Хаски и его учитель белый кот. Том III

Глава 273. Цитадель Тяньинь. Разными дорогами

В тронном зале горы Цзяо ярко горела одинокая лампада.

Свернувшись калачиком рядом с троном, Наньгун Лю крепко спал, даже во сне продолжая сжимать в руках два недоеденных мандарина.

Вдруг из-за поворота появилась высокая стройная фигура, и на спящего Наньгун Лю упала ее тень. Пришедший мужчина двигался очень медленно, опираясь на светящийся набалдашник посоха. Начиная от тонкой переносицы, вся верхняя половина его лица была скрыта плотно прикрывающей глаза белой шелковой повязкой.

— А... — вероятно, стук бамбукового посоха разбудил Наньгун Лю. Очнувшись от дремы, он протер глаза и растерянно пробормотал, — о, сердечный друг старшего брата, ой… а что случилось с твоими глазами?

Этим странным человеком, появляющимся и исчезающим, подобно бесплотному духу, был не кто иной, как всячески избегающий столкновения с людьми слепой Ши Мэй.

Наньгун Лю с глупым видом изумленно воззрился на него:

— А разве ты не отправился в Цитадель Тяньинь?

Ши Мэй покачал головой:

— Это длинная история, поэтому я не буду тебе сейчас все объяснять, — чуть помолчав, он сам обратился к нему, — А-Лю, где-то тут на столе я оставил карту размещения армии марионеток Вэйци Чжэньлун, ты можешь помочь мне найти ее?

— Это можно, — Наньгун Лю тщательно перерыл все лежащие на столе свитки и очень скоро обнаружил шелковую ткань с картой размещения войск. — Вот она.

— Спасибо тебе.

Тонкие длинные пальцы Ши Мэя медленно скользнули по шелковой ткани. Из-за своей слепоты он не мог видеть написанное, однако при создании подобных военных карт использовалась не только тушь, но и духовная сила, поэтому, при необходимости, их можно было прочитать вслепую. Стоя посреди пустого и безмолвного тронного зала, он по крупицам считывал записи о том, кто был частью многотысячного войска марионеток Вэйци Чжэньлун, перенесенного Хуа Биньанем из другого мира для того, чтобы вынудить Мо Жаня разрушить свое духовное ядро.

Сорок шесть тысяч призванных им заклинателей были с Острова Линьлин.

Тринадцать тысяч из Храма Убэй.

…

Так много, что всех и не перечислить.

Люди Пика Сышэн из прошлой жизни в полном составе.

Ши Мэй сжал этот кусок мягкого и нежного шелка, чувствуя, как ужас парализует его тело, пока о стенки одеревеневшего разума бьется лишь одна мысль: неужели, когда второй Ши Мэй говорил о необходимости жертв в прошлой жизни, он подразумевал эти горы трупов и море крови?

Люди Пика Сышэн из прошлой жизни в полном составе.

Ради того, чтобы подстегнуть Тасянь-Цзюня, из всех этих людей сделали марионетки Вэйци Чжэньлун, и, за исключением Сюэ Мэна, никто не спасся?

Однако он ясно помнил, как когда-то Хуа Биньань мягко сказал ему:

— Ты пойми, я ведь тоже привязался к людям с Пика Сышэн. В мире людей так много страданий и невзгод, и я не хочу их приумножать. Мне это тоже не по душе, я лишь надеюсь, что на этом пути умрет как можно меньше людей, иначе мою совесть будет трудно успокоить.

Именно эти слова сказал Хуа Биньань, когда впервые пришел к нему через разрыв во времени и пространстве.

«В мире людей так много страданий и невзгод, я не хочу их приумножать. Мне это тоже не по душе, я лишь надеюсь, что на этом пути умрет как можно меньше людей».

Это не слишком отличалось от его собственного образа мыслей. Пусть у него было «злое сердце и жестокие руки», однако ему это вовсе не нравилось, он был просто вынужден так жить.

