Хаски и его учитель белый кот. Том III

Глава 291. Пик Сышэн. Два мира, наконец, сплелись

Наступающий на бессмертных Император Тасянь-Цзюнь парил среди пустоты на тысячи километров[291.1] над землей. Его развевающееся черное одеяние было подобно брызгам туши на чистом листе небосвода.

Он прищурил глаза. Украшенные вышивкой очень широкие рукава его одежды трепетали на ветру, духовная сила, что собиралась в его ладонях, была подобна дракону, пожирающему солнце. Вдруг, разорвав туманную зимнюю мглу и невидимое глазу пространство и время…

Бах!

Раздался грохот и молния, словно острый клинок, расколола небосвод!

На несколько мгновений повисла мертвая тишина, а затем воды озера Тяньчи поднялись и бурным потоком хлынули вспять, вечные снега Куньлунь раскололись и обрушились вниз горной лавиной, желтая пыль взметнулась над землей, шквальный северный ветер обрушился на землю и небеса... Когда в прошлом Чу Ваньнин пришел в этот мир, он лишь немного надорвал ткань пространства и времени, оставив за собой тонкий, едва заметный след. Позднее Ши Мэй с невероятным трудом смог восстановить оставленный им след, чтобы проследовать за ним в этот мир.

Но те два разрыва в пространстве и времени были всего лишь легкими ранами, которые силой первозданного хаоса очень скоро были восстановлены до своего первоначального состояния. Пусть даже впоследствии на горе Цзяо при помощи пяти величайших божественных орудий Сюй Шуанлинь смог создать большую трещину, это тоже был всего лишь временный прорыв барьера между двумя мирами.

Но на сей раз созданный руками Мо Жаня разлом целиком и полностью отличался от всех предыдущих. В багрово-алых небесах одновременно взошли два солнца и две луны, и, сияя мертвенно-бледным светом, зависли в самой высшей точке небосвода.

От правого берега Янцзы до севера Великой Пустыни[291.2], от берега моря и до края земли в один миг все люди бросили свои повседневные дела и, запрокинув голову, в ужасе взирали на это странное и пугающее небесное знамение.

Городок Учан. Едва научившийся говорить ребенок заплакал, его мать, крепко сжав его в объятьях, целовала его личико и тихо приговаривала:

— Не плачь, не плачь, мой хороший, мама здесь, твоя мама с тобой.

Город Янчжоу. Дрожащей рукой опершись на палку, морщинистая седовласая старуха сгорбилась и хрипло проворчала:

— Это… откуда на небе две луны, да и солнца тоже два… О небеса, о боги, как же так вышло…

Остров Фэйхуа. Третья госпожа Сунь стояла на берегу. Высоко вскинув густые брови и уперев руки в боки, она сурово приказала всем людям на острове погасить лампы и укрыться в домах. Также эта женщина дала указание слугам найти всех бездомных, стариков и немощных, чтобы разместить их в собственном доме.

Она пристально смотрела на странное небесное явление, и в ее глазах плескались отблески пламени.

Стоит ли говорить о том, что в Гуюэе, Дворце Хохуан, Храме Убэй, а также во всех больших школах, хотели они это признавать или нет, почти всем в ту же минуту стало ясно: Пространственно-временные Врата Жизни и Смерти действительно открыты.

Оседлав ветер, Мо Жань величественно парил в небе. Белки его глаз были затоплены кровью, а зрачки ярко сияли, подсвеченные изнутри пламенем захватившего его безумия.

Ши Минцзин столько раз смущал и вводил в заблуждение его разум и сердце, он рождался и умирал, умирал и снова оживал, большинство его воспоминаний были стерты и размолоты в пыль, чтобы поддерживать его, в его теле осталась только лишь капля изначального духовного сознания.

Поэтому он был совершенно безумен и даже более глух к голосу разума, чем когда-либо прежде, готовый сжечь небеса и потушить огонь земли.

