Два дня спустя, сидя в магазине, я все еще думала о Беатрис и одновременно пыталась сосредоточиться на документации, когда зазвонил телефон.
— Хотела поблагодарить вас, Эмма. За то, что выручили меня на днях.
У меня подпрыгнуло сердце. Господи, какой дивный у нее голос: немного низковат для женского, но от этого в нем еще больше… чего больше — уверенности, стиля? Он такой теплый, медовый, и меня так волновали его обертона! Я сказала, что рада была помочь, мгновенно позабыв обо всех последовавших неприятностях.
— Эмма, я позвонила, потому что хочу отблагодарить вас как следует, — сказала Беатрис. — Я ведь не шучу, когда говорю, что вы помогли мне избежать неприятностей. Полагаю, вам пришлось повстречаться с драконихой?
Я засмеялась:
— Ну да, пришлось. — Вдаваться в подробности я не собиралась, но и делать вид, будто мне непонятно, о чем речь, тоже не стоило.
— Значит, вы понимаете, почему я держусь от нее подальше. Эмма, простите, что звоню в последний момент, но, может быть, вы согласитесь со мной пообедать? Я надеялась сводить вас куда-нибудь.
— О-о, вы вовсе не обязаны. — Мой стандартный ответ всякому, кто пытается чем-то меня порадовать.
— Прошу вас, я была бы рада. Вы действительно спасли меня, позвольте хотя бы угостить вас обедом. Я с таким удовольствием с вами общалась, что с моей стороны это вполне эгоистичное желание. Правда. Серьезно, буду очень рада вашему обществу, если выкроите время.
Ее прямота показалась мне довольно странной, ведь она говорила о своих чувствах, ни на секунду не остановившись, чтобы подумать, как прозвучат ее слова, как вообще все это выглядит. Она меня восхищала — меня с моими бесконечными рефлексиями. Мне захотелось поучиться у нее.
— Спасибо, Беатрис. Я буду очень рада.
— Ах, как чудесно! Тогда я закажу столик в «Л’Амбруази», вам подойдет?
— Боже, вы уверены?
— Конечно. Встретимся в час? Или это слишком рано?
Я сверилась с часами. У меня было всего сорок минут, чтобы добраться до места, но я успевала.
— Нет, отлично. Спасибо, Беатрис. Скоро увидимся.
Едва войдя в ресторан, я немедленно пожалела, что одета слишком простенько, но потом решила не зацикливаться. Пригласить меня было со стороны Беатрис таким великодушным жестом, что я не сомневалась: до моего наряда ей и дела нет.
Сама она еще не приехала, но метрдотель ждал меня и сразу провел к столику. Удивительно, что ей удалось заказать место за такое короткое время, ведь ресторан был забит под завязку. Но, конечно, она-то могла забронировать там столик, когда только пожелает. Это же Беатрис Джонсон-Грин: наверняка все с готовностью падали ниц, лишь бы ей угодить. Сидя в ожидании на одном из лучших мест и изучая меню (к счастью, в нем не были указаны цены), я невольно ощущала некоторое самодовольство.
Как обычно, я стала разглядывать убранство помещения: с этим я ничего не могу поделать, привычка такая. Вначале мне показалось, что тут темновато из-за деревянных панелей на стенах и задернутых штор, особенно если учесть, что на дворе день, но теперь я приспособилась и поняла, что интерьер просто превосходен.
Потом я посмотрела на часы. Может, я недопоняла, во сколько мы встречаемся? Я попыталась вспомнить, что сказала Беатрис, — приходить к часу? Но тут я ощутила движение воздуха, и она появилась передо мной.
— Извините, что опоздала, — проговорила она, усаживаясь. — Хотя кого я хочу обмануть, я вечно опаздываю, не знаю уж почему. Это у меня в крови. Ладно, не берите в голову, вот мы и встретились. — Она улыбнулась. — Как приятно вас видеть, Эмма.
— Я тоже рада видеть вас, Беатрис.
Мне пришлось ущипнуть себя. Ничего себе, вот она я, в обществе невероятной женщины, которой так давно издалека восхищалась! Я думала, все будут на нее таращиться, но никто словно и не замечал мою собеседницу, а если кто и провожал взглядом, то, подозреваю, лишь из-за ее внешности. Выглядела она ошеломляюще. Неужели не все знают, кто такая Беатрис Джонсон-Грин? И не понимают, что вот она, среди них, собирается со мной пообедать?
— Замечательное место, — констатировала я очевидное.
