He как у людей

21

Яичница на завтрак недожаренная и все равно какая-то резиновая. Она настолько отвратительна, что Бриджид демонстративно выходит из очереди и официально объявляет голодовку (этот ультиматум будет негласно снят, когда к обеду на кухне начнут раскатывать тесто для пирогов с заварным кремом). Эйдин, сидя перед чашкой с мокнущими в ней хлопьями, тщательно подбирает слова для утреннего сообщения Шону, когда в столовую, как всегда с опозданием, врывается Елена-Антония, знойная глазастая красавица из Барселоны. Елена яркий персонаж — вечно матерится, распевает песни Нила Даймонда дивным контральто и издевается над своими «фригидными» ирландскими соседками.

— Опять дерьмо на завтрак? — спрашивает она. — Как обычно. — отвечает Эйдин. — Бриджид объявила голодовку.

— Ты с ней дружишь?

Эйдин кивает.

— А что?

— Да так.

— Что ж ты спрашиваешь?

— Не знаю, ты в курсе или нет, но в прошлом году Бриджид дружила с одной девочкой, очень симпатичной, а кончилось тем, что та бросила школу. И все из-за Бриджид.

Эйдин обводит взглядом столовую и видит направляющуюся к ним Бриджид. Она плюхается на стул рядом с Эйдин, и Елена потихоньку отходят.

— Что, ему пишешь?

За последние четыре дня Эйдин получила от Шона Гилмора несколько сообщений, по большей части совсем простых и коротких, но решила для себя, что любовь не всегда находит поэтическое выражение. Не все же парни умеют на ходу клепать тексты для песен, как Чёткий, который сейчас укатил в турне по Восточной Азии и, кажется, совсем забыл своих преданных дублинских фанатов, даже ни разу не твитнул им ничего, с тех пор как уехал из Ирландии. Свинство, между прочим.

Первое сообщение Шона: «Ну как, послушала? Что скажешь?» — могло показаться совсем простым, но тот факт, что отправлено оно было рано утром, в 9:18, дал пищу для долгих и волнующих обсуждений с Бриджид, занявших два перекура (курила, впрочем, только Бриджид — Эйдин каждый раз скромно отказывается от предложенной сигареты). Такой ранний час говорит о нетерпении? Значит, его первые утренние мысли — о ней, так же, как и ее — о нем?

Как бы там ни было, ничто не предвещало сообщения, которое Эйдин получила сегодня.

«Вас вообще разрешается навещать, или всех посетителей мужского пола отстреливают на месте?»

Эйдин с Бриджид смотрят друг на друга и хором взвизгивают — таких звуков Эйдин не издавала еще ни разу в жизни. Она просто сражена — это одно из ее любимых слов. Сражена! Она смотрит на экран в полуобморочном изумлении и представляет, как Шон с ревом мчится по извилистой дороге к школе на мотоцикле (или он не водит мотоцикл?), швыряет горящий окурок через всю парковку (или он не курит?), а потом обнимает ее за талию (она еще не придумала, что на ней будет надето, но уж точно не школьный джемпер) и увозит далеко-далеко, потому что больше не может жить без нее ни минуты.

Звенит последний звонок, и ученицы Миллберна с мокрыми волосами и раскрасневшимися лицами, с папками, учебниками и карандашами в руках тянутся через «атриум» навстречу долгому, скучному, бесконечному школьному дню. Мисс Бликленд, сжимая в руке коробочку с мятным драже и блокнот, куда, без сомнения, готова занести любой намек на нарушение школьных правил, хромая, заходит в столовую, чтобы поторопить опаздывающих грозным взглядом.

Эйдин торопливо выстукивает:

«Из мужчин пускают только родственников. Будешь моим потерянным в детстве кузеном?:-)»

— Супер, — одобряет Бриджид.

— Эйдин Гогарти, — произносит Бликленд, и голос у нее негодующе подрагивает. — Третий звонок уже прозвенел.

Бриджид отталкивает Эйдин от клавиатуры. Даже в дурацких очках и в пятнах жирного белого крема от прыщей вид у нее какой-то демонический.

«Могу выйти с подругой сегодня в 16:00 и встретиться с тобой у реки напротив школы, мы всегда туда ходим».

Она вопросительно приподнимает бровь, глядя на Эйдин. Та какое-то время колеблется, а затем кивает в знак согласия. Бриджид нажимает «отправить».

— Эйдин Гогарти! Бриджид Кроу! Мне бы не хотелось лишать вас сегодня прогулки.