— «…Иначе мою совесть будет трудно успокоить», — в то время, когда Хуа Биньань так искренне убеждал его при помощи этих слов, он уже истребил почти всех людей в том грешном мире, из которого пришел. А ведь сам он до этого момента даже не догадывался об этом.

— Сердечный друг старшего брата, ты… что с тобой случилось? — через гул крови в ушах до него смутно доносился взволнованный голос Наньгун Лю. — Твое лицо очень подурнело. Почему ты весь дрожишь? Ты… ты заболел? Тебе холодно?

Этот ребенок был очень болтливым и надоедливым. Внезапно Ши Мэя окутало теплом. Это Наньгун Лю, сняв свое верхнее одеяние, суетливо набросил его ему на плечи.

— Вот, мне не холодно, я отдам тебе свою одежду.

Кто мог подумать, что этот грешник и манипулятор, такой мягкий снаружи, но безжалостный[273.1] внутри, потеряв свое божественное сознание, превратится в такого простодушного человека.

Может быть, все люди, когда были молоды, имели эту насущную потребность беспокоиться и заботиться о других? Годы слишком обтесали их, сердца избороздили не менее глубокие морщины, чем те, что легли на их лица, так что со временем они так изменились, что стали совсем непохожими на самих себя.

Ши Мэй закутался в одежду Наньгун Лю. Ему было так холодно, что, казалось, мороз пробирает его до костей.

Перед внутренним взором пульсировали темные круги, голова кружилась и кровавые слезы сочились из-под белой повязки на глазах... Он обессиленно упал в кресло и, свернувшись калачиком, весь сжался.

— Он не я… — бормотал Ши Мэй. — Он — это не я…

Стоявший рядом совсем сбитый с толку Наньгун Лю переспросил:

— Что?

Ши Мэй уткнулся лицом в согнутую руку. Мелкая дрожь с пальцев быстро распространилась по всему телу. После всего, что он теперь узнал, ему не хотелось снова прикасаться к той шелковой ткани.

— Я просто хотел спасти людей. Да, я тоже знал, что ради общего блага неизбежно придется пойти на жертвы, знал, что придется действовать исходя из холодного расчета и предать доверие многих искренних и верных сердец. Я уже понял, что нет пути назад, и когда мы с ним обсуждали, что, возможно, мне нужно будет пожертвовать своими глазами, я также ни секунды не колебался. Однако я…

— Сердечный друг старшего брата…

Наньгун Лю провел рукой по его волосам, словно неуклюже пытаясь утешить другого ребенка.

У Ши Мэя вдруг перехватило дыхание от подступивших к горлу рыданий:

— Но я правда и подумать не мог, что он лишит жизни так много людей…

Шелк медленно опустился на землю. Кусочек ткани, на котором были записаны почти все заклинатели и простые смертные того другого мира.

Все, кто стал непогребенными костями и превратился в прах.

Еще долго Наньгун Лю сидел рядом с ним на корточках, не зная, что делать и как поступить. Наконец, Ши Мэй медленно положил холодные как лед руки на стол и, нежно погладив столешницу, используя ее как опору, неожиданно поднялся на ноги.

— Куда ты хочешь пойти? — поспешил спросить его Наньгун Лю.

Ши Мэй на мгновение застыл на месте. Казалось, он и сам не знал, куда ему идти. Только когда Наньгун Лю задал этот вопрос в третий раз, он пришел в себя и, прикусив губу, ответил:

— В тайную комнату.

Он не мог позволить себе и дальше продолжать заблуждаться. Ему нужно помочь Учителю.

Когда он подошел к тайной комнате, одного прикосновения к двери хватило, чтобы понять, что Хуа Биньань наложил на нее очень сложное и редкое заклинание.

На мгновение Ши Мэй впал в ступор от изумления, но тут же его губы тронула горькая усмешка.

От записи всех подконтрольных войск на шелке до охранного заклинания на дверях. Он внезапно почувствовал себя до смешного нелепым.