Очень скоро, когда полземли накрыли черные тучи, Тасянь-Цзюнь поднял голову к небесам и захохотал… Вот только над чем он смеялся?

Ему и самому было не слишком ясно, и сам он просто не мог этого понять.

В голове царил полный хаос, и лишь в глубине его разума снова и снова прокручивались приказы его хозяина.

Прищурившись, он посмотрел на пронизанный кристально-чистым жемчужным светом магический барьер под клубящимися черными тучами, и на губах его появилось что-то похожее на холодную усмешку. Подняв руку, он тихо позвал:

— Бугуй.

И Бугуй тут же явился.

Кончиками пальцев Тасянь-Цзюнь медленно прошелся по поверхности меча, словно полируя его.

После этого он повернулся лицом к разделяющему два мира магическому барьеру и свирепо и безжалостно разрубил его!

На мгновение все затихло…

Затем внутри барьера что-то оглушительно загрохотало, и все живое[291.3] в панике бросилось бежать.

Наконец-то, Пространственно-временные Врата Жизни и Смерти были разбиты, разрезаны на части и измельчены им в пыль.

В тот же миг все вокруг изменилось[291.4].

Его свирепая тираническая духовная энергия вкупе с непревзойденным божественным оружием, которым являлся Бугуй, увеличили разрыв настолько, что силы природы не смогли бы закрыть его и за сто лет!

Поставленная перед ним задача была успешно выполнена!

Ступив в разлом, где бушевал ураганный ветер, Тасянь-Цзюнь, сощурившись, посмотрел на этот новый бренный мир, и через пару мгновений, повернувшись, шагнул в тот мир, который действительно принадлежал ему…

Когда стих рев ветра в ушах, он поднял взгляд.

Перед ним были все те же снежные просторы. Он снова вернулся в мир, где провозгласил себя императором. Он вернулся на горный хребет Куньлунь к Дворцу Тасюэ из прошлой жизни.

— Ваше величество.

— С возвращением, ваше величество Божественный Владыка.

Он стоял посреди огромного снежного поля. Завидев его, огромная толпа устремилась к нему. Падая на колени в снег, люди почтительно преклоняли колени и трижды кланялись, касаясь лбом земли.

Тасянь-Цзюнь не проронил ни слова. Словно сокол, он скользил взглядом по шеренгам совершенствующихся, каждый из которых был закутан в черный плащ.

Это безбрежное людское море стекало к подножию горы и терялось вдали.

Во главе этой толпы был дрожащий старик. Северный ветер трепал выбившуюся из пучка седую челку прислуживающего ему уже много лет Лю Гуна.

В год смерти Тасянь-Цзюня Лю Гун вместе с прочими слугами был отослан на родину. Тогда император думал, что все кончено, но великий гуру медицины Хуа Биньань явил миру свою чудовищную натуру, и превратил труп Тасянь-Цзюня в управляемого живого мертвеца.

Однако этот живой мертвец частично сохранил чувства, сознание и волю, так что приставленный к нему Хуа Биньанем немой слуга оказался ему не по нраву. Только когда Хуа Биньань отыскал старого слугу из Дворца Ушань, Тасянь-Цзюнь согласился пойти на мировую.

Позднее, по неизвестным старику Лю причинам Хуа Биньань бесследно исчез из этого мира, оставив государя в одиночестве, влачить жалкое существование полутрупа, который и умереть не может и жить ему невмоготу.

Спустя долгое время даже самые глупые люди не могли не заметить, что оставленным в этом мире мертвым императором все еще продолжают управлять, и старик Лю, конечно, не был исключением. Но что мог поделать сморщенный старик, который был уже одной ногой в могиле?

У него не было ни дома, ни родных, все его друзья уже давным давно отошли в мир иной, так что ему только и осталось зарабатывать себе на пропитание, прислуживая[291.5] Тасянь-Цзюню, с чем этот дряхлый немногословный слуга довольно неплохо справлялся.

