И тогда я ее убила

ГЛАВА 2

Следующие несколько дней я провожу в постели. Такое чувство, будто я никогда из нее не встану, просто не захочу встать. Я, конечно, понимала, что буду вне себя от горя, но ожидала, что к нему будет примешиваться щепотка облегчения. Ничего подобного. Каждую ночь мне снится, как я ее убиваю, — снится не само убийство как таковое, а осознание того, что я его совершила, и от этого меня потряхивает, ведь, без всяких сомнений, моя жизнь вскоре окончится. Меня в любую минуту могут разоблачить. Я жду стука в дверь, терзаемая всепоглощающим раскаянием. О, как мне хотелось бы повернуть время вспять! Как мне хотелось бы не совершать этого!

И каждое утро я просыпаюсь со стоном облегчения — такого глубокого, что глаза наполняются слезами. Слава богу, это только сон.

А потом я все вспоминаю, и это ужасно.

Наверняка всего лишь дело времени, когда меня задержат, и скоро в дверь действительно постучат. Убийц ведь ловят, верно? И я засыпаю снова, ведь что угодно лучше ожидания.

Джим очень добр и внимателен. Он думает, я горюю из-за смерти Беатрис. Он даже с работы отпросился, чтобы за мной присматривать, — вот до чего я плоха.

— Ты принимаешь все слишком близко к сердцу, Эм. Тебе, зайка, просто нужно отдохнуть, и станет полегче.

Он носит мне еду и чай, чашку за чашкой. И почти не разговаривает, просто сидит на кровати, терпеливо смотрит на меня, а его брови от переживаний сошлись в одну полоску. Но от смерти Беатрис ему должно бы стать легче. Теперь мы с ним снова будем только вдвоем, хоть он и никогда этого не скажет.

— Ты проснулась, Эм. — Это Джим принес кофе. Я слегка приподнимаюсь в постели. — Ну как ты?

— Вроде получше. — Кофе едва теплый. Интересно, сколько он простоял в чашке.

— Фрэнки звонил. Сказал, может отложить завтрашнее интервью, если ты не готова.

— Интервью? — Я пытаюсь собраться с мыслями, привести их в подобие порядка.

— Для «Открытой книги», заинька. По-прежнему хочешь его дать? Ты, вообще-то, не обязана.

— Оно же только в четверг. До четверга я наверняка оклемаюсь. — Я ставлю чашку на столик у кровати и сползаю обратно. Мне хочется лишь одного: поспать еще.

— Четверг уже завтра, Эм.

— Серьезно?

— Думаю, интервью надо отменить. Ты как, согласна?

Я вздрагиваю и снова сажусь как следует, будто меня подкинуло.

— Нет! Конечно же, мы не будем откладывать. Я пойду.

— Уверена?

— Я должна пойти. И хочу. Отзвонись им, милый, ладно? Скажи, что я буду.

Он смотрит на меня и с сомнением кивает.

— Хорошо, я с ними свяжусь.

— А я душ приму, — говорю я и встаю с кровати.

— Уверена, что справишься? — спрашивает Джим.

— Да, уверена. Я должна это сделать.

Понимаете, я попала в шорт-лист премии Пултона, одной из самых престижных, если не самой престижной литературной премии. Осмелюсь сказать, что сейчас я фаворитка, а «Открытая книга» — самая претенциозная и интеллектуальная литературная передача на телевидении. На данный момент это единственное, ради чего я готова встать с постели.

— Моя сегодняшняя гостья — Эмма Ферн, автор романа «Бегом по высокой траве», удивительного, увлекательного, смелого. Он как бы вне времени и все же говорит многое сердцам каждого поколения. Здравствуйте, Эмма. Добро пожаловать в «Открытую книгу».

— Здравствуйте, Ричард, и спасибо. Так замечательно оказаться у вас на передаче, — говорю я слабым голосом.

— Ну что ж, для начала, мои поздравления. Ваш первый роман — замечательная книга, которая сразу же оказалась в шорт-листе премии Пултона, и это громадное достижение.

— Да, спасибо вам. Я, конечно, очень счастлива, хоть и стараюсь умерить свой пыл. Это ведь мечта каждого писателя.

— Вот именно. К тому же вы написали бестселлер, что, как известно, не обязательно идет рука об руку с лауреатством.

— Да-да, повторюсь, я чувствую себя очень счастливой во всех отношениях. Все это просто сбывшаяся мечта.

— А еще у романа «Бегом по высокой траве» весьма необычная структура. Повествование нелинейно, временные рамки постоянно меняются. Все начинается с Первой мировой войны, и мы знакомимся с тремя сестрами, которые, скажем так, остались держать тылы, в то время как их братья…

Мне никак не сосредоточиться. Свет в студии жаркий, дезориентирующий. Я чувствую, как на коже проступают бисеринки пота; надеюсь, это незаметно. Я растеряна, устала, сбита с толку и отвечаю на вопросы почти механически — в конце концов, интервью я даю уже месяцами, но все равно концентрация то и дело ускользает. Остается лишь надеяться, что беседа закончится нормально.

— …Просто потрясающе, Эмма. Желаю вам удачи с Пултоновской премией. Могу поспорить, вы ждете не дождетесь результатов.

— И вы выиграете в этом споре, Ричард. — Мы оба смеемся. — Хотя, знаете, победить, конечно же, было бы здорово, но я и о шорт-листе мечтать не смела, так что все равно буду горда и счастлива, даже если не удастся выиграть.

— Да, достижение впечатляющее, особенно для первого романа, поэтому…

— Ричард, позвольте мне вас поправить: это не первый мой роман в полном смысле слова, а первый изданный.