Тот Ши Мэй так его опасался, что использовал заклинание, которое, как он думал, этот Ши Мэй еще не мог изучить. В конечном итоге, если зрить в корень, выходит, что Хуа Биньань вообще ему не доверял.

— Должен разочаровать тебя, — прошептал Ши Мэй, и в его руке вспыхнул насыщенно-голубой свет, который быстро проник в центр магической формации. — Возможно, ты в мои годы еще не изучил эту технику, однако я ее уже усвоил, только ты этого еще не знаешь.

Каменные двери тайной комнаты с грохотом отворились.

Если бы он мог прожить свою жизнь еще раз, повторил бы он свой жизненный путь?

Даже один и тот же человек, возможно, смог бы изменить свою жизнь, если бы весной ему удалось спрятаться от дождя, а в летний день выспаться в тени раскидистого дерева.

Помедлив перед открытой каменной дверью, Ши Мэй, наконец, осторожно вошел внутрь.

В украшенном девятью драконами фонаре горело негасимое пламя, однако источаемый им чистый ровный свет был абсолютно бесполезен для тех двух людей, что сейчас находились в тайной комнате, ведь один из них был без сознания, а другой слеп.

Ши Мэй, чьи глаза были скрыты за белой повязкой, сел на край постели, где лежал его наставник, и, протянув руку, провел своими длинными бледными пальцами по лицу Чу Ваньнина.

— Учитель… — тихо пробормотал он.

Чу Ваньнин не проснулся и не отозвался, его щеки по-прежнему горели от сжигающего его изнутри жара.

Разделенные души объединялись в одну. А он страдал и мучился, проходя во сне через раздробленные воспоминания Мо Жаня.

Когда на кончиках пальцев Ши Мэя появилось легкое сияние, он слегка коснулся его шеи сбоку. Похожая на воду, мягкая и нежная духовная сила заструилась и растеклась по всему телу Чу Ваньнина.

— Так ведь немного получше?

Ему опять никто не ответил.

Ши Мэй опустил ресницы. На самом деле он знал, что Чу Ваньнин по-прежнему крепко спит, иначе вряд ли ему удалось бы набраться смелости, чтобы войти в эту комнату и сесть рядом с ним.

Какое-то время Ши Мэй сидел в оцепенении. Казалось, в этот момент у него в голове роится множество мыслей, и в то же время он как будто ни о чем и не думал.

На самом деле, в ранней юности, еще до того, как поклониться учителю, у него уже было заветное желание[273.2], ради которого он был готов пожертвовать чем угодно.

Он очень ясно осознавал свое предназначение, поэтому никогда не чувствовал, что поступает неправильно, но однажды ткань времени и пространства была разорвана, и перед ним вдруг появился измученный тяготами пути тот самый второй Ши Мэй из другого бренного мира.

Тогда он внезапно увидел самого себя таким, каким будет через десять лет.

Если отодвинуть в сторону испытанные им в юные годы при первой встрече с Хуа Биньанем изумление и ужас, самым сильным впечатлением от этой личности было его явное душевное нездоровье… тогда он никак не мог понять, что могло так сильно его перемолоть. Мрачный и угрюмый, изворотливый и коварный, подавленный и тревожный, нетерпеливый и отчаянно готовый поставить на карту все.

Однако ради их общей сокровенной мечты он в итоге все же согласился с тем, что требовал от него Хуа Биньань. Тщательно планируя, просчитывая и обдумывая каждый шаг, в дальнейшем они рука об руку пришли к тому, что имеют на сегодняшний день.

Все эти годы в обоих мирах каждый из двух Ши Мэев выполнял свою работу. Он был тем, кто оставался рядом с Мо Жанем, а явившийся сюда из другого мира Ши Минцзин был тем, кто манипулировал всем из-за кулис.