Именно из-за этой близости, когда Лю Гун снова увидел Тасянь-Цзюня, радость и печаль в его глазах была намного правдивее, чем наигранные эмоции всех прочих людей.

Тасянь-Цзюнь едва заметно шевельнул губами:

— Старина Лю.

— Ваше величество, — Лю Гун распластался по земле в низком поклоне. — Ваше величество, наконец-то вы вернулись.

— Ты знаешь? — когда Тасянь-Цзюнь произнес эти слова, он и сам не осознавал, что сейчас выглядит как ребенок, который спешит поделиться радостью с кем-то из старших родственников. — Достопочтенный снова видел его.

Лю Гун остолбенел:

— Образцового наставника Чу?

— Да, видел его много раз. А еще этот достопочтенный восстановил духовное ядро и, как только будет закончено одно важное дело, этот достопочтенный сразу же сможет…

Вероятно, увидев отражение своего взволнованного лица в мутных глазах старика, он вдруг осекся и немного смущенно оглядел стоящих на коленях людей.

К счастью, никто не осмелился смеяться над ним.

Поджав губы, он снова принял подобающий величественный вид и, встряхнув рукавом, промолвил:

— Довольно. Хватит стоять на коленях. Вставайте и следуйте за достопочтенным во Дворец Ушань.

Возвращаясь в земли Сычуани на мече, всю дорогу он видел лишь заброшенные селенья, где из десяти домов девять были пусты.

В этом бренном мире осталось не так уж много живых людей, и он давно уже к этому привык. Однако, побывав в другом мире и своими глазами увидев постоянно находящийся в движении людской поток, он вновь вернулся в этот ад на земле и теперь чувствовал себя немного одиноким и подавленным.

Той же ночью он открыл кувшин выдержанного вина «Белые Цветы Груши» и распил его в одиночестве в пустом Дворце Ушань.

С тех пор как он получил духовное ядро образцового наставника Мо, его тело уже достаточно восстановилось, и теперь он мог делать множество вещей, доступных лишь живому человеку, например, пить алкоголь и есть. Но даже подвергшийся усовершенствованию труп оставался трупом, поэтому вкус на кончике его языка ощущался лишь на треть от того, что было доступно ему, когда он был живым человеком.

В любом случае, он был доволен и этим.

Захмелев немного после трех чарок, подперев рукой лоб, император лежал на плетеной кушетке. Не находя себе места от скуки, он принялся вспоминать дела давно минувших дней. Эти воспоминания сложно было назвать веселыми, а уж поданные вместе с вином, они всегда заставляли его испытывать сожаление и грусть.

Прежде он избегал этих мыслей, но теперь больше не боялся их.

Врата между двумя мирами уже открыты, и каким бы печальным не было его прошлое, очень скоро все изменится. Его тонкие пальцы теребили красную кисточку на кувшине с вином. Прищурившись, он устремил взгляд в никуда и тихо позвал:

— Чу Ваньнин…

После этого он поднялся и направился в давно заброшенный Павильон Алого Лотоса. Добравшись до входных ворот, он неожиданно натолкнулся на неспешно выходившего из них Лю Гуна. Увидев друг друга, оба ошеломленно замерли.

— Почтительно приветствую ваше величество.

— Почему ты здесь? — спросил Тасянь-Цзюнь.

Его взгляд упал на бамбуковую корзинку в руках Лю Гуна, в которой лежали метелки, тряпки и другие нужные для уборки мелочи.

— Прибирался?

Старик Лю со вздохом ответил:

— Да. Я не знал, когда ваше величество соизволит вернуться сюда и боялся, что оставленные так долго без присмотра вещи совсем испортятся, поэтому каждый день понемногу наводил здесь порядок, — старый слуга помолчал, а затем добавил: — Внутри все осталось таким же как прежде. Входите, ваше величество.