— Нет, мисс Бликленд, — отзывается Эйдин. Почти в ту же секунду слышится сигнал: новое письмо.

— Уже идем, — говорил Бриджид и шепотом добавляет: — Дырка вонючая.

Эйдин видит, что ответ уже пришел. Он краток: «ОК, тогда увидимся в 4».

С половины четвертого и до вечернего чая пятиклассницы и шестиклассницы из «Фэйр», которые хотят выйти из кампуса на прогулку, должны расписаться в огромном кожаном фолианте. Этот гроссбух с двумя откидными деревянными створками вместо обложки, совсем как папин Оксфордский словарь английского языка, лежит возле логова мисс Бликленд, ее сторожевой башни с прозрачными стенами, где она неустанно изыскивает поводы, чтобы обрушить свою изощренную бесчеловечность на какую-нибудь невинную жертву. За эту свирепость Эйдин терпеть не может мисс Бликленд: за записями в этой книге она следит с такой же неотступной бдительностью, как и за каждой своей подопечной, за каждым их шагом «дома», от открытого окна в спальне до звука воды в туалете, и всегда знает, кто на месте, а кого нет, кто куда вышел и с кем, кто тоскует по дому и кого тошнит в кабинке.

Подруги расписываются в книге, и Бриджид за спиной Бликленд показывает ей средний палец. Девочки объединяют свои капиталы (вместе набирается десять евро пятьдесят четыре цента), выходят за ворота и шагают по тропинке к магазинчику. Свобода! По крайней мере на полтора часа. В магазине Бриджид подмигивает старичку за кассой и берет десяток легких сигарет — как она часто утверждает, самой элитной марки в стране. Потом девочки переходят дорогу и направляются в запретную зону — на берег реки. «Река» — это сильно сказано, в этом месте она превращается в жалкий ручеек, но девочки как-то набрели на заброшенную, почти заросшую тропинку над самой водой, скрытую густой, буйной листвой, а рядом обнаружился разрисованный граффити мостик, под которым можно посидеть в уединении и поболтать.

Как только они усаживаются, Бриджид говорит:

— Я тебе говорила, что встречаюсь с Коннором в «Пике» в субботу вечером? А фотографию его показывала? — Она прокручивает экран телефона. — Полный отпад.

В лексиконе Бриджид страшненькие мальчишки — это просто мальчишки, симпатичные же — или «отпад», или «кайф», или высший класс — «улет». Причем из ее слов складывается впечатление, что каждый «улет» в Дублине в возрасте до двадцати лет крайне озабочен тем, чтобы залезть в трусы Бриджид Кроу. Если верить самой Бриджид, парни со всего Нортсайда неотступно преследуют ее: лапают за задницу в автобусах, прижимаются к груди в переполненном вагоне, — и по тому, как она об этом рассказывает, Эйдин чувствует, что это ей нравится. Еще Бриджид любит похвастать своими пьянками, перечисляя алкогольные напитки в таких количествах, что это напоминает список праздничных покупок. По ее рассказам, в прошлую пятницу она за каких-то три часа выпила четыре коктейля с ликером, три пинты пива и еще что-то — «уже не помню, к тому времени была косая в хлам». — Эйдин?

Это Шон. Непонятно, как он их так быстро нашел, но это он. На нем мягчайшая бежевая куртка под замшу и синяя рубашка с жестким воротничком поверх белой майки в рубчик. Он совсем не похож на ирландских парней. Эйдин сразу бросаются в глаза темные пряди жестких волос, падающих на плечи. Он смотрит ей прямо в лицо и улыбается неотразимой улыбкой. Полный отпад, кайф и улет.

— Привет… Ух ты, блин! — смеется он. — Закрой глаза на секунду.

Но Эйдин не закрывает. Она не отводит взгляда от Шона, а тот складывает ладони рупором у рта и кричит какому-то немолодому темноволосому мужчине на том берегу реки:

— Эй!

Они видят, как мужчина распахивает длинное темное пальто, открывая на редкость непривлекательное, рыхлое, нездорово бледное тело. Он совсем голый! Правда, эксгибиционист стоит далеко, в деталях его не разглядеть, как бы ему того ни хотелось, но Эйдин все-таки замечает темную щетку лобковых волос.

— Ой! — восклицает она с таким детским изумлением, что тут же готова провалиться сквозь землю.

Бриджид вопит:

— Медный гвоздик! — и они с Шоном покатываются со смеху.

Мужчина быстро застегивает пальто, взбирается на каменистый берег, спотыкаясь и путаясь ногами в траве, и бросается бежать, петляя между деревьями.

