там есть старик, который продает вонтоны, а если ты пойдешь еще дальше, то можешь наткнуться на дворец, построенный Четвертым Призрачным Князем. Кстати, еще ведь есть Шатер Шуньфэн…

— Чушь какая-то, — не выдержав, раздраженно перебил его Тасянь-Цзюнь, — зачем ты мне все это говоришь?

Мужчина какое-то время молчал, а потом вдруг спросил:

— Тасянь-Цзюнь, ты боишься смерти?

— Было б чего бояться, — усмехнулся император.

— Я тоже раньше так думал, — сказал мужчина, — поэтому и решил принять яд, чтобы покончить с той жизнью. Когда-то я полагал, что в этом мире больше нет ничего нужного мне и не боялся умереть.

Мужчина опустил голову и на какое-то время замолчал.

— Но сейчас я совсем не хочу уходить. Он все еще в этом мире, и я не могу его отпустить.

С этими словами мужчина легко спрыгнул с черного камня и вышел из его мрачной темной тени под яркий серебряный свет луны. Подувший со стороны Реки Душ легкий ветерок принес с собой туманное облако пуха и спугнул рой светлячков.

Выражение лица Тасянь-Цзюня едва заметно изменилось:

— Это ты?

Мо Жань шел к нему, вместо сердца у него была дыра, через которую свободно проходил воздух. В остальном у него были те же яркие глаза, правильные черты лица, высокая переносица и прочие атрибуты внешности героического красавца в расцвете сил. Этот человек выглядел почти так же, как в тот день, когда Тасянь-Цзюнь впервые увидел его на горе Цзяо, только сейчас из-за того, что в нем не было той растерянности и страха, он казался куда более спокойным и безмятежным.

— Как ты…

— Как видишь, я не живой человек.

— Однако, по неведомой мне причине, я как будто отличаюсь от всех остальных мертвых здесь. Прошло уже семь дней, однако ни Черный, ни Белый Дух так и не пришли забрать меня в Преисподнюю, так что я все еще слоняюсь здесь без дела.

Тасянь-Цзюнь чуть прищурил глаза.

— Тебе не о чем волноваться. Мое духовное ядро находится в твоем теле, так что, естественно, я не мог выжить, — Мо Жань обратил свой взор на казавшуюся безбрежной Реку Душ и очень тихо продолжил, — однако я не хочу уходить… я хочу вернуться.

Услышав его слова, Тасянь-Цзюнь сначала ошеломленно замер, потом вдруг поднял руку и погладил свою грудь. Помолчав немного, он ощерился в хищной и даже слегка зловещей улыбке:

— Значит твое духовное ядро находится в теле этого достопочтенного? Это значит… у Хуа Биньаня все получилось? А раз он добился своего, скоро этот достопочтенный сможет свободно ходить куда угодно и сможет…

Прежде, чем он закончил свою речь, его перебил другой Мо Жань. Повернув голову, он окинул его холодным взглядом:

— А ты знаешь, кто такой Хуа Биньань?

— …

Он подошел к Тасянь-Цзюню очень близко и, подняв сияющий белым светом призрачный палец, легонько прикоснулся им ко лбу Тасянь-Цзюня прямо между его бровей.

— На самом деле совершенно бесполезно тебе что-то говорить. Он так долго тобой манипулировал и убрал из твоей головы слишком много важных вещей, которые могли бы помешать ему управлять тобой и полностью прибрать тебя к рукам. Однако, так как у тебя еще осталась капля твоего собственного сознания, ты все же должен хоть что-то помнить… Нельзя же манипулировать человеком, который находится в полном неведении.

Непонятно почему, но стоило этому Мо Жаню коснуться его, Тасянь-Цзюнь почувствовал резкую боль в голове. Казалось, что какие-то раздробленные осколки воспоминаний с огромной скоростью в пару мгновений пронеслись перед его глазами.

— Что ты сделал?!

Мо Жань не ответил, только лишь, обхватив ладонями его лицо, очень спокойно и немного печально посмотрел на него.

— Хорошо, если бы ты мог узнать всю правду.

— Ты…

— Тогда, даже если мне придется уйти, я смогу уйти со спокойной душой.

Тасянь-Цзюнь заскрежетал зубами:

— Какую еще правду?! Что за чушь ты несешь?! Немедленно отпусти этого достопочтенного!

С этими словами в приступе безудержной ярости он попытался вырваться из рук Мо Жаня, но все его удары словно уходили в вату, а пинки и заклинания просто беспрепятственно проходили сквозь призрачную фигуру.

