Хаски и его учитель белый кот. Том III

Глава 286. Пик Сышэн. Мужчина эмоционально холодный и мужчина глубоко чувствующий

Тишина… Казалось, Цзян Си был близок к тому, чтобы рассмеяться, но в глубине его глаз промелькнул ужас:

— Ван Чуцин, ты спятила? Ты понимаешь, что говоришь?

Скрытые длинными рукавами пальцы сжались в кулаки, в черепе словно сошла каменная лавина, голова раскалывалась и кружилась, все тело стало тяжелым и вялым.

— Он и я, что между нами может быть общего?

Пусть изначально Цзян Си занял жесткую позицию, но под воздействием слов госпожи Ван его первоначальное изумление превратилось в страх, страх породил сомнение, а сомнение превратилось в гнев… Сколько лет он считал себя одиноким и независимым, не обремененным никакими привязанностями и родней… а тут сын? Именно сейчас ему говорят, что Сюэ Мэн — это его сын? Да это просто… полный абсурд!

Госпожа Ван часто и тяжело дышала, сдерживая очередной приступ кровавого кашля. Вероятно, в этот момент она чувствовала себя униженной, но все равно продолжала стоять на своем:

— Что случилось в прошлом, младший брат и сам прекрасно знает. Я бы все равно не смогла солгать о том, что связывает тебя с Мэн-эром.

— …

Цзян Си какое-то время молчал, а потом начал смеяться. Редко кто-то видел, чтобы он так безудержно хохотал. Он смеялся и смеялся, но глаза его были полны язвительной насмешки и ярости.

Наконец, он холодно процедил сквозь зубы:

— Мой сын? Если старшая сестра хочет поручить мне опеку над ее осиротевшим ребенком, можно было просто попросить. Зачем придумывать эту нелепую байку?! Разве лицом и телом, характером и темпераментом твой сын хотя бы немного похож на меня?

Из-за того, что в глубине души он был очень обеспокоен, Цзян Си изо всех сил все отрицал, в дикой ярости скалил зубы и выпускал когти.

— Вместе с Сюэ Чжэнъюном наворотила дел, а теперь пытаешься таким грязным способом заставить меня прибирать за вами? Этот Сюэ Мэн, Сюэ Цзымин, как он может быть моим сыном?!

Однако сердце его невыносимо трепетало, и, казалось, где-то в глубине его сознания внутренний голос холодно напомнил ему: да, он твой ребенок, подумай о его возрасте, вспомни при каких обстоятельствах старшая сестра Ван ушла из Гуюэе. Спроси себя и честно ответь перед Небесами, которым все ведомо, Цзян Си, просто хорошо подумай об этом…

О чем тут думать?!

Словно пойманный в ловушку зверь, он кусал и рвал на куски проросшие в глубине его сердца ростки здравомыслия.

С какой стати ему об этом думать?

Спустя больше двадцати лет одиночества ему вдруг говорят, что у него есть сын. Мало того, что этот сын всегда и во всем ему противоречит, он родился с внешностью, которая вызывает у него лишь отвращение. Кроме того, на протяжении многих лет этот ребенок считал своим отцом совсем другого человека.

Это просто до абсурда нелепо.

Он, Цзян Си, в конце концов, никогда не был великодушным добряком, никогда не желал быть милым для всех, и никому не позволит держать его за безмозглого идиота. Он никому не даст себя одурачить, он никогда не поверит в эту смехотворную байку, они никогда не…

— Сюэхуан.

Все звуки стихли.

И казалось, что вместе с ними погас и свет. Словно мгновенно погрузившись во мрак самой непроглядной ночи, Цзян Си растерянно огляделся вокруг, но увидел лишь пустоту.

В первый раз в своей жизни он был так ошеломлен и растерян.

Не сводя с него глаз, госпожа Ван повторила:

— Сюэхуан.

— О чем ты? — пробормотал он, едва шевеля побелевшими губами.

Госпожа Ван тихо проговорила:

— Младший соученик, ты не мог не понять.

— …

Он и правда не мог не понять.

Сюэхуан — его личное непревзойденное божественное оружие. Хотя другие люди при необходимости могли его использовать, однако лишь кровные родственники Цзян Си могли подчинить его дух и высвободить его истинную мощь.

Какое-то время Цзян Си не мог произнести ни слова.

