He как у людей

14

Поднос с чайником, сахарницей, молочником, яйцом-пашот, тостами с маслом и двумя таблетками парацетамола сотрясается с каждым шагом Кевина, когда он поднимается на второй этаж своего обожаемого дома, который они мудро купили еще давно, до того, как началось безумие на рынке недвижимости. Кевин толкает дверь носком кроссовки, еще влажной после утренней пробежки, и подходит к кровати: где-то там, в ворохе смятых простыней, лежит его жена.

— У меня есть лекарство от твоей боли, — говорит он и ставит поднос рядом с Грейс.

— Это не лечится, — отвечает она. На поверхности показывается прядь ее темных волос, а затем и она вся: вокруг глаз размазанная тушь или краска, не смытая на ночь, под глазами пятна теней — цвета трупа, выловленного из моря. И все равно она выглядит секси.

— Бог мой, женщина, чем же ты занималась всю ночь?

Кевин рассчитывал, что это прозвучит весело, но, кажется, в голосе все-таки проскочила нотка обиды, ревности или еще чего-то нехорошего.

— Вы так любезны. — Грейс садится у изголовья кровати, где все еще заметно бледное пятнышко яичного желтка, и при виде его Кевина вновь слегка потряхивает от злости. Они долго спорили о том, как реагировать на этот возмутительный акт вандализма, метаясь между стремлением понять боль своей дочери и желанием сурово наказать ее. Вопрос повис в воздухе, где, вероятно, и останется висеть, по крайней мере пока.

— В другой раз не выпускай меня из дома. — Грейс натягивает одеяло до самого подбородка и быстрыми, короткими круговыми движениями потирает виски. Кевин в шутку суетится над ней, взбивает подушки, а затем изображает с одной из них настоящую драку. Кевин закидывает подушки ей за спину, а затем берет ее голову в обе ладони и массирует, как когда-то раньше. Она благодарно постанывает:

— О-о-о… великолепно. Нет, не останавливайся, пожалуйста! Еще! Я сейчас умру.

— В котором часу ты вчера пришла? — спрашивает Кевин, хотя прекрасно знает, что она ввалилась в парадную дверь в третьем часу ночи, еле держась на ногах, наскоро закусила чем-то — судя по всему, поджаренным сэндвичем с сыром и помидорами, — а потом рухнула на кровать прямо в одежде и захрапела на весь дом.

— Понятия не имею. В час? — Дрожащей рукой Грейс подносит к губам чашку вместе с блюдцем. — О, черт. — Она вздрагивает и расплескивает чай. — Черт! Я и забыла. Вчера вечером мне в офис звонил кто-то из Миллберна, а перезвонить так и не получилось.

— Вот они, твои пьяные вечеринки… — Кевин улыбается, давая понять, что шутит, и тут же морщится. Ведь было же время (ну да, почти двадцать лет назад — до смешного беззаботное время, еще до того, как они начали плодиться и размножаться), когда не нужно было специально подчеркивать, что шутка — это шутка? Пошутил, и все. Теперь же непременно нужно поднять бровь, пожать плечами, что-то пояснить или смягчить, чтобы кто-нибудь из близких не истолковал его слова превратно.

— Я уже в курсе, — говорит он. — Ее высочеству понадобились какие-то туалетные принадлежности. Не то гель, не то масло для волос.

— Не нужно подробностей. — Грейс запивает таблетки остатками чая и начинает разминать вилкой яйцо. — Это прекрасно.

Кевину даже не верится, что она так легко проглотила его вранье. Эйдин, яростная противница всякого кокетства, никаких туалетных принадлежностей не просила, это совсем не в ее духе. Правда в том, что за такое короткое время дочь уже успела влипнуть в неприятности, хотя Бликленд, старая садистка, обожающая передавать родителям дурные новости лично и наслаждаться реакцией, отказалась сообщать подробности по телефону, сколько он ни выспрашивал. Лишь заявила, что хочет видеть его завтра с утра. Кевин намерен погасить этот тлеющий уголек сам, не посвящая в это жену, иначе очередная атака «урагана Эйдин», да еще сразу же после расправы над картиной, неизбежно усугубит ситуацию. По крайней мере, именно так он для себя оправдывает свою скрытность; на самом деле, конечно, и другие мотивы играют роль.