Бесплотный Мо Жань прикрыл глаза и тихо вздохнул:

— Ты ведь уже все понял? Я и правда очень хочу, чтобы ты увидел всю мою жизнь с момента возрождения. Я хочу, чтобы ты получил все мои воспоминания… Возможно, именно потому, что моя одержимость этим слишком велика, душа никак и не может уйти, и поэтому теперь я вижу тебя здесь, — сказав это, он наклонился и прислонился лбом ко лбу Тасянь-Цзюня. — Поверни назад, — тихо пробормотал он, — отпусти себя.

Услышав слова, которые были слишком похожи на то, что сказал в прошлой жизни перед смертью Чу Ваньнин, Тасянь-Цзюнь содрогнулся всем телом, но прежде чем он смог излить свою ярость, перед его глазами промелькнула кровавая полоса.

Он снова увидел, как раскололись небеса и открылся проход в Призрачное Царство.

Совсем как во время того полностью изменившего его жизнь бедствия, не в силах позаботиться даже о себе, люди рыдали и взывали к небесам.

Подобно бумажному змею Тасянь-Цзюнь плавно и величественно скользил над стенающей толпой, воняющими кровью трупами и отрубленными конечностями. Он огляделся по сторонам, пытаясь понять где же Ши Мэй. Где Ши Мэй…

Он не мог его найти. Сколько не искал, он не видел его. Казалось, его сердце сгорает в неистовом огне ярости… и вдруг он остановился.

В дыму сражения он заметил хорошо знакомую фигуру. Тасянь-Цзюнь стремглав бросился туда и был поражен, увидев юную версию самого себя. Без сознания, на последнем издыхании.

Что происходит?

Словно в ответ на его вопрос, сцена изменилась, и Тасянь-Цзюнь увидел, как через горы трупов и море крови кто-то ползет на четвереньках и тащит на спине его израненное тело.

Кто это?

Эти окровавленные руки… чьи они?

Тот, кто сам не может ползти, но все равно отказывается отпустить его тело и из последних сил продолжает его тащить, кто он?

Тасянь-Цзюнь спустился ниже и, почти касаясь земли, начал кружить вокруг этих двух. Он не сводил глаз с человека, залитого кровью с головы до ног, из-за чего черты его лица было очень трудно разглядеть… Наконец, он все-таки смог его рассмотреть и то, что он увидел, было подобно смертельному удару молнии.

— Чу Ваньнин?

Как это возможно… как возможно?!

В уши ворвался яростный вой. Голос звучал где-то очень далеко, однако гнев того человека вонзился в его нутро словно штык-нож. Он орал:

— Ступени этой длинной лестницы залиты его кровью. Так он нес тебя домой!

Тот удар был двойным, так что вы получили одинаковые повреждения.

Как ты можешь говорить, что он не спас бы тебя!? Как можешь говорить, что он не спас?!

Тело заледенело и покрылось испариной.

Тасянь-Цзюнь вдруг распахнул глаза, белки которых стали ярко-красными, в упор уставился на стоявшего перед ним Мо Вэйюя и процедил сквозь зубы:

— Зачем ты показываешь это достопочтенному?! Это же… полный вздор!

Тасянь-Цзюнь кипел от гнева, но глаза, в которые он заглянул, заставили его испуганно замереть.

Мо Жань спокойно смотрел ему лицо и в его черных как смоль глазах стояли слезы:

— Я уже сделал все возможное, чтобы передать тебе свои воспоминания.

— Кого тут волнуют ваши с ним отношения?! Кто хочет знать, что произошло с тобой после твоего перерождения?! Ты трус, влачивший жалкое существование и обманувший доверие Ши Мэя... Ты совсем не такой, как этот достопочтенный! — император был почти вне себя от бешенства. — Кто позволил тебе тут своевольничать? Проваливай!

Бесчисленное количество людей трепетали от ужаса, стоило им увидеть это яростное пламя, но в глазах другого Мо Жаня эта вспышка гнева не вызвала и намека на подобные чувства.

Он смотрел на него и в его глазах читалось что-то слишком похожее на жалость. Он стоял напротив Тасянь-Цзюня, когда уголок его одежды вдруг вспыхнул золотистым пламенем и его призрачное тело начало медленно таять в этом призрачном огне, превращаясь в рой крошечных светлячков.

— На самом деле тебе не нужно говорить, что мне пора идти… Я использовал всю силу своей души, чтобы передать тебе все мои воспоминания. Для этого я пошел против Воли Небес и не знаю, что со мной теперь будет, — сказав это, Мо Жань сделал паузу и улыбнулся, — Возможно я больше не смогу войти в колесо перерождений, а может отправлюсь прямиком на Последний Круг Ада.