— И не появляйся здесь, пока не отрастишь пипиську подлиннее! — кричит Бриджид, и Шон хохочет чуть ли не до мокрых штанов. И зачем только она привела с собой Бриджид? Бриджид и за словом в карман не лезет, и бойкая, и опытная. А она, Эйдин, рядом с ней — безжизненная кукла, неодушевленный предмет.

— Теперь понятно, почему вы здесь тусуетесь, — говорит Шон.

Бриджид смеется, представляется наконец Шону и добавляет:

— Холодновато сегодня для извращений.

Шон снова от души смеется. Если бы Эйдин сейчас прыгнула с берега в реку и закричала из воды: «Помогите!», они, пожалуй, и не заметили бы.

— Классная у тебя куртка, — говорит Бриджид.

Эйдин разглядывает ямочки на щеках подруги, глубокие и, как ей вдруг кажется, ужасно неприятные: как будто в ее плутоватое лицо глубоко вдавили два младенческих пупка.

— Ты в «Брюсселе» никогда не бывал? — спрашивает Бриджид. — Мне что-то кажется, я тебя там видела.

— Нет, — отвечает Шон. — У меня нет поддельных документов.

— Ой, так я могу тебя провести. Я там одного бармена знаю, Джонатана. Он мне всегда бесплатно дает выпить. В последний раз налил две пинты.

— Круто, — говорит Шон.

— И в эти выходные пойду. Провести тебя?

Какая же Эйдин дурочка. Ну конечно, ему больше нравится Бриджид. Она крутая. Она может достать поддельное удостоверение личности. Она пьет в пабах. Она умеет делать минет.

Шон пристально смотрит на Эйдин.

— А ты пойдешь?

Она могла бы написать целый сонет об одних его глазах — зеленых, печальных.

— Я вообще-то не хожу в пабы, — говорит она.

— А куда ходишь? — улыбается он. — Кроме концертов Чёткого.

— Может, сядем? — предлагает Бриджид.

Шон подходит к Эйдин так близко, что их колени соприкасаются. Ей хочется, чтобы он и остался стоять вот так навсегда.

— Так что ты скажешь о той музыке? Слишком громкая, да? — Вид у него удрученный — Слишком быстрая? Слишком резкая?

— Может быть, немного через край.

Шон улыбается.

— Немного через край — это нормально. Это не мешает. А хоть что-нибудь тебе понравилось? Честно.

— Тексты кое-где понравились, например, Pepper, — говорит Эйдин. — Довольно поэтично.

— Не думаю, что кто-нибудь когда-нибудь говорил такое о «The Butthole Surfers». — Он смотрит на нее с любопытством. — А как насчет Ramones? Понравилось тебе?

— Ой, они потрясающие, я обожаю Ramones, — вмешивается Бриджид, мастерски выпуская струйку дыма правым уголком своего неугомонного рта. — А почему ты в школу не ходишь? — спрашивает она, отбрасывая окурок и тут же зажигая новую сигарету. Рисуется.

— Да мы последнее время переезжали с места на место. Я типа сдаю экзамены на аттестат.

— Везуха некоторым! Тебя что, мама учит?

— Нет. Тетя. Она как бы контролирует.

— А мама твоя где?

— Она умерла.

— Ой, ужас какой, — говорит Бриджид. — Она что, болела?

— Бриджид! — одергивает ее Эйдин.

— Спросить, что ли, нельзя? — Бриджид пожимает плечами. — Подумаешь.

— Да нет, ничего, — говорит Шон. Он слегка отодвигается, и их колени больше не касаются друг друга. — Нет, она умерла от передозировки.

— Бля… — говорит Бриджид.

— Можешь не рассказывать ничего, если… ну, если не хочешь, — говорит Эйдин.

— Да ничего, — снова говорит он. — Меня про это уже давно никто не спрашивал.

— А сколько ей лет было? — не унимается Брид-жид.

— Тридцать шесть.

— Ой, блин…

— Да.

Эйдин с Бриджид переглядываются.

— Вы с ней вдвоем жили? — спрашивает Бриджид.

Шон прикрывает глаза и кивает.

Эйдин втайне считает, что неплохо владеет речью, однако сейчас в голову не приходит ни единого подходящего слова. Таких слов просто нет. Набравшись смелости, она протягивает руку и гладит Шона по плечу. Неловко, немного с опаской. Но Шон берет ее за руку. Бриджид по-прежнему сидит рядом, начинает болтать о каких-то тусовках девичьих подростковых банд в городе, о том, что кто-то якобы обещал принести отличный гашиш, но для них ее словно бы не существует.