Впрочем, не стоило и пытаться. После того, что сказала госпожа Ван, что еще он мог возразить? Похоже, он в самом деле оказался загнан в угол.

Он просто онемел.

— Об этом…

После первоначального приступа безумной ярости, теперь он был почти уничтожен. Потребовалось время, чтобы бледный как смерть Цзян Си прохрипел:

— Об этом Сюэ Чжэнъюну… тоже известно?

— Он всегда все знал, — ответила госпожа Ван.

— …

Когда она произнесла эти слова, в ее мягком взгляде опять отразилась боль.

…Когда Сюэ Чжэнъюн впервые увидел ее, ей исполнилось семнадцать лет. То было прекрасное время, когда лотосы только-только расцвели.

В тот день, пожевывая травинку «собачьего хвоста»[286.1], он ехал верхом на маленьком ослике через земли Янчжоу и случайно увидел Ван Чуцин, которая пришла в порт, чтобы купить ткани. Среди букета пышно цветущих красавиц Гуюэе, ему приглянулась лишь она одна, и в толпе он не видел никого, кроме барышни Ван.

Сюэ Чжэнъюн был человеком простым и прямолинейным, поэтому он тут же подошел, чтобы с улыбкой ее поприветствовать.

Другие заклинательницы высмеяли его за ветреность и легкомыслие, но из-за своего мягкого характера Ван Чуцин немного смутилась и, залившись румянцем, все же ответила ему парой слов, после чего застенчиво склонила голову и поспешила уйти.

Эта девушка была так прекрасна и нежна, что Сюэ Чжэнъюн влюбился в нее с первого взгляда. После этого время от времени он посещал Гуюэе, чтобы встретиться с ней. На протяжении трех лет на Праздник Середины Осени и на Праздник Фонарей он приезжал повидаться с Ван Чуцин и, в конце концов, по Гуюэе поползли слухи о том, что у нее интрижка с этим сорвиголовой. Каким бы хорошим ни был нрав Ван Чуцин, она не могла это стерпеть и, прикрыв смущение вспышкой гнева, прогнала его.

Сюэ Чжэнъюн в то время был тем еще мелким пройдохой и нахалом, каких свет не видывал, поэтому он никуда не ушел.

Когда барышня Ван настоятельно попросила его больше не приходить и не ставить ее в затруднительное положение, Сюэ Чжэнъюн ответил, что у нее нет возлюбленного и у него тоже нет возлюбленной, поэтому он будет просто иногда навещать ее, а когда она выйдет замуж, тотчас же навсегда пропадет из ее жизни.

Тогда барышня Ван не нашлась с ответом, а Сюэ Чжэнъюн со смехом еще раз уверил ее, что сдержит обещание и обязательно исчезнет быстрее молнии.

Сделав паузу, он с некоторым беспокойством спросил у нее:

— Ты… у тебя ведь еще нет возлюбленного, не так ли?

Лицо барышни Ван мгновенно залилось ярким румянцем. Склонив голову, эта прелестная дева, чья красота была подобна отражению нежного цветка в прозрачной воде[286.2], тихо прошептала:

— Нет.

Но это было неправдой.

Конечно, у нее был возлюбленный, но этот человек был не только ее сердечной тайной, но и мечтой многих заклинательниц Гуюэе… ей очень нравился младший соученик Цзян Си.

Вот только каждый в Гуюэе знал, что красавчик Цзян Си — настоящий подонок.

Среди сверстников у него была самая привлекательная внешность, самые выдающиеся способности и самый красивый голос.

А также самое черствое[286.3] сердце.

По натуре своей этот человек был замкнутым, безжалостным и язвительным в речах, однако духовная сила его была велика, умения отточены, рука безжалостна, а внешность чрезвычайно привлекательна. Такой выдающийся мужчина мог с легкостью покорять женские сердца, но для Цзян Си сердечная привязанность[286.4] значила не больше, чем свиное сердце[286.4]. Он никогда никем не дорожил: женщины посвящали ему свои самые искренние чувства, а он с досадой выговаривал им за разврат и дурость, когда же юноши посвящали ему свои самые искренние чувства, он бранился и обзывал их извращенцами.

Так Цзян Ечэнь и жил в своем собственном мире, постоянно причиняя людям боль, но даже не подозревая об этом.