— …

— Но, думаю, лучшее, что может случиться, — продолжал другой Мо Жань, — это если все мое тройственное духовное начало последует за духовным ядром и растворится в твоем теле.

Тасянь-Цзюнь не придавал большого значения тому, что говорил до этого Мо Жань, но услышав это, он тут же сурово сдвинул брови:

— Даже не мечтай!

Натянуто улыбнувшись, тот спокойно посмотрел на него:

— Ты боишься?

— Разве есть что-то, чем можно напугать этого достопочтенного? — оскорбленный Тасянь-Цзюнь опасно прищурился. — Однако это тело принадлежит этому достопочтенному. Даже не мечтай завладеть им[288.1]!

Мо Жань вздохнул:

— Ты всего лишь не хочешь принять некоторые факты.

— …

— Ты не хочешь принять ту правду, что я уже принял, и просто закрываешь глаза, чтобы не видеть истинного положения вещей.

— Заткнись!

Мо Жань спокойно смотрел на него, его призрачное тело истаивало все быстрее: огонь очень быстро распространился до пояса, перекинулся на живот и добрался до середины груди... Прежде чем окончательно исчезнуть, он поднял руку и попытался дотронуться до виска Тасянь-Цзюня, но тот тут же отступил на шаг назад, словно пытаясь уйти от соприкосновения с отвратительной ядовитой тварью.

Увидев его реакцию, Мо Жань лишь улыбнулся, но исходившее от его сгорающего тела золотое сияние, подобно летящему на огонь мотыльку, стремительно вспорхнуло и село на грудь Тасянь-Цзюня... В этот момент Наступающий на бессмертных Император почувствовал хорошо знакомое ощущение от восстановления духовной силы в его теле, такой мощной и обжигающе горячей, словно вырвавшаяся из недр земли раскаленная магма.

Эта сила ощущалась, как что-то очень родное и близкое и в то же время вызывала ненависть и крайнее отвращение.

— Даже не мечтай слиться с сердцем этого достопочтенного…

— Никто не хочет уходить, вот и я хочу сделать все, чтобы попытаться остаться.

Тасянь-Цзюнь тут же пришел в ярость:

— Убирайся от этого достопочтенного!

Однако другой Мо Жань лишь спокойно посмотрел на него:

— Прости. В конце концов, мне все-таки придется сразиться с тобой за это тело.

— …

— Хорошо, если твоя изначальная сердечная природа сможет восстановиться. Стань Мо Вэйюем, — золотистое пламя быстро распространилось до кончиков его пальцев, а затем охватило и его юное, красивое лицо, — не будь Тасянь-Цзюнем.

Голос упал и затих.

Пепел рассеялся, дым пропал и все исчезло без следа…

В тот же миг в тайной комнате в Цитадели Тяньинь вспыхнул ослепляющий золотой свет и в темной комнате стало светло как днем. Из-за этого яркого света Ши Мэй зажмурился и какое-то время не мог открыть глаза. Он даже поднял руку, чтобы заслонить лицо широким рукавом. Прошло довольно много времени, прежде чем сияние медленно угасло.

Никогда прежде Ши Мэй не сталкивался ни с чем подобным. Он опустил рукав и, побледнев от волнения, заглянул в ледяной гроб…

И внезапно встретился взглядом с парой словно обагренных пурпурным пламенем черных глаз.

Наступающий на бессмертных Император медленно сел в гробу. Его лицо было белым как снег, а губы абсолютно бескровными. Он был словно выточен из нефрита и воссоздан из вод скрытого в подземном мире глубокого омута. Его расшитое золотой нитью черное одеяние было словно окутано туманной дымкой инея, и даже пролившийся на него сверху белый свет казался замерзшим.

Тасянь-Цзюнь поднял руку, чтобы длинными белыми пальцами ухватиться за края гроба, потом огляделся по сторонам. Взгляд его упал на Ши Мэя.

— …

Хотя Ши Мэй знал, что он его хозяин, однако под этим мрачным и холодным пристальным взглядом невольно попятился назад.

— Ты… — Ши Мэй тяжело сглотнул, заставляя себя успокоиться, — наконец, очнулся.

Тасянь-Цзюнь не ответил. Выражение его лица казалось еще более зловещим, свирепым и непредсказуемым, чем раньше.