— А до пятницы это не может подождать? — спрашивает Грейс. — Ты как? Выглядишь как-то не очень.

— Нормально. Вообще-то я собирался сегодня съездить. Мне все равно в город нужно.

— Да?

— Мик нашел одну вакансию. Шансов немного, конечно. Какая-то онлайн-муть, я в ней не разбираюсь.

— Можно же на какие-нибудь курсы пойти?

Кевин с трудом сдерживается: она уже не в первый раз дает ему этот наивный совет

— Что ж, все равно хорошо, если есть шанс, — продолжает она. — Но, сам понимаешь, может и затянуться.

— И так уже затянулось.

— Ничего страшного. Слушай, — говорит Грейс, — к ужину меня не жди. Я сегодня поздно приду.

— Опять? — вырывается у него.

— Ничего не поделаешь, — говорит она, хмурясь. — Поверь, я бы сама с удовольствием дома побыла.

— Правда?

— Шутишь? — она слегка улыбается, не то с любопытством, не то озадаченно, и направляется в душ.

Выгладив свои лучшие брюки, Кевин добрых десять минут разыскивает свой единственный ремень — старенький, потертый плетеный пояс, и в конце концов находит: ремень висит на спинке кровати Кирана, и на нем болтается в петле плюшевый мишка. Господи, у него в этом доме хоть что-то свое есть?.. В туалете он после некоторых раздумий отвергает мысль брызнуть на себя одеколоном, подаренным детьми на день рождения и до сих пор не распечатанным: это кажется слишком банальным. Нет, все-таки он и правда дурачок деревенский. Немолодой мужчина, притом женатый, притом более или менее счастливо женатый… или нет? И вот, как последний идиот, пытается принарядиться в надежде произвести впечатление на женщину, которая его на добрую четверть века моложе, которая тоже, скорее всего, замужем и вряд ли помнит о его существовании. Не говоря уже о том, что его шансы увидеться сегодня с Роуз Берл вообще призрачны. Встреча с Бликленд назначена в корпусе «Фэйр», а кабинет мисс Берд располагается в школьном здании. И тем не менее его мозг все утро кипел, изобретая какой-нибудь правдоподобный предлог для того, чтобы зайти в главный офис и вдоволь налюбоваться ею: темным пятнышком родинки в правом верхнем углу рта, роскошным изгибом бедер под юбкой-карандашом, влажно блестящими глазами с дерзкой искоркой…

По счастливой случайности или по прихоти подсознания, сидя перед кабинетом Бликленд и разглядывая три телефона на стене напротив, Кевин вдруг замечает Роуз Берд. Объект его вожделения, ни о чем не подозревая, приближается к нему, просматривая на ходу огромную стопку папок с документами, и щеки у нее раскраснелись от короткой прогулки между двумя школьными корпусами. На ней сексуального вида очки в черной оправе «кошачий глаз», которых он раньше на ней не видел, и синее платье с запахом, скрадывающее и одновременно подчеркивающее фигуру — в воображении Кевин тут же начинает медленно разматывать на ней ткань. На ногах у нее, как у всех женщин в Дублине, темные высокие кожаные ботинки, все в серебристых люверсах и молниях от щиколотки до середины икры. Вот бы сейчас расстегнуть эти молнии. Стянуть с нее ботинки и поглядеть, что там под ними. Колготки? Чулки на подвязках? Голая кожа?

— Мистер Гогарти, — она резко останавливается.

Стоит ей улыбнуться Кевину этими губами, как щеки у него окрашиваются румянцем и кровь приливает к паху. Ему снова четырнадцать лет. Как бы ему ни хотелось держаться с вежливой отстраненностью, он просто тупо пялится на Роуз Берд. В ней, словно в таблетке экстази, есть что-то такое, что ударяет в голову, и Кевину вдруг делается хорошо.

