И тогда я ее убила

ГЛАВА 25

Наверное, тот, кто не живет в этой квартире, ни за что бы не догадался, что в ней похозяйничала полиция. Ее постоянный обитатель мог бы заметить, что стопка писем лежит теперь по другую сторону от вазы или что книги на полках поменялись местами. А посторонний человек вроде меня, не знающий подобных нюансов, даже не заметит, что квартиру обыскивали.

Я примчалась сюда прямиком из полицейского участка. Сейчас мы в гостиной, и я не свожу глаз с того места у подножия лестницы, где было так много крови и где я сперва бережно поддерживала ее голову, а потом… ладно, не будем об этом.

Трудно поверить, но тут не осталось ни следа случившейся трагедии. Только с лестницы убрали узкую ковровую дорожку, и по краям стали заметны тонкие полоски, которые отличаются по цвету от более бледного камня в центре. Я всегда считала, что ковер там плохо смотрится. У него был совершенно неподходящий цвет.

Вдоль одной стены комнаты тянется высокий и широкий стеллаж, где открытые полки перемежаются со шкафчиками, у которых есть дверцы. Пока я таращилась прямо перед собой, погрузившись в воспоминания, Джордж открыл одну из этих дверец и теперь набирает на клавиатуре код. Я замираю.

— Не знала, что у вас есть сейф.

— С чего бы вдруг тебе знать? — Дверца с тихим щелчком открывается.

— Мы тоже подумываем завести сейф. Этот выглядит очень неплохо.

Я подхожу поближе к Джорджу, чтобы можно было заглянуть внутрь. Он лезет в карман пиджака и достает конверт. Похоже, его не смущает, что я стою рядом и глазею на самое ценное, что у него есть.

В маленьком сейфе всего одна полка. Мне удается заметить пару больших пухлых конвертов и черную, обитую бархатом шкатулку на дне — скорее всего, с драгоценностями.

— Если честно, я думаю, они все примерно одинаковые. Не уверен, что в моем есть что-нибудь особенное.

Джордж говорит усталым голосом, как будто сейчас ему нет никакого дела до всех сейфов мира. Он кладет конверт на полку и захлопывает дверцу, потом запирает внешнюю дверцу шкафчика и поворачивается ко мне. На краткий миг мое присутствие, похоже, вызывает у него удивление, потом он трясет головой и ерошит густые седеющие волосы.

— Что за кошмар, Эмма. Чудовищный кошмар.

Я делаю движение к нему, чтобы утешить, но он останавливает меня, выставив перед собой ладонь и покачав головой:

— Все нормально.

— Этот дурацкий сосед, — говорю я, — просто примазывается к вашей истории. К тому же зачем ему понадобилось выступить именно сейчас? Силы небесные, да Беатрис мертва уже несколько недель!

Джордж вскидывает голову и смотрит на меня. Я пальчиком смахиваю с уголка глаза несуществующую слезу.

— Неужели нельзя оставить ее в покое? Разве она мало выстрадала? Разве мы все мало выстрадали? — причитаю я.

— Они вроде бы только что вернулись из-за границы.

— У них там, за границей, газет, что ли, не было? Или Интернета?

— Сосед слышал, что случилось, но не сообразил, насколько важна дата, пока не приехал домой.

Значит, все-таки мужчина.

— Ты в это веришь? — спрашиваю я.

— Во что?

— Что тут кто-то был, когда Беатрис… когда ее не стало.

— Так полиция тебе не сказала? Максин, девушка, которая делает у нас уборку, была тут в то утро. Она ушла как раз перед возвращением Беатрис. Назвала точное время своего ухода, сказала, куда пошла потом — к следующему клиенту, насколько я понял. — Он вздыхает. — Так что, похоже, сосед слышал, как уходила Максин.

О. Мой. Бог. Мне даже в голову не приходило, что кто-то еще мог явиться в квартиру со своим ключом. Я вспоминаю молодую женщину, которая придержала мне дверь. В голове мелькает мысль, что она ведь могла прийти и позже, когда мы… когда я… я немедленно пресекаю размышления.

— Но я ведь вроде сказала им…

— Знаю. Не надо было лгать ради меня, Эмма.