Точно так же, как Наступающий на бессмертных Император Тасянь-Цзюнь и образцовый наставник Мо — две совершенно разные личности, он сам и тот Ши Минцзин на деле были не так уж и похожи. Из-за разницы в жизненном опыте тот Ши Минцзин казался куда более похожим на созданную ими личность расчетливого и амбициозного мастера Ханьлиня, а сам он предпочитал оставаться в тени, став темной лошадкой на собственной шахматной доске.

Вспоминая то время, когда, пройдя через разлом во Вратах Жизни и Смерти, Хуа Биньань появился перед ним, он сам был уже довольно коварным и расчетливым молодым человеком. Однако после того, как он стал сотрудничать с Хуа Биньанем, тот без обиняков сказал ему, что ради достижения их целей ему нужно научиться лучше притворяться. Очень скоро именно из-за этого он крупно поссорился с Хуа Биньанем.

— С меня хватит! До каких пор ты хочешь, чтобы я притворялся? Я должен всегда и везде быть кротким, ласковым и любезным, молча сносить все обиды и оскорбления. Чтобы работать вместе, мы нагородили столько лжи, как все это удержать в памяти?

После того, когда вместе с Мо Жанем и всеми остальными он вернулся с озера Цзиньчэн, Хуа Биньань был недоволен тем, как он проявил себя перед Чжайсинь Лю, и высказал ему пару упреков. Неожиданно ответная реакция Ши Мэя оказалась слишком бурной, что поразило и даже немного испугало Ши Минцзина:

— Я лишь хотел напомнить тебе, чтобы ты действовал осмотрительно и не дал раскрыть себя.

— Легко тебе говорить, — Ши Мэй обиженно прикусил губу. — Хотя ты снова и снова просишь меня удостовериться в теплых чувствах Мо Жаня, хоть раз я отказал тебе в этом? Ты хоть понимаешь, как омерзительно заигрывать с человеком, который тебе совсем не нравится?

Какое-то время Хуа Биньань молча смотрел на него, не находясь с ответом, прежде чем, наконец, все же сказал:

— То, что проживаешь ты, я тоже прожил. Какое право ты имеешь говорить, что я этого не понимаю?

— Но я-то не пережил всего того, что пережил ты!

— …

— С тех пор как ты прибыл в этот мир, ты только и делаешь, что указываешь мне что правильно, а что неправильно. Ладно, признаю, ты человек с опытом, и ради достижения нашей цели я готов был слушаться тебя, поэтому изначально отдал бразды правления тебе, однако, Хуа Биньань, — чем больше Ши Мэй говорил, тем сильнее распалялся: от гнева он уже часто дышал, и глаза его покраснели, — лучше тебе это сразу уяснить: у тебя нет никакого права бранить меня.

После того, как он явился в этот мир, это был первый серьезный конфликт Хуа Биньаня с более молодой версией себя. Его лицо посерело, но в итоге он лишь поджал губы и ничего не ответил.

— В своем мире ты потерпел поражение, — продолжил разгневанный Ши Мэй, — поэтому вошел в созданный Чу Ваньнином разрыв во Вратах Жизни и Смерти, надеясь здесь начать все сначала. Однако, ты должен четко понимать, что я не твоя шашка вэйци.

— …

— Я вступил в сговор с тобой только ради нашей общей цели.

Прикрыв глаза, Хуа Биньань сказал:

— Ты так много себе надумываешь, никто не обращается с тобой как с шашкой вэйци.

Однако разозленный Ши Мэй никак не мог успокоиться:

— Хватит с меня! После того, как ты почувствовал, что Мо Жань переродился, хоть раз я что-то сделал не по твоему указу? Это ведь я вместо тебя постоянно наблюдаю за спящим внутри него Цветком Вечного Сожаления Восьми Страданий Бытия! Именно я!

— …

— После того как он, возродившись, впервые появился в городе Учан, ты поспешил отправить меня туда, чтобы устроить нам «случайную встречу», а потом велел мне принести ему еды и поговорить по душам, не говоря уже о тех вещах, которые ты заставлял меня делать, чтобы посеять вражду между ним и Чу Ваньнином, — персиковые глаза Ши Мэя смотрели прямо во все более сконфуженное лицо Хуа Биньаня. — Во время этих театральных постановок меня чуть было не вырвало!