Как и многие другие ученицы, Ван Чуцин тоже была тайно влюблена в Цзян Си. Эта девушка прекрасно понимала, что она не несравненная красавица, да еще и старше Цзян Си, поэтому не осмеливалась открыто выразить свои чувства, тем более, что Цзян Си до этого никогда не принимал знаки внимания ни от одной женщины. Когда кто-то хвалил его, он не слушал, когда кто-то превозносил его, он этого не ценил, если же кто-то осмеливался признаться ему в любви, он бранил этого человека так безжалостно, что тому оставалось лишь, сгорая от стыда, бежать в слезах куда глаза глядят. Одним словом, любого, кто был способен открыть Цзян Си свое сердце, можно было назвать настоящим героем.

Госпожа Ван не чувствовала себя героиней, поэтому изначально она думала, что это чувство пройдет с ней через годы ее скучной жизни, износится к старости и в итоге сойдет вместе с ней в могилу. Но однажды глава школы призвал их обоих и сказал:

— Гуюэе — лучшая духовная школа для практики долголетия и взращивания изначального великого духа, поэтому большинство наших учеников способны прожить больше ста лет. Кроме того, все главы прошлых эпох упорно совершенствовались, пытаясь найти способ продлить человеческую жизнь, а также обрести бессмертие и вечную молодость в мире людей, не возносясь на Небеса.

И правда, ради техники бессмертия главы Гуюэе пробовали самые разные методы, в которые, естественно, входила и оставленная людям богиней Сюаньнюй[286.5] техника двойного совершенствования.

Духовная сущность Цзян Си имела чистейшую водную природу, духовная сущность Ван Чуцин имела чистейшую огненную природу, оба они еще не познали радости плотских утех, поэтому наилучшим образом подходили для совместной практики этой техники. Руководствуясь этими соображениями, глава призвал их, чтобы поручить им совместно изучить эту технику. В глубине души Ван Чуцин была очень счастлива, ведь ей уже давно очень нравился Цзян Си. Цзян Си же отреагировал довольно равнодушно, без воодушевления, но и без особой неприязни. Как человек, сосредоточенный лишь на пути совершенствования духа, он гнушался такими тривиальными делами, как любовные отношения, считая их слишком тягостными и бесполезными. Он действительно не понимал, почему в мире так много идиотов, добровольно подвергающих себя любовным страданиям. Для него это было просто уму непостижимо.

— Любовь — это болезнь. Если болен, как можно раньше начни лечение.

Именно эти слова из уст первого красавца Гуюэе разбили не счесть сколько девичьих сердец.

Как полагал Цзян Си, даже если это сексуальные практики по методу самой богини любви Сюаньнюй, никаких сильных эмоций они вызывать не должны, двойное совершенствование — есть двойное совершенствование. Раз таково было пожелание главы, он не стал тратить время на пустую болтовню и уединился вместе со старшей сестрой по обучению, чтобы за закрытыми дверями практиковаться, согласно секретному руководству, изложенному в древних свитках.

Но любовь в глазах девушки невозможно скрыть, и через некоторое время Цзян Си начал догадываться о том, какие чувства испытывает к нему эта старшая сестра.

Все это слишком нервировало его и заставляло чувствовать себя очень неловко. Он практиковал с ней лишь по приказу главы, не имея никакого личного интереса. Более того, сама эта секретная техника двойного совершенствования требовала от практикующих не иметь каких-либо мирских мыслей. При соитии мужчина и женщина должны были лишь равномерно соединить духовные потоки, не допуская каких-либо любовных чувств и плотских желаний.

По этой причине Цзян Си много раз строго одергивал старшую сестрицу, напоминая ей о необходимости успокоиться и сосредоточиться, а не думать о всякой ерунде.

— Если не сможешь справиться с собственными беспокойными мыслями, а мы продолжим двойное совершенствование, то, боюсь, ты можешь утратить связь с реальностью, и твое духовное ядро станет тираническим.

Но разве барышня Ван могла контролировать свои чувства? В итоге однажды под конец практики из-за нестабильности разума ее духовный поток сбился, и божественное сознание затуманилось. Цзян Си стоило огромных усилий подавить вышедшую из-под контроля огненную природу ее духовного ядра. Из-за этого он пришел в ярость и сурово спросил у нее, почему она не слушает его советов, а целый день витает в облаках.

— Если собираешься продолжать в том же духе, больше не практикуй, это может погубить тебя.