— Как поживаете, мисс Берд? — Он не знает точно, что полагается делать в таких случаях по этикету. Кивнуть? Слишком холодно. Поцеловать? О боже, нет, конечно. Помахать рукой? Как-то нелепо, она же рядом стоит. Кевин останавливается на рукопожатии.

— Ой, — говорит она с хрипловатым смешком, — какой вы холодный!

А вот у нее рука, наоборот, теплая, даже горячая, и этот первый телесный контакт с Роуз Берд, администратором школы Миллбери, несет в себе заряд чистого секса, ну ладно — потенциального крышесносного секса, который пробивает его насквозь.

— Как дела у Эйдин? — спрашивает Роуз.

Тут Кевин вдруг замечает, что у нее за спиной Блик-ленд уже хромает к ним через свое непомерно огромное, под стать раздутому самомнению, логово. Еще несколько секунд — и шанс будет упущен.

— Отлично, — говорит Кевин и делает Роуз Берд знак придвинуться поближе, словно хочет сказать ей что-то по секрету. — Послушайте, я хочу спросить — можно будет с вами побеседовать после того, как я закончу свои дела здесь? — Он комично таращит глаза, словно мысль о встрече с Бликленд приводит его в ужас. — Чисто деловой разговор…

— Да? — Очаровательная головка в замешательстве наклоняется ближе. Кевина накрывает волна дорогого мускусного аромата, напоминающего о дорогом универсальном магазине, где продавщицы с утра до вечера обрызгивают духами надменных клиенток, мимоходом завернувших к ним в обеденный перерыв в поисках средств соблазнения. Мисс Берд больше ничего не говорит, только смотрит, наклонив к нему лицо, серьезно и с любопытством, и ему остается только развивать дальше свою смехотворную легенду.

— Я хотел узнать, нельзя ли переводить Эйдин карманные деньги на какой-нибудь счет, чтобы она могла тратить их после школы. Она говорит, что другие девушки заходят в магазин и покупают конфеты. — От ее взгляда Кевин теряет волю, от ее близости слетает фильтр, сквозь который в другой обстановке не прорвалось бы то, что он брякает сейчас: — А может быть, и кое-что еще.

Что, черт возьми, он хотел этим сказать? А главное, как его поняла очаровательная мисс Берд? Что такое необычное или недозволенное можно купить в местном магазине?

— Вы имеете в виду сигареты? — понимающе кивает мисс Берд. Она совершенно невозмутима — помимо всего прочего, она умеет сгладить неловкость, и Кевин снова чувствует себя на коне. Интересно, думает он, у нее тоже ток пробежал по каждой клеточке тела от этого рукопожатия? — Но эти вопросы находятся в ведении мисс Бликленд. Она распоряжается всеми делами в «Фэйр». А вот и она сама.

— Ясно, — бормочет Кевин, и мозги у него в голове взбалтываются, как омлет, от лихорадочных попыток прямо сейчас, когда старая карга с пустым и непроницаемым, словно кусок ДСП, лицом уже взялась за дверную ручку, придумать другой законный повод снова увидеться с Роуз Берд, и поскорее. Как можно скорее.

— Кстати, я хотела спросить, — говорит мисс Берд, поправляя сережку, у которой, кажется, расстегнулся замочек, и снова поворачиваясь к нему. — Вы получили ознакомительный буклет? Мне казалось, что я послала его по почте, а сегодня утром увидела, что он лежит у меня на столе. Эйдин у нас единственная новенькая в этом семестре, вот я и подумала — может, я забыла отправить?

— Я зайду к вам на обратном пути и заберу, — говорит Кевин, еле сдерживаясь, чтобы не вскинуть победно кверху кулак.

— О нет, не стоит. Я пришлю его с кем-нибудь из девочек, не беспокойтесь.