— Даже если бы не было меня, тебе пришлось бы делать все эти вещи, — сквозь зубы процедил Хуа Биньань. — Не надо думать, что это я вынуждаю тебя, ведь в прошлой жизни я делал то же самое. Мо Жань — носитель Цветка Вечного Сожаления Восьми Страданий Бытия, и только неоднократно проверяя его чувства, можно определить, что происходит с цветочным паразитом в его теле. Ты полагаешь, что несправедливо обижен, а я не испил сполна ту же чашу обид и унижений, что и ты?

Заметив, что Ши Мэй не спешит опровергать это утверждение, Хуа Биньань продолжил:

— В прошлой жизни я совершил почти все те же поступки, что и ты, продолжая притворяться вплоть до того момента, пока не произошел Небесный Раскол, открывший проход в Призрачное Царство, и я при помощи своей мнимой смерти не породил ненависть в его сердце. Только после этого я смог начать свой жизненный путь как Хуа Биньань.

— …

— Я так долго терпел, так почему же, еще и года не прошло[273.3], а ты уже не можешь этого выносить?

Ши Мэй резко вскинул голову:

— Еще спрашиваешь? Ты боролся за себя, а я?

— А какая разница между тобой и мной? — спросил Хуа Биньань.

— Есть разница. Я не желаю, чтобы меня кто-то контролировал, — Ши Мэй уставился на него в упор и после продолжительной паузы выплюнул вторую часть фразы, — даже если это я сам из другого мира.

Однако трудно получить все и сразу, и пусть он и роптал в душе, но после того срыва Ши Мэю все же пришлось склониться перед судьбой.

В конце концов, тогда он еще не хлебнул в жизни горя и был слишком юным и неопытным. Точно зная, к чему стремится и что в итоге хочет получить, он все-таки пошел на компромисс со своим «я» из прошлой жизни.

Все эти годы он беспрекословно слушался и позволял пришлому Ши Минцзину помыкать собой, живя даже не как белый камень Вэйци Чжэньлун, а как самая обычная марионетка.

Было бы ложью сказать, что он не устал от этого. Однако каждый раз, когда на него накатывала тоска и отчаяние, он снова и снова твердил себе: «все ради великого дела, а эти страдания — просто пустяк».

— Когда же закончится этот спектакль? — теперь это стало самым частым вопросом из тех, что он задавал Хуа Биньаню. — Когда же случится Небесный Раскол?

Ответ Хуа Биньаня скорее походил на морковку, подвешенную перед ослом:

— Скоро. Может, даже быстрее, чем в прошлой жизни.

И он ждал. День за днем, терпеливо и неустанно.

Когда дверь в Призрачное Царство, наконец, распахнулась, он всерьез рассчитывал, что сможет так же, как его «я» в прошлой жизни, использовать свою мнимую смерть, чтобы сбросить эти путы. Чего он точно никак не ожидал, что на этот раз именно Чу Ваньнин погибнет в этой битве.

В ту ночь пламя его раздора с Хуа Биньанем взметнулось до небес. За плотно закрытыми дверями ученической спальни Ши Мэй перебил всю посуду…

— Как смеешь после этого требовать от меня притворяться спокойным? — его грудь яростно вздымалась. — Учитель умер. Когда ты строил свои продуманные планы, ты и это просчитал?

Потемневшее лицо Хуа Биньаня в этот момент тоже было сложно назвать красивым:

— Как ты можешь обвинять меня в этом? Если хочешь на кого-то повесить вину, то обвиняй Мо Жаня, который повел себя так безрассудно, — лежавшие на столе пальцы Хуа Биньаня на этих словах крепко сжались в кулак, так что ногти погрузились в ладони. Его тон вдруг стал очень яростным и резким. — Это он погубил Чу Ваньнина.