Глаза у него делаются большими, а я не удерживаюсь и поднимаю бровь. Боюсь, вид у меня несколько надменный. Надеюсь, камера этого не ухватила.

— И где же тогда другой роман?

— Изнывает на дне ящика комода.

— Что ж, друзья, вы первые, кто об этом услышал, — говорит в камеру Ричард. — Можете побольше рассказать нам об этой книге, Эмма? Уверен, всем будет очень интересно о ней узнать.

— Нет-нет, послушайте, она пока не совсем готова. Дайте мне время стряхнуть с нее паутину, а там посмотрим. К тому же я и после напечатанной-то книги никак в себя не приду. — Я смеюсь (конечно, печальным смехом), Ричард присоединяется, но потом я продолжаю на более серьезной ноте: — А еще хочу сказать, что во время написания романа мне очень помогала моя дорогая подруга Беатрис Джонсон-Грин. Я здесь лишь благодаря ее поддержке и беззаветной дружбе.

Ричард кивает, на этот раз задумчиво. Вот-вот, правильно, давайте-ка воспользуемся случаем.

— Спасибо, что упомянули Беатрис Джонсон-Грин. Думаю, выражу чувства всех, кто сейчас нас смотрит, если скажу, что мы скорбим о ее кончине. Эту писательницу многие любили.

— Да, — произношу я, переводя дух, — очень многие.

— Печальная история. Жуткий несчастный случай лишил нас замечательного автора на пике ее карьеры. Ей бы еще жить да жить. Вы были так близки, может быть, у вас есть какая-нибудь история о Беатрис, которой вы хотите поделиться? Возможно, какое-нибудь особенное воспоминание?

Мне приходится приложить все свои силы, чтобы не разрыдаться.

— Мы с Беатрис очень дружили. Хочу еще раз сказать, что я сегодня здесь лишь благодаря ей. Она направляла меня и поддерживала советом, и я уверена, что без нее никогда не смогла бы закончить роман. Скорее всего, он бы тоже лежал в ящике комода вместе с предыдущим.

Подбородок у меня подрагивает, уголки рта ползут вниз, и я ничего не могу с этим поделать. Может, я слишком поспешила с интервью и приходить в студию было ошибкой.

Ричард держит паузу; вид у него серьезный, даже благоговейный.

— Мои соболезнования вашей потере, Эмма. Нашей общей потере, потому что кто из нас, бывало, не просиживал ночами над романом Беатрис Джонсон-Грин? — Он улыбается.

— Да уж, могу заверить, что частенько из-за нее не высыпалась, — говорю я, умудрившись выжать из себя ответную улыбку.

Я и до сих пор провожу из-за нее бессонные ночи. Что я вообще тут делаю? Не стоило сюда приходить. Надо было послушаться Джима и Фрэнки, надо было…

— …К сожалению, нам так и не выпало удовольствия создать программу с ее участием…

Я снова отключилась. Надо заставить себя сосредоточиться. Ради всего святого, не хватало только расклеиться во время выступления на национальном телевидении. «Давай, Эмма, соберись, — думаю я, — это твой шанс. Не упусти его».

— …Говорите, что она вас наставляла, но ведь ваш роман не детективный. Он написан не в том жанре, где так блистала Джонсон-Грин. — Это утверждение, не вопрос. — Можете рассказать, в чем именно заключалось ее наставничество?

Я киваю.

— Да, Ричард, вы правы, мы писали в совершенно разных стилях. Чтобы создать детектив, нужны особые навыки, и Беатрис ими обладала. Я никогда специально не задумывалась, в каком стиле или жанре хотела бы работать, текст просто шел изнутри, если вы понимаете, о чем я. Но, возвращаясь к вашему вопросу, Ричард, Беатрис взяла надо мной шефство, как только мы познакомились. Я начала роман несколько лет назад, но у меня не хватало уверенности, чтобы завершить его, ощутить себя писателем. Вот с этим-то она главным образом и помогла мне, да еще привила определенную дисциплину. — Я опять улыбаюсь.

— Она уж точно была плодовитым автором.

— Тут вы правы. Так что о каких-то обучающих приемах говорить не приходится, но мы каждый день обсуждали написанное и как будет развиваться сюжет. Беатрис очень меня поддерживала. Я всегда буду безмерно ей за это благодарна.

Ричард глубокомысленно кивает.

— Как вы познакомились? Ведь встреча с Беатрис перевернула всю вашу жизнь, вы когда-нибудь задумывались об этом?

Не знаю почему, но этот вопрос застает меня врасплох. В голове начинают тесниться воспоминания, я на миг теряю дар речи и вообще забываю о Ричарде.

— Она пришла ко мне в магазин, — наконец удается произнести мне.

Затем я рассказываю немного о том дне, когда я еще была хозяйкой интерьерного магазинчика и даже не помышляла стать автором опубликованной книги. Рассказываю, как познакомилась с Беатрис, как быстро связала нас страсть к писательству, как Беатрис была добра ко мне и какое это везение, что она в меня поверила. Можно сказать, я почти что стала ей приемной дочерью, своих-то у нее никогда не было, говорю я Ричарду. До знакомства с ней я никому не показывала рукописи, но она заставила меня поверить в себя и раскрыться, говорю я ему. Для нее было важно, чтобы я раскрыла свой потенциал, и она упорно работала в этом направлении. За что я всегда буду ей благодарна.

Да, я говорю ему все это.

И конечно, все это просто чушь собачья. Кроме первой фразы.

Она пришла ко мне в магазин.