— Это не ложь. Я тебя видела.

— Я не ходил в тот день за сэндвичем и кофе. — Он искоса смотрит на меня. — И никогда не хожу, это делает мой помощник. — Он говорит безразличным тоном, словно ему все равно. Нет смысла настаивать.

— Ты сообщил в полицию?

— Что ты солгала ради меня? Нет.

— Джордж, я хотела как лучше.

— Я знаю и тронут, правда. — Он одаривает меня короткой благодарной улыбкой и делает жест в сторону кухни. — Будешь кофе? Я бы не отказался.

— Хочешь, сварю? — предлагаю я.

— Нет, я сам, мне надо занимать себя такими вот обыденными вещами. — Его улыбка становится еще грустнее.

— Джордж?

— Да? — оборачивается он.

— Ты не против если… не возражаешь, чтобы я…

— Что такое?

— Можно я схожу наверх? В ее кабинет. Просто в последний раз, когда я там была, мы так…

— Понимаю. Конечно, иди.

— Спасибо, Джордж.

Он выходит из гостиной, а я поднимаюсь по лестнице, глядя прямо перед собой.

Мне ясно, что коктейльная салфетка с большой долей вероятности находится в сейфе, в одном из тех толстых конвертов. Но все равно до сих пор надеюсь, что Беатрис оставила ее где-то в спальне или в кабинете. Ладно, раз уж я все равно здесь, то ничего не потеряю, если попробую поискать. Не знаю, что мне делать, если она все-таки в сейфе, — цифр, которые набирал Джордж, я не разглядела.

Я испытываю сильное ощущение дежавю, когда быстро выдвигаю ящики и копаюсь в блокнотах, проглядываю полки и открываю папки, но снова, как и в прошлый раз, ничего не обнаруживаю. Салфетки нет. Или, может, она есть, просто мне ее не найти. Однако я, воспользовавшись возможностью, пристраиваю ключ, который дала мне Беатрис и который я прятала в кармане, среди скрепок и ластиков в маленьком фарфоровом блюдце на письменном столе.

Я иду в спальню и первым делом замечаю, что теперь тут иначе пахнет. В спальне особенно чувствуется, что хозяйка покинула дом навсегда, ведь ее запах исчез. Поразительно. «Даже „комната для капризов“ не скучает по тебе, Беатрис», — думаю я.

Джордж не убрал ничего с тумбочки у той стороны кровати, где спала Беатрис. Ее лицо смотрит на меня из рамки — ну кто держит собственные фотографии на прикроватном столике? Я легонько веду по стеклу пальцем, и на подушечке остается немного пыли. Я подумываю, не плюнуть ли на снимок.

— Она читала это перед смертью.

Я оборачиваюсь и смотрю на Джорджа. Мы почти в тех же позах и на тех же местах, что я и Беатрис в тот роковой день. Он стоит, прислонившись к дверному косяку, руки сложены на груди. В точности как она тогда. Я тоже стою, и это единственное различие.

Джордж подходит ко мне, и мы вместе смотрим на стопку книг, которую я, по его мнению, разглядывала.

— «Красный свитер» Джей-Кей Острина, — задумчиво тянет он.

Книга лежит среди других вещей: рядом журнал и всякий мелкий хлам, до которого легко дотянуться с кровати: начатая упаковка таблеток от головной боли, блокнотик, несколько скомканных бумажных платочков.

Я дотрагиваюсь до книги.

— Одна из ее любимых, — говорит Джордж. — Беатрис ее перечитывала. Тебе тоже понравится, я знаю. На. — Он берет книгу и сует мне в руки. — Это тебе. Она правда очень ее любила.

— Ой, Джордж, нет. Я не могу взять.

— Пожалуйста. Я хочу, чтобы ты ее взяла, и, уверен, Беатрис тоже бы этого хотела.

Я беру книгу, думая: «Да какая разница», и глажу обложку жестом, который, надеюсь, сойдет за ностальгический. Потом тру пальцем под каждым глазом и произношу с сарказмом:

— Тушь для ресниц. Тот, кто ее изобрел, в жизни не проронил ни слезинки.

Джордж ласково кладет руку мне на плечо.

— Идем вниз, попьем кофе.