В тот момент на душе у нее было очень тяжело. Откуда только храбрость взялась, но она все же решилась рискнуть всем и со слезами на глазах прямо спросила его:

— Ечэнь, ты практикуешься со мной только из-за приказа главы?

Смущенный ее словами Цзян Си потемнел лицом, и в итоге ответил вопросом на вопрос:

— Естественно, а ради чего еще?

Несмотря на то, что она давно уже знала, что Цзян Си был холоден, как ледяной родник, а сердце его подобно железу и камню, когда она своими ушами услышала его ответ, то все-таки не сдержалась, и слезы ручьем полились из ее глаз. Ей стало очень неловко. Она подняла руку, чтобы вытереть их, но слезы все текли и текли, заставляя ее чувствовать себя еще более смущенной. Она поспешно поднялась и, давясь слезами, пробормотала:

— Прости, — после чего повернулась и ушла, не оглядываясь.

После этого Цзян Си несколько дней не пытался ее разыскивать, а увидев на улице, не пытался с ней заговорить.

Некоторые юные прелестницы Гуюэе, заметив разлад между ними, за глаза начали смеяться над Ван Чуцин:

— Изначально она надеялась, что сможет подняться высоко, зацепившись за старшего брата Цзяна, только разве ж это возможно?

— Двойное совершенствование — это только двойное совершенствование, она же возомнила, что это любовь. Если, практикуя, она станет одержима и потеряет связь с реальностью, то может еще и навлечь беду на нашего брата-наставника Ечэня, и в самом деле причинить немалый вред.

— Да ладно вам, какое еще двойное совершенствование. Брат-наставник практиковал с ней ради общественного блага, а она с ним из личных интересов. Какие помыслы она скрывала, всем известно. Ха, по-моему, она просто пыталась воспользоваться ситуацией, чтобы заполучить брата-наставника.

— Старшая ученица Ван старше нас, так что и кожа у нее куда толще.

Эти слова передавались из уст в уста и вскоре достигли ушей Сюэ Чжэнъюна, который, как обычно, приехал навестить барышню Ван во время Праздника Середины Осени.

Молодой герой Сюэ был человеком простым, но далеко не глупым, так что довольно быстро разобрался, что к чему. В гневе он тут же призвал к порядку этих не в меру болтливых юных дев, после чего помчался разыскивать барышню Ван. Отыскав ее, какое-то время он просто не мог найти правильных слов и лишь глупо пялился на нее:

— Ты…

Ван Чуцин подняла на него покрасневшие глаза, по которым сразу можно было понять, что она только что плакала.

Сюэ Чжэнъюн поспешил добавить:

— Ты только не плачь, ладно… не надо, не слушай эти досужие сплетни. Ты… ты… я думаю, что ты самая хорошая. Я… я…

Ван Чуцин стояла около плакучей ивы, ее взгляд был устремлен на сверкающую словно горный хрусталь озерную гладь:

— В прошлый раз я сказала тебе неправду. На самом деле, есть человек, который мне нравится.

— Угу.

— Тогда почему бы тебе не уйти?

Сюэ Чжэнъюн почесал в затылке:

— Но этому человеку не нравишься ты… он тебя не любит, а я… я ведь все еще могу поговорить с тобой, вряд ли он будет вмешиваться.

Заметив ее молчание, Сюэ Чжэнъюн немного смутился и, поколебавшись, уточнил:

— Он же не будет вмешиваться?

Барышня Ван опустила голову и тихо прошептала:

— Ему все равно.

Можно ли считать отношениями то, чтобы было между ней и Цзян Си? От начала и до конца это был лишь приказ наставника, да еще ее собственная безответная любовь.

В школе все говорили, что Цзян Си подонок. Но Ван Чуцин считала, что было бы слишком жестоко записывать человека в подонки лишь потому, что он не хочет принимать чужие чувства.

Цзян Си никогда не обманывал чьих-либо чувств и никому не давал повода для надежды. Это они, подобно слетающимся к огню мотылькам, прекрасно зная о его бессердечии и холодности, преследовали его, принимая желаемое за действительное.

Именно поэтому в этот момент она чувствовала себя невыносимо неловко и захотела его отпустить.