— Вы бывали тут раньше?
— Нет, никогда.
— Ну, тогда вас ждет роскошное угощение, — заметила она, пока метрдотель расстилал салфетку у нее на коленях. Он кивнул в знак признательности за похвалу ресторану.
Смутившись от одной мысли, что это сделает кто-то другой, я бросилась разворачивать собственную салфетку, тем самым демонстрируя, что заведение мне не по рангу, а сама я тут не ко двору.
— Выпьете вина? — спросила Беатрис.
— Даже не знаю. Если честно, я обычно не пью в обед.
— Ну что вы, тут же только мы, девчонки, можно дать себе волю и ринуться навстречу опасностям.
Я рассмеялась:
— Хорошо, давайте, — и так здорово себя почувствовала, когда произнесла эти слова. Боже, да это просто счастье!
— Сейчас позову сомелье, мэм, — пообещал метрдотель и быстро махнул рукой, привлекая внимание сомелье, но Беатрис его остановила:
— Незачем, Ален, я знаю, что мы возьмем. Бутылку «Барта», пожалуйста. — Она вернула метрдотелю винную карту и обернулась ко мне: — Погодите, я вообще извинилась?
— За что?
— За то, что загрузила вас своими проблемами, — покачала головой она.
— Для меня, Беатрис, никаких проблем не было.
«Беатрис»! Как же мне нравилось обращаться к ней по имени! Моя подруга Беатрис. Я решила прикинуть, как это может звучать: «Вы встречались с моей подругой Беатрис? А-а, так вы не знакомы? Беатрис Джонсон-Грин. Писательница. Да! Это и есть моя подруга Беатрис!»
— С вашей стороны было так великодушно мне помочь. Спасибо вам огромное, — сказала она, возвращая меня в реальность.
Батюшки мои, я действительно была тут и уже собиралась возразить Беатрис, но в этот миг явился сомелье с бутылкой чего-то, похожего на розовое шампанское.
— Мсье Реймон, вы, как всегда, в самый подходящий момент! — Беатрис подмигнула ему, пока он нас обслуживал.
Я не сомневалась, что полбутылки мне не осилить, но не переживала. Мы же решили дать себе волю.
— Нет, оставьте тут. — Беатрис вскинула руку, не давая сомелье унести серебряное ведерко к буфету, который располагался в нескольких футах от нас. Она заговорщически наклонилась ко мне и прошептала: — Как по-вашему, они специально так делают, чтобы не дать нам выпить лишнего? Чтобы нам каждый раз пришлось просить налить еще? Если подумать, это, наверное, плохо для бизнеса.
Мы заказали еду и сидели, потягивая вино и расспрашивая друг друга о жизни. «Где вы живете? Замужем ли? А дети есть?» Выяснилось, что обе мы замужем, но бездетны, хотя мне хотелось обзавестись ребенком или двумя. Я считала, что в мои тридцать два года у меня еще неплохие шансы. Во всяком случае, надеялась на это.
— Мне-то уже поздно, — сказала Беатрис. — Да, определенно слишком поздно, даже современная медицина еще не достигла таких высот. Хотя, может, и достигла. Как бы то ни было, мне никогда не хотелось детей, а дети никогда не хотели меня.
— А Джордж хотел? — спросила я и тут же пожалела об этом. — Прошу прощения, это не мое дело.
— А ему все равно, что так, что этак, — ответила она, игнорируя мою неловкость. — Он знал, когда на мне женился, что я не хочу семьи в обычном понимании. И за тридцать четыре года брака ни разу не спросил, не передумала ли я.
— Ну и ну! — выпалила я.
— Неужели это настолько удивительно? Мои книги — это мои дети. Мои друзья — это моя семья. У нас с Джорджем прекрасная жизнь, зачем портить ее детьми?
Я расхохоталась. Странно, конечно, что они с мужем никогда как следует не говорили о детях, но мне не хотелось развивать эту тему. Беатрис налила себе еще розового шампанского, и возле нас тут же материализовался шокированный сомелье.
— Ладно вам, мсье Реймон, — мягко укорила его она, — вы ведь знаете меня достаточно давно, к тому же компания у нас сегодня чисто женская, так что мы отлично справимся сами.
И она спровадила сомелье, бормочущего «очень хорошо» и «как пожелаете». Я улыбнулась ему, мол, прощения просим. Не хотелось его разочаровывать.
— Что же вы, догоняйте, — пожурила меня Беатрис.
Я едва прикоснулась к своему бокалу, а она уже принялась за второй. Я послушно выпила все до дна, и она долила мне еще.
