О том, что они подъезжают к Клируотеру, Милли узнает от Джеральдины Адамс, разговорчивой соседки, древней старушки с лицом восточной султанши и завораживающим тягучим выговором. Джеральдина как раз подходит к концу (по крайней мере, Милли надеется, что к концу) запутанной истории про соседского кота, который повадился делать свои дела у нее в саду, что каким-то образом сказывается на сердечной болезни ее правнука. Господи, думает Милли, неужели и я стану такой? Двадцать минут подряд рассуждать о кошачьих фекалиях?
Во «Флоридском экспрессе» двух мест рядом не нашлось (зато Милли удалось получить весьма нелишнюю скидку для пожилых пассажиров), и впервые с тех пор, как две Гогарти начали осуществлять свой безумный план, им пришлось разлучиться. Милли, правда, пыталась убедить двух студентов в хуци с эмблемами университета Флориды поменяться местами, заявив, что ее внучке еще рано сидеть одной. Эйдин смерила ее взглядом, кипящим гремучей смесью подростковой застенчивости и возмущения, отрезала, что с ней ничего не случится, и исчезла в задней части автобуса — ни Милли, ни студенты не успели больше ни слова сказать.
Милли смотрит, как проносится за окном американский ночной пейзаж: склады, рекламные щиты, магазины, пустыри, бензоколонки, пальмы, бесконечные дороги. Мысли ее безмятежно текут своим путем, в голове всплывают самые разные обрывочные сюжеты, но тут до нее доходит, что соседка, Джеральдина, что-то опять рассказывает.
— …она приносит мне эти великолепные розовые помидоры. — Помолчав, она добавляет: — А вот ее муж — это просто ужас что такое.
— Да? Как трагично…
Джеральдина серьезно качает головой.
— Вы правильно поняли. Именно трагично. Хотя с ним самим никаких трагедий не происходит. Сейчас он наверняка сидит на диване с пивом и орет перед телевизором.
— На диване?
— Дело обстоит примерно так: Леонард либо спит, либо пьян. Всего два состояния. Третьего не дано. Не понимаю, как она его терпит. Я уже чего только не придумывала. И молилась.
— Да, похоже, он у вас…
— Каждый вечер он вваливается в дверь, уже набив брюхо бигмаками и картошкой фри, и даже не подумает что-нибудь принести домой, поделиться со мной и Брендой — куда там! Этот человек не привык делиться. Совсем не думает о ближних. А о дальних тем более. Вы можете себе представить — мне ведь приходится платить за квартиру!
— Неужели? А он не…
— Но вот что я вам скажу: я все-таки последней посмеюсь над этим дураком. У него есть одна идея. Он вбил в свою пустую голову, что будто бы у меня куча денег и они все ему достанутся после моей смерти. Иногда проговаривается, когда под градусом. Так я и оставила деньги Леонарду Лоудеру! Он что, за идиотку меня считает?
— Ay вас, значит, нет никакой кучи денег?
Джеральдина хихикает, словно над очевидной нелепостью.
— Скажем так — я все свои вещи, абсолютно все, покупаю в магазинах «все по доллару».
Милли не до конца уверена, что правильно понимает это выражение, но суть ухватывает. Она сама большая поклонница магазинов «все за один евро».
— Единственное, что приходит в голову — давным-давно у меня было немного акций «Джонсон и Джонсон». Я ведь там работала. Не так уж много и было, и я их все равно уже продала. Съездила на эти деньги в несколько чудесных круизов. Но Леонард этого не знает. И нет такого закона, по которому я обязана ему докладывать.
— Конечно, нет, — говорит Милли. И тут у нее в голове начинает пробиваться крошечный росток идеи насчет того, сколько может стоить покойник, но ее прерывает пробирающаяся по проходу Эйдин — волосы у нее как грязная спутанная пряжа. Милли гордо представляет внучку новоявленной подруге, и в этот момент в динамиках звучит хриплый голос водителя автобуса, всего одно слово:
— Клируотер.