— Мистер Гогарти, — произносит мисс Бликленд без малейшего проблеска чего-то человеческого на угрюмом лице. — Входите, прошу вас.

— Так я зайду чуть позже, — говорит Кевин. — Мне ведь все равно и с Эйдин надо повидаться.

— Дети сейчас на уроках, мистер Гогарти, — укоряющим тоном говорит Бликленд. — Посещения только после занятий.

Кевин готов отдубасить эту старую ведьму. Но тут Роуз Берд с лукавым видом добавляет такое, что он в один миг взлетает на вершину блаженства.

— Буклет у меня в главном офисе, можете зайти, если хотите, когда закончите свои дела.

Она улыбается и, как только Бликленд поворачивается спиной, показывает ему язык и подмигивает. Подмигивает! Ему!

Кевин Гогарти, окрыленный, буквально впархивает в офис Бликленд.

— Слушаю вас, — говорит он.

За закрытой дверью Бликленд довольно бессвязно излагает недавние события: оказывается, его дочь украла у него же в доме огромное количество спиртного, в том числе бутылку довольно дорогой водки — удивительно, как только он не заметил ее пропажи.

Первая мысль Кевина: ну, если честно, эта выходка вполне в духе того, что он и сам мог отмочить в юности — правда, у него обычно хватало ума не попадаться. Самое невероятное в этой истории, что, по словам Бликленд, бутылки обнаружили только потому, что Эйдин пыталась от них избавиться. Кто-то из учеников видел, как она выбросила их, невыпитыми! Нет, думает Кевин, Эйдин — определенно самая странная из всех его отпрысков.

— Наши правила категорически запрещают алкоголь — уверена, вы это понимаете. Если это правило нарушается, если девушка, — тут голос Бликленд слегка взлетает вверх, — проносит в корпус спиртное, это очень серьезный проступок.

— Миссис Бликленд…

— Мисс.

— Прошу прощения. Мисс Бликленд, на самом деле Эйдин хорошая девочка, правда. Она очень чуткая и заботливая. Но у нее сейчас трудный период — у нее сестра-двойняшка, между ними начались кое-какие… трения, а брат недавно уехал учиться в колледж, и она скучает. Лучшая подруга в прошлом году переехала в Шотландию. Знаете, я считаю, что этот случай… Видите ли, это своего рода символический бунт. Она не хотела ехать в школу. Возможно, она рассчитывала завести с кем-то дружбу таким образом, произвести впечатление. Ужасная ошибка, да.

Выражение лица Бликленд не меняется ни на йоту.

— Возможно, Миллбери — не самая подходящая школа для Эйдин, мистер Гогарти. Вы, вероятно, еще не знаете, что единственная подруга, которую она здесь нашла — самая трудная девушка из пятого класса, девушка, которую почти никогда не отпускают домой.

Кевин нисколько не удивлен, однако говорит:

— Меня это очень удивляет. Послушайте, я хочу сказать — ей, вероятно, нужно время, чтобы привыкнуть. Думаю, она отлично впишется, если дать ей шанс.

— Неважно, был ли это бунт, как вы говорите, или она и в самом деле собиралась выпить бутылку водки и несколько банок пива, — голос Бликленд вновь звенит от возмущения, — за что пришлось бы нести ответственность школе, — все равно, правила есть правила.

— Я понимаю, разумеется, понимаю, — говорит Кевин, думая про себя: «Твою мать, ее же сейчас из школы исключат». — Но нужно же принять во внимание, что она выбросила бутылки? Очевидно, опомнилась, раскаялась в содеянном и приняла — да, запоздало, согласен, но все же приняла верное решение: не пить, не подбивать на это других девочек, не нарушать правила. — Перед глазами у Кевина встает Эйдин: как она вышла из машины в первый день, когда они приехали сюда — скорее всего, перепуганная до полусмерти, но решительная и упрямая. — Я прошу вас судить о ней по этому поступку, а не по той ошибке, которую она чуть было не совершила. Она будет стараться. Обещаю.