На миг дыхание императора сбилось, спина, казалось, насквозь промокла от пробившего его холодного пота. Вопреки ожиданиям, перед глазами по-прежнему стояла последняя улыбка образцового наставника Мо. Он закрыл глаза, пытаясь почувствовать, есть ли внутри него лишние части духовного начала. Но разве можно это определить, опираясь лишь на собственные ощущения?

Увидев, как изменилось выражение лица Тасянь-Цзюня, стоявший рядом Ши Мэй поспешил приложить руку к его лбу, беззвучно читая мантру, которая должна была успокоить сердце императора.

— Как ты? — дочитав успокоительную мантру, спросил Ши Мэй, пристально вглядываясь в его лицо.

Тасянь-Цзюнь ответил не сразу. Потребовалось много времени, прежде чем он поднял руку и пошевелил пальцами. Его аккуратно подстриженные ногти словно превратились в лед, под которым не было ни капли крови.

Он медленно поднялся на ноги.

Первое, что после пробуждения хрипло произнес Тасянь-Цзюнь, было:

— Кажется, мне приснился очень длинный сон…

В глазах Ши Мэя появилась настороженность:

— Это все просто подделка.

Черное одеяние императора было подобно грозовому облаку, а золотое шитье на нем струилось, словно вода. Выбравшись из гроба, он все с тем же мрачным выражением на лице сказал:

— Я тоже так думаю.

Он уставился на Ши Мэя, а Ши Мэй уставился на него. После долгого молчания Ши Мэй постарался осторожно прощупать почву:

— Ты все еще помнишь, кто ты такой?

— …

Долгое молчание.

Словно насмехаясь, этот бездушный холодный красавец, едва приоткрыв бескровные губы, вымолвил:

— Как же не помнить. Тасянь-Цзюнь, Мо Жань, Мо Вэйюй.

После небольшой паузы, его ресницы опустились, и он с ленцой вежливо поприветствовал напряженного до предела Ши Мэя:

— Готов служить хозяину.

В глазах Ши Мэя промелькнуло ликование, однако он решил не расслабляться раньше времени и достал из своего мешка цянькунь духовный камень. Переливающийся бирюзово-изумрудный кристалл выглядел весьма необычно, впрочем, удивляться тут нечему, ведь это был один из самых мощных духовных камней, что использовались для проверки духовной силы совершенствующихся.

Тяжело сглотнув, в предвкушении он подошел к императору и сунул кристалл ему в руку.

— Сможешь его зажечь?

Выразительные глаза Тасянь-Цзюня равнодушно скользнули по кристаллу в его руках.

— Что в этом сложного, — лениво протянул он. Едва стих звук голоса, как его пальцы сжались на камне так, что на руке вздулись вены.

Как только в него влился самый мощный в мире духовный поток, духовный камень не только ослепительно засиял, но и покрылся мелкими трещинами.

Ши Мэй затаил дыхание и замер, не в силах отвести взгляд от кристалла в руках императора.

Внезапно послышался звонкий хлопок и бирюзово-зеленый камень взорвался прямо в бледных пальцах Тасянь-Цзюня. Под воздействием мощной духовной силы осколки в один миг превратились в пепел…

В пепел!

— Ну и что это? — с холодной усмешкой Тасянь-Цзюнь пропустил между пальцами лежавшую на ладони горстку пепла. — Его же даже в руках не повертеть.

Напряженный до предела Ши Мэй вдруг словно обмяк и, отступив назад, почти без сил присел на каменную скамью.

Это… самая огромная боевая мощь мира… наконец-то, он снова сможет ей владеть?

Ши Мэй не смог сдержаться, и едва заметная дрожь его тела усилилась. Льющийся в комнату тусклый свет освещал его несравненно прекрасное лицо, на котором отражался… дикий восторг? А может быть и бесконечное облегчение? В неровном свете вся картина не только не становилась яснее, но и, можно сказать, выглядела до жуткого странно.

Спустя очень много времени Ши Мэй закрыл лицо руками и, уткнувшись в ладони, тихо пробормотал себе под нос:

— Мама, ты видишь это? Я сделал это.

Вдруг, словно обезумев, он вскочил и, оглядев четыре стены каменной комнаты, где кроме него и Тасянь-Цзюня не было ни души, закричал, срывая голос:

— Ты видишь это?! Уже скоро! Вы все это видите?!

Никто не отозвался. Посреди пустой комнаты он вдруг начал громко смеяться. Он хохотал, слезы ручьем лились из его глаз… и, конечно, это были золотые слезы.

Когда-то у прекрасной костяной бабочки Сун Цютун были точно такие же.