He как у людей

42

Автобус до Уэстморленд-стрит, электричка от станции Пирс-стрит, затем долгий путь пешком до Долки — и вот наконец Эйдин дома. Тихие пустые комнаты кажутся чужими. Чего бы только она не отдала сейчас, чтобы вернуться в самое заурядное утро из недавнего прошлого! Щелкнуть Чуму по макушке, крикнуть, ни к кому не обращаясь: «Я пошла!», хлопнуть дверью и шагать в школу с бутербродом в руке.

Дома Эйдин первым делом гуглит «Дублин больницы» и находит ближайшую к Миллберну. Стараясь говорить как можно более официальным тоном, звонит в приемную:

— Можно узнать о состоянии больной? Мисс Бликленд.

— Какая палата?

— Э-э-э… Неотложной помощи?

Ждать приходится бесконечно долго, и Эйдин чувствует, как уходят драгоценные минуты — а ей ведь нужно еще продумать план действий, собрать вещи…

Наконец трубку берет другая женщина.

— Говорит Николя. Чем я могу вам помочь?

— Я хотела узнать, как там мисс Бликленд? Ее привезли сегодня утром.

— С кем я разговариваю?

— Это ее племянница, Жюстин.

— Жюстин?..

— …Бликленд.

— Так, понимаю. Мы не передаем сведения о пациентах по телефону, мисс Бликленд.

Мисс Бликленд! Эйдин морщится.

— Если вы зайдете к нам в приемную, то…

— Но я не могу! Я живу далеко. Пожалуйста, это очень важно. Я просто хочу убедиться, что с ней все в порядке. Пожалуйста, скажите мне!

Пауза, а затем:

— Так вы говорите, она ваша тетя?

— Да.

— Могу я узнать имя пациентки?

Сколько же раз в долгих послеполуденных разговорах под сигаретный дым на берегу реки, в ночных перешептываниях на соседних койках, в оживленных беседах в столовой за обедом и за чаем Эйдин, Бриджид и другие девушки из «Фэйр» перемывали — можно сказать, наждаком терли — кости воспитательнице «Фэйр», сыпали остроумными прозвищами, ядовитыми лимериками (Эйдин) и безжалостно передразнивали ее хромую походку (Бриджид). Но ни Эйдин, ни, к примеру, ее бывшей подружке ни разу не пришло в голову поинтересоваться, как же зовут эту женщину, да и вообще хоть что-то узнать о ее жизни, увидеть в ней живого человека — человека, который из-за Эйдин теперь находится в тяжелом состоянии. Или уже умер.

— Я не знаю! — брякает она. — Энн?..

— Кто вы?

— Я зову ее тетя Бликленд. Пожалуйста, я очень беспокоюсь.

— Извините, но я не могу…

— Она умрет? — с мучительной болью вырывается у Эйдин.

— Я не имею права…

— Б…!

Эйдин швыряет трубку и сползает на пол, не в силах справиться с нахлынувшей бурей чувств, с тем неоспоримым фактом, что все — все! — непоправимо рухнуло, и это ее собственных рук дело.

— Пожалуйста, пусть только она не умрет! — снова и снова умоляюще твердит она вслух.

Когда дыхание становится ровнее, Эйдин встает с пола и вытирает лицо рукавом. Нужно спешить. Куда? Она понятия не имеет. Куда-нибудь подальше. Эйдин спускается в подвал. Даже не оглядевшись вокруг, не притаился ли там какой-нибудь сумасшедший, она отыскивает мамин оливковый чемодан на колесиках и катит по лестнице наверх — чемодан стукается о каждую ступеньку, из него сыплется какая-то труха и поднимаются в воздух облачка пыли. Нуала с Кира-ном могут скоро вернуться из школы, а то и мама… мама будет в ярости. Нет, хуже — она будет разочарована, ей будет стыдно за нее, Эйдин. А бедный папа, наверное, до сих пор еще бродит по Миллберну и ищет ее.

Эйдин осматривает все комнаты в поисках самых нужных вещей, которые могут пригодиться в бегах: телефон, зарядное устройство, наушники, чипсы.

И, конечно же, позарез нужны деньги — единственное, чего ей не хватает. Она перерывает весь стол в кабинете отца, но находит лишь горстку монет, которых не хватит даже на автобус.

Бабушка — это был бы вариант, но ведь бабушка сама недавно просила у нее взаймы. Но она в «Рос-сдейле». А значит, в ее доме никого нет. Можно пока поехать в Маргит, хотя бы ненадолго — посидеть там, собраться с мыслями, даже переночевать можно, хотя это, конечно, жутковатая перспектива.

Эйдин сует монеты в карман и, просматривая последний ящик, натыкается на папку с паспортами: шесть тонких лиловых книжечек. Вот и ее собственный, с мрачным лицом на фото, напоминающим тот день, когда они ходили фотографироваться в ателье, и она упрямо хмурилась и каменно молчала — в общем, целый геморрой.

Эйдин запихивает паспорт в чемодан. А может, поехать в Америку и разыскать Шона? Эта фантазия тут же захватывает ее. Она уже не раз представляла, как сидит у постели Шона и держит его за руку. Можно уехать во Флориду, учиться в Штатах, ходить в школу драмы, расположенную в кирпичном здании, где все то и дело поют ни с того ни с сего, где какой-нибудь учитель оценит ее стихи, где будут необъятно широкие коридоры и тысячи шкафчиков на стенах, а великолепные и ужасные чирлидерши с помпонами, стоящие в дверях, будут расступаться, пропуская их с Шоном — двух счастливых влюбленных.

Разумеется, все мечты разбиваются о тот факт, что у нее нет ни гроша в кармане, и к тому же она несовершеннолетняя. Даже если бы она и отважилась на такой дерзкий шаг, папа тут же приехал бы за ней и утащил домой.

В самом низу стопки лежит паспорт отца. На фото он выглядит намного моложе, чем сейчас, черты лица резче, левый уголок рта слегка приподнят, что придает ему какое-то глуповато-застенчивое выражение.

Тут же в голове выкристаллизовывается новая мысль. Без паспорта папа за ней далеко не уедет.

Хватит ли у нее смелости?

Мысленно напомнив себе, что красть чужие паспорта нехорошо и даже преступно, Эйдин решает просто перепрятать его куда-нибудь подальше, чтобы выиграть время, на всякий случай. В конце концов, она может в любой момент вернуть его на место, и вообще… Эйдин тянется к набитым битком книжным полкам и втискивает папин паспорт между тезаурусом Роже (по-прежнему любимым) и сильно потрепанным томиком «Дублинцев», а затем, чтобы не попасться никому на глаза, пробирается окольными путями до самого Дун-Лаэра.