Вот только по несчастливому стечению обстоятельств отвечающий за приготовление противозачаточного отвара ученик в какой-то момент запутался в рецепте и допустил ошибку, а может на то была и какая-то другая причина… но в итоге барышня Ван обнаружила, что беременна.

Она была в панике и чувствовала себя абсолютно беспомощной, представляя, как ее будут обсуждать и как над ней будут смеяться ее старшие и младшие сестры по обучению. Кроме того, она не знала, как отреагирует на это Цзян Си. В любом случае, все уже случилось и ничего с этим уже не поделать. Не находя себе места от беспокойства, она решилась пойти к главе школы.

Но когда она дошла до его дома и уже собиралась постучать в его дверь, то услышала доносящийся изнутри лишенный всяких эмоций голос Цзян Си:

— Сердце сестры-наставницы излишне подвержено мирским желаниям, что делает его неустойчивым. Из-за этого с каждым разом ее духовное ядро становится все более тираническим. Недавно, используя технику Хинаяны[286.6], она не смогла удержать под контролем свой духовный поток. Если подобное повторится, боюсь, это может сильно навредить ее телу. Настоятельно прошу главу отменить указ о двойном совершенствовании, я больше не могу практиковать с ней эту технику.

— Ах, Си-эр, почему бы тебе не попробовать еще раз серьезно поговорить с ней, может быть еще можно…

— Незачем снова возвращаться к этому вопросу. Я уже много раз говорил ей об этом, но она совсем не подходит для этого пути, — перебил его Цзян Си. — Разум Чуцин слишком легко поколебать, это бесполезно.

— В таком случае, что ты собираешься делать дальше? — спросил глава.

— Если больше нет никого, кто сможет очистить ум от нечистых помыслов и полностью отрешиться от мирского, я не буду совершенствоваться в этом направлении, — ответил Цзян Си.

Глава вздохнул:

— Мне все понятно, можешь идти. Полное очищение разума от мирских желаний — самое большое препятствие на пути двойного совершенствования. Даже не знаю, за эти несколько десятков лет сможем ли мы отыскать в Гуюэе человека, способного так же, как и ты, отринув все прочее, полностью сосредоточиться на процессе.

Впрочем, Цзян Си не спешил уходить. Постояв там еще какое-то время, он спросил:

— Это очень трудно?

— Исключительно тяжело, — глава грустно взглянул на него. — Ты и Ван Чуцин так долго были вместе, неужели ты ни разу ни капли не колебался?

Озадаченный его вопросом Цзян Си едва ли не с недоумением ответил:

— А из-за чего мне… колебаться?

Какое-то время глава пристально вглядывался в лицо Цзян Си. В глазах этого юноши он не увидел ни капли фальши и лицемерия, и это его по-настоящему потрясло. Чуть подумав, он спросил:

— Цзян Си, в твоих глазах кто такая Ван Чуцин?

— Старшая сестра-наставница.

— А во время двойного совершенствования?

— Объект двойного совершенствования.

— И ничего больше?

— И ничего больше.

— …

Заметив сложное выражение на лице главы, Цзян Си нахмурился:

— А разве должно быть по-другому?

— Нет, — после затянувшейся паузы уже давно почти седой почтенный глава школы тяжело вздохнул. — В течении стольких лет никто из учеников так и не смог преодолеть испытание любовью во время практики двойного совершенствования. Ты первый... но, к сожалению, я не знаю никого, кто смог бы закончить с тобой это важное дело.

В тот день ни Цзян Си, ни глава школы так и не узнали, что вся их беседа была подслушана барышней Ван. Если до этого в сердце Ван Чуцин еще жили какие-то иллюзии и надежды, то этот подслушанный разговор заставил ее заледенеть всем телом и окончательно потерять лицо.

Это было невыносимо стыдно. И совершенно непонятно, как после такого находиться в школе и показаться на глаза людям. Ее сестры по обучению и раньше были готовы вырвать ей позвоночник, что же будет, если они прознают, что она по неосторожности забеременела от брата-наставника Цзяна…

Только от одной мысли об этом она чувствовала, как ее бросает в холодный пот. Она больше не могла оставаться в школе и той же ночью сбежала на Остров Линьлин.

— Разве ты не сбежала с Сюэ Чжэнъюном?

— Нет, — ответила госпожа Ван.

Цзян Си вдруг закрыл глаза, не зная, что тут вообще можно сказать.