— Верно… это он, — Глаза Ши Мэя покраснели, однако он изо всех сил сдерживал подступившие слезы. Он не мог их пролить, ведь с самого детства мама твердила ему: с чем бы тебе не пришлось столкнуться, ты не должен плакать. И он знал, что в этом Хуа Биньань не отличается от него.

— Это он погубил Учителя! Так что не останавливай меня, я сейчас же пойду и убью его!

Хуа Биньань тут же вскинул голову:

— Ты с ума сошел?!

— А? — задыхаясь от гнева, Ши Мэй кивнул головой и в его глазах ярко вспыхнул вызов. — Значит, ты все еще помнишь, что такое «сойти с ума»?

Хуа Биньань процедил сквозь стиснутые зубы:

— Оберегать Мо Жаня, закалять его и держать под контролем — это наш приоритет и главное условие достижения нашей цели. Все остальное — вторично, так что не стоит отвлекаться на мысли о чем-то другом.

— Вот именно, все так и есть, — прикрыв кривую ухмылку рукой, Ши Мэй насмешливо хмыкнул, но при этом глаза его ярко сияли от сжигающей изнутри ярости. — Ты же у нас великий мастер Ханьлинь, можешь себе позволить вместе со всей той толпой заклинателей из Гуюэе отдать дань уважения почившему образцовом наставнику Чу, и даже, при желании, бросить несколько презрительных слов в сторону Мо Жаня… а я? Зачем ты говоришь мне весь этот бессмысленный вздор?

— …

Ши Мэй уселся на стул. Выражение его лица в этот момент можно было назвать почти пренебрежительным:

— Когда сегодня ты пришел ко мне, то первым делом заговорил о том, что я должен как можно быстрее определить, полностью ли пропал эффект от воздействия на Мо Жаня Цветка Вечного Сожаления Восьми Страданий Бытия, или еще можно что-то спасти, — он говорил это очень тихо, медленно скользя взглядом по Хуа Биньаню. Добравшись до его совершенно посеревшего лица, он, не скрывая насмешки, продолжил. — Ты в самом деле просишь меня в этот момент пойти и признаться Мо Жаню в любви? Я должен сказать ему, что Чу Ваньнин ни в коем случае не должен заменить меня в его сердце?

Острые, как шипы, слова пронзали не только Хуа Биньаня, но и его самого. Он начал истерично смеяться:

— Из нас двоих, в конце концов, кто сошел с ума?

Хуа Биньань резко закрыл глаза. Его веки дрожали, когда он с трудом выдавил:

— Я ничего не могу сделать. Поскольку в прошлой жизни Чу Ваньнин принес такую жертву, Цветок Вечного Сожаления Восьми Страданий Бытия внутри Мо Жаня оказался на грани уничтожения. Если он будет полностью уничтожен, когда придет время, контролировать Мо Жаня будет намного сложнее.

— Значит, чтобы держать в руках этого выродка, ты перекладываешь все это дерьмо на меня, верно?! — не в силах сдерживаться ни секундой больше, Ши Мэй яростно стукнул кулаком по столу и вскочил на ноги. — Учитель, он ведь только что ушел… ты подумал о том, что чувствую я?

— …

— Ты ведь любил его, так неужели я его не люблю?

Под конец этой фразы ему не удалось сдержать дрожь в голосе.

В комнате повисла мертвая тишина.

В конце концов, Ши Мэй опять сел и приложил руки к лицу. Тонкие длинные ресницы, дрожа словно крылья бабочки, снова и снова бились о его ладонь. Какое-то время оба они молчали. За окном лил дождь и сверкали молнии, казалось, еще немного, и гром расколет небо и землю, вернув мир к первозданному хаосу.

Спустя долгое время в тишине послышался тихий вздох и шепот Хуа Биньаня:

— А-Нань, я правда очень сочувствую тебе.

Ответом на это стала лишь одна холодная фраза:

— Не называй меня А-Нань.

— …

— Мы с тобой разные. Зови меня Ши Мэй или Ши Минцзин.