Тасянь-Цзюнь вдруг понял, что не знает, что сказать.

Он в одиночестве дошел до пруда с лотосами. Этот водоем был наполнен духовной силой, поэтому лотосы там цвели и благоухали круглый год. Среди листьев и корней лотосов жили лягушки. Не зная смены сезонов, и осенью, и весной, они раздували щеки и громко квакали. Склонив голову, Тасянь-Цзюнь какое-то время слушал их пение, и ему в голову невольно пришло воспоминание об одном полдне, когда после обеда он стоял на этом же месте, где заканчивается берег и начинаются деревянные мостки надводного павильона. Благоухающий теплый ветерок и ласковое солнце туманили разум и кружили голову. Повинуясь внезапному душевному порыву, он без лишних разговоров притянул к себе Чу Ваньнина и, стоя на краю деревянных мостков, поцеловал этого человека в лоб.

В то время их отношения основывались только на животной страсти, без намека на любовь и душевную привязанность, в них было не так много ласки и нежности, так что этот неожиданный поцелуй, в котором не было даже намека на желание физической близости, немного удивил Чу Ваньнина.

Было слышно, как несколько раз прострекотали цикады, а неугомонные лягушки квакали в пруду не умолкая.

Вглядываясь в слегка расширившиеся от удивления глаза феникса, Тасянь-Цзюнь находил их все более интересными и забавными.

— Все равно нечем заняться, чтобы скоротать время, почему бы нам не поиграть в одну игру? — наконец сказал он.

Прежде чем Чу Ваньнин успел отказаться, он приложил палец к его губам:

— Тсс, дослушай этого достопочтенного.

— …

— Заключим пари. Подождем, пока этот достопочтенный досчитает до десяти. Если в конце счета первой заквакает лягушка, ты проиграешь и должен будешь приготовить и принести этому достопочтенному кувшин со сливовым морсом[291.6]. А если первой застрекочет цикада, тогда этот достопочтенный проиграл, а значит этот достопочтенный… спускаясь с горы, возьмет тебя с собой развеяться и отдохнуть.

Возможность спуститься с горы и правда была слишком большим искушением. Изначально Чу Ваньнин не собирался обращать внимания на его выходки, но, находясь с ним рядом с утра до вечера, Тасянь-Цзюнь давно уже обнаружил, где его слабые места и знал, на что надавить, чтобы получить свое. Конечно, от такого предложения он просто не мог отказаться.

Блистающий талантами красавец засмеялся:

— Ну что, тогда начинаем? Раз, два, три…

Низкий и глубокий голос плавно и медленно струился, ведя счет. Они оба внимательно прислушивались, то к кваканью лягушек, то к стрекоту цикад, но похоже сегодня владыке этого мира не повезло, и по мере того, как он вел счет, стрекот цикад становился все более оживленным, а разомлевшие лягушки квакали все реже. Похоже, свернув боевые знамена и перестав бить в барабаны, эти ленивые твари собрались удалиться на покой.

— Во-о-осемь, д-е-е-е-евять… — с каждой озвученной цифрой, император все больше растягивал звуки. Под конец жульничество этого негодяя стало настолько очевидным, что Чу Ваньнин не выдержал и, обернувшись, смерил Тасянь-Цзюня холодным взглядом.

Тасянь-Цзюнь был действительно наглым малым. Поймав этот ледяной взгляд, он остановился на цифре «девять» и, перестав считать, спросил у Чу Ваньнина:

— Как думаешь, эта лягушка умерла?

— …

— А если нет, то почему она не квакает?

— …

— Погоди-ка, этот достопочтенный должен проверить, жива она или нет, иначе это нечестно, — с этими словами он поднял с земли камешек и бросил его в зеленую лягушку, которая выглядела вполне живой и здоровой…

— Десять!

— Квак!