Он в самом деле был тем бесчувственным любовником, в сердце которого жил лишь его собственный путь. Он был равнодушен к женским прелестям и за всю свою жизнь, кроме госпожи Ван, не сблизился ни с одной женщиной. Более того, в тот год во время их двойного совершенствования с этой сестрой-наставницей, он и к ней не испытывал никаких чувств. Однако впоследствии, услышав, что госпожа Ван и Сюэ Чжэнъюн сбежали, небольшая складка все же залегла между его бровей.

Тогда он подумал, что в этом мире чувства так же недолговечны, как цветы и трава, а все женщины и правда очень ненадежны. Даже эта старшая сестрица, сердце которой было переполнено любовью к нему, несмотря на все свои громкие слова, сбежала с другим.

С тех пор он стал еще более эмоционально холоден. Любовные дела вызывали у него лишь чувство брезгливости, вплоть до некоторого презрительного отвращения.

Лишь спустя двадцать лет из уст своей старшей сестры-наставницы он, наконец, услышал правду о том, что на самом деле случилось тогда. Вот только та, что тогда была «барышней Ван», ныне стала «госпожой Ван», и лучшие годы их жизни уже позади.

Только через долгое время Цзян Си решился прямо спросить:

— В таком случае ты… почему ты решила покинуть Гуюэе?

— Я просто не могла и дальше находиться с тобой под одной крышей, младший соученик, — двадцать лет спустя госпожа Ван наконец смогла, глядя ему в глаза, спокойно говорить о своем положении и репутации. — У каждого человека есть чувство собственного достоинства, мне оно не позволило после всего вернуться к отношениям просто учеников одной школы.

— …

— Я хотела убить Мэн-эра еще в утробе, но у меня не поднялась рука, — бесцветным голосом продолжала госпожа Ван. — Поэтому я очень долго странствовала в одиночестве и впоследствии в храме на горе Байди[286.7] родила нашего с тобой ребенка. Когда Мэн-эру уже исполнился год, Чжэнъюн разыскал меня и остался рядом со мной. Он всегда знал о его происхождении.

Пока она говорила, у нее опять начался кашель с кровью.

В тот раз, когда во время двойного совершенствования она потеряла контроль, ее духовное ядро стало тираническим. Все эти годы она жестко подавляла его и никогда не использовала выученные когда-то заклинания. Теперь, когда Небесное Пламя Феникса взвилось до небес, ее жизнь подошла к концу.

Когда госпоже Ван удалось справиться с приступом кашля, ее дыхание сбилось и стало прерывистым. Она сказала:

— Младший соученик, слухи о том, как Чжэнъюн похитил меня, вернулся со мной на Пик Сышэн, чтобы взять в жены, были распущены им для отвода глаз. Он всегда боялся опозорить меня… и Мэн-эра.

Ее взгляд долго бесцельно блуждал по залу, пока не остановился на мертвом теле Сюэ Чжэнъюна.

Хватило мгновения, чтобы глаза ее наполнились скорбью.

Она вспомнила, как после свадьбы Сюэ Чжэнъюн с улыбкой сказал ей:

— Отлично, с этого момента не думай о прошлом. Прежде в Гуюэе тот негодяй унизил тебя, я так не поступлю. Ты осталась со мной, и я хочу, чтобы впредь ты наслаждалась жизнью и ослепительно сияла. Пока я жив, не допущу, чтобы тебе снова нанесли хоть малейшую обиду.

Госпожа Ван резко отвернулась. Ее тело едва заметно дрожало.

Если благородный человек дал обещание, то обязательно сдержит и от слов своих никогда не откажется.

Сюэ Чжэнъюн сдержал свое слово: пока он был рядом, ей не нужно было самой решать свои проблемы с чужими людьми[286.8], и никто не смел ставить ее в затруднительное положение.

— На протяжении всех этих лет для него не имело значения, что мое тело слабо, и что я не могу снова забеременеть и выносить плод. Его никогда не волновало то, что Мэн-эр рожден не от его плоти и крови, он всегда считал его родным. Сюэ Мэн… Сюэ Мэн вырос таким большим, почти не зная горя и страданий…

Она прикрыла глаза, ее и без того бледное лицо стало почти прозрачным.

— Теперь мы больше не можем его защищать.

Цзян Си замер в оцепенении.

— Младший соученик, можешь считать эти двадцать лет моей местью тебе… Хочешь обижайся, хочешь ненавидь, можешь чувствовать ко мне отвращение… но только ко мне одной, — с каждым словом голос госпожи Ван становился все тише и слабее. — Прошу, помоги ему… не позволь другим ему навредить…

Под конец ее голос стал таким же легким, как летящий по ветру пух:

— Ечэнь… я умоляю тебя…

Небесное Пламя Феникса заслонило небо и солнце. Цзян Си стоял посреди этого огненного моря, и весь мир вокруг него был таким же пылающе-алым. Он посмотрел вверх, на сидящую высоко на троне женщину. Ее опущенные глаза были закрыты, поэтому казалось, что она просто уснула. Он полагал, что, пожалуй, есть еще вещи, которые она могла бы сказать ему, не говоря уже о том, что совсем недавно она пообещала Сюэ Мэну, что мать и сын скоро встретятся в Зале Шуантянь… поэтому он терпеливо ждал.

Он все еще ждал, что она встанет и скажет, что все это ложь, просто шутка, всего лишь фарс.

По природе своей человек хладнокровный и сдержанный, он долго и терпеливо ждал. Его лицо становилось все более мрачным, камень на сердце все тяжелее, а кровь в жилах все холодней.

Но она больше ничего не сказала.

Госпожа Ван и Сюэ Чжэнъюн вместе почили и умолкли навеки.

Она была дочерью знатной семьи, заклинательницей на высшей ступени совершенствования, известной своим мягким характером и добродетелью. Впоследствии людская молва разнесла по миру, что Сюэ Чжэнъюн похитил ее, чтобы сделать своей женой. Некоторые злые языки судачили, что она сама сбежала с Сюэ Чжэнъюном, а уж потом вышла замуж. Версий было множество, но никто даже не приблизился к правде. На протяжении многих лет многие из тех, кто жил с ними на Пике Сышэн, считали, что госпожа Ван, возможно, не так уж и сильно любила своего мужа и только лишь из-за своей робости не осмеливалась роптать.

Однако, что бы ни говорили и ни думали другие, в тот момент, когда она узнала о смерти Сюэ Чжэнъюна, у нее появилось намерение уйти следом за ним. Даже если она сама не знала, была ли это жертва во имя любви или что-то еще. Вполне возможно, что до самого конца эта женщина так и не смогла разобраться в собственном сердце. В этой жизни она была просто благодарна своему мужу или все же любила его? Ее чувства к Цзян Си давно угасли? Как бы пристально она ни вглядывалась в себя, ей так и не удалось определиться.

В этом мире есть много вопросов, на которые нет единственно правильного ответа.

В конце ей смутно припомнилась одна строчка из стихотворения, которое много лет назад она прочитала, сидя у окна…

«До рассвета не сомкну глаз, за жизнь отплачу, не поднимая бровей[286.9]»[286.10].

В то время они с Сюэ Чжэнъюном только недавно поженились, и ее накрыли смутные воспоминания о годах ее девичества, проведенных в Гуюэе. Она смотрела в окно. Туман, накрывший Сычуань, был таким плотным, что, казалось, все встречи и разлуки, радости и печали прошлого были сметены и навеки исчезли в этих стелющихся по земле белых облаках.

Граница между небом и землей стерлась.

Она так глубоко ушла в свои мысли, что когда кто-то подошел, приняла этого человека за Цзян Си. Но когда ей на плечи был накинут теплый плащ, она очнулась ото сна.

Потому что она точно знала, что Цзян Си никогда не задумается о том, холодно ли ей или жарко.

Госпожа Ван обернулась и увидела «яркий свет свечи на западном окне во время ночного дождя в Башане»[286.11].

Ее молодой, красивый муж с искренней улыбкой смотрел на нее, смущенно ероша свои волосы:

— Холодно сегодня. Будь осторожна, не замерзни и не простудись.

Пол в Зале Даньсинь был устлан толстым ковром с узором в виде поллии, любимым орнаментом госпожи Ван. Когда Цзян Си повернулся и вышел из этого наполненного цветами японской поллии зала, на его лице было привычное холодное выражение, может только на треть более безразличное, чем обычно.

Ворота зала с треском распахнулись перед ним.

Он уже собирался покинуть это место, но, когда дверь открылась, увидел перед собой смертельно бледное, абсолютно неподвижное лицо Сюэ Мэна.