Испуганная лягушка плюхнулась в пруд, и эхо ее кваканья растворилось так же быстро, как исчезла рябь на воде. Со смехом оттирая грязь с пальцев, Тасянь-Цзюнь сказал Чу Ваньнину:

— Ты проиграл. Первой квакнула лягушка.

Чу Ваньнин раздраженно встряхнул рукавами, собираясь уйти, однако его тут же схватили за рукав. Выиграв при помощи такой дешевой уловки, Тасянь-Цзюнь теперь пребывал в отличном настроении. Наслаждаясь плывущим над прудом благоуханием цветущих лотосов, он, не обращая внимания на ярость Чу Ваньнина, со смехом сказал:

— Хочу, чтобы сливовый морс был холодным, вот прямо ледяным.

— У тебя есть совесть? — процедил Чу Ваньнин сквозь до боли стиснутые зубы.

— Если такая безделица не может помочь справиться с летним зноем и пробудить аппетит, в чем ее польза? — с этими словами он ткнул Чу Ваньнина пальцем в лоб. — Иди, и не забудь положить немного сахара.

Наверное в тот день он и правда был в приподнятом настроении, потому что после того, как в разгар жаркого весеннего дня он выпил целый кувшин кисло-сладкого промораживающего до костей сливового морса, даже кваканье лягушек показалось ему услаждающим слух пением гурий.

Под вечер он вдруг сказал Чу Ваньнину:

— Скоро будет три года.

— Что?

При виде его реакции на чело юного владыки набежала тень недовольства:

— Восшествия на царствование. Скоро будет три года с того дня, как этот достопочтенный провозгласил себя императором.

Произнося эти слова, Тасянь-Цзюнь изо всех сил пытался разглядеть в глазах Чу Ваньнина хоть каплю волнения, но результат его изысканий был весьма разочаровывающим. Немного мрачно и недовольно он чуть сморщил нос и, недолго подумав, вдруг сказал:

— Ты и достопочтенный вместе уже три года.

— …

— Принимая во внимание, что вкус этого ледяного сливового морса и правда был весьма неплох, этот достопочтенный позволит тебе вместе с ним спуститься с горы на прогулку. Но имей в виду, дальше Учана не поедем.

Экипаж и карета были уже готовы. Также было подготовлено все, что могло понадобиться в путешествии: бамбуковый занавес, плетеные подушки, чайные чашки и складные веера.

Стоя перед увеличенными втрое главными воротами Пика Сышэн, Тасянь-Цзюнь коснулся инкрустированного жадеитом золотого кольца на лбу белой лошади и, наклонившись к Чу Ваньнину, сказал:

— Выглядит знакомо? Раньше ты любил путешествовать в этом экипаже. Он мне не мешает, да и много места не занимает, поэтому я велел не выбрасывать его.

Чу Ваньнин не выказал никакой радости, но, совсем как в прежние времена, наступил на подножку из палисандра и, небрежно приподняв бамбуковый занавес, вошел внутрь.

Слуга вытаращил глаза и раскрыл рот от изумления. Повернувшись, он испуганно посмотрел на стоящего в лучах закатного солнца Наступающего на бессмертных Императора.

Этот мужчина обладал слишком темной натурой и без особой причины запросто мог убить невинного. Действительно этому скромному слуге было сложно понять, где образцовый наставник Чу взял столько храбрости, что вот так, забыв о правилах приличия и этикете, осмелился раньше его императорского величества занять почетное боковое место в паланкине.

Но чего этот слуга точно никак не ожидал, так это что, похоже, Тасянь-Цзюнь и не возражал против такой наглости, и даже с явным интересом чуть прищурил глаза, прежде чем со смехом сказать:

— Нет, вы посмотрите на него, этот человек все еще думает, что он старейшина Юйхэн.

Он уже собирался тоже сесть в паланкин, как вдруг за спиной императора раздался нежный женский голосок, который окликнул его:

— А-Жань.