— А можно поговорить про ваши книги? — спросила я. Она чуть улыбнулась, и я сочла это знаком согласия. — Просто хотела сказать, что на самом деле вы мой любимый писатель. Мне нравится все-все, что вы написали.
Меня понесло. Я никак не могла остановиться, все тараторила, как восхищаюсь ею. Вот что сделал со мной один-единственный бокал шампанского!
— Они такие необычные, такие захватывающие! Где вы берете сюжеты? И героев? Они такие… ну, не знаю даже… хотела сказать, «настоящие», но они еще круче.
Беатрис выглядела искренне польщенной.
— Ну, знаете, трудно сказать точно. Многих персонажей я в основном писала с себя, особенно слабаков и гадов! — она засмеялась, и я тоже, хоть и отметила тот факт, что уже слышала именно эти слова во время ее выступления на радио. Может, повторов не избежать, когда снова и снова слышишь одни и те же вопросы. Да и почему бы ей не давать всякий раз один и тот же ответ? В конце концов, это лишь подтверждает его правдивость.
Еда оказалась великолепной, в традициях кухни «нувель», и вкус блюд меня ничуть не разочаровал, однако Беатрис еле-еле притронулась к своей тарелке. Едва я подумала, что мне хватит пить, как она сделала сомелье знак принести еще бутылку.
— Расскажите мне о себе, Эмма.
— Да рассказывать-то особо нечего.
— Наверняка есть что, поэтому рассказывайте все. Для начала давайте про магазин, а потом пойдем дальше. Откуда он взялся?
И я рассказала о том, что моя мать умерла, когда мне было слегка за двадцать, и мне выплатили ее страховку. О том, как я была потрясена, получив деньги, поскольку понятия не имела, что мама застраховала свою жизнь. Рассказала, как тосковала по маме и что она очень любила красивые вещи, а вот о том, что мы не могли их себе позволить, говорить не стала. Как и о том, что мы с мамой часами разглядывали глянцевые интерьерные журналы, украденные мною из приемной врача, придумывая наш идеальный дом комнату за комнатой, воображая каждый предмет мебели и точно зная, что нам никогда не выбраться из адской дыры в убогом районе Квинса.
Нет, ничего этого я не сказала, но все равно у меня вышел рассказ об иных временах и ином месте. Зато я поведала, что вложила деньги в магазин чуть ли не по капризу, просто для того, чтобы окружить себя вещами, которые понравились бы маме, и таким образом жить среди них — ведь именно этого она для меня хотела.
Мы побеседовали о моих любимых дизайнерах, о том, как я обновляю ассортимент товаров. Потом я побольше рассказала о Джиме, о том, какой он замечательный и как мне повезло стать его избранницей. Она покачала головой:
— Да ладно, Эмма, ведь вы красивая, состоявшаяся деловая женщина. Джим, должно быть, других мужчин от вас палками отгонял.
Я засмеялась — не только от удовольствия, которое доставили мне ее слова, но и от представшей в воображении картинки. Вообще в тот день я выложила ей о себе почти все, разве что номер социального страхования не сообщила, хоть и было такое искушение.
Не знаю, сколько раз Беатрис подливала мне вина, просто не обратила внимания, но голова у меня определенно пошла кругом. Пока я рассказывала свои истории, она внимательно смотрела на меня большими карими глазами, сосредоточенно хмурилась, словно не желая пропустить ни единой детали, и подкидывала вопросы, побуждая развивать ту или иную тему. Я чувствовала себя в буквальном смысле интересной. А потом все-таки выпалила признание, на которое до сих пор не отваживалась, хоть мне и до смерти хотелось.
— Я когда-то написала роман.
Беатрис вскинула голову и высоко подняла брови:
— Роман? Неужели? Расскажите мне о нем побольше, всё расскажите!
— Да ну, просто глупость. Я написала его для себя, много лет назад.
— Роман не может быть глупостью, милочка моя. Его издали? Можно мне экземпляр?
— Господи, нет, конечно! — Я рассмеялась от смущения. — Пыталась его опубликовать, послала кое-кому, но ничего не вышло.
Зачем я лгала? Мой так называемый роман насчитывал в лучшем случае двадцать страниц.
— Расскажите, о чем он. Криминальная история? Или про любовь? Я люблю хорошие любовные истории.
Жалея, что вообще подняла эту тему, я пересказала сюжет, додумывая его по ходу дела. Беатрис все никак не давала мне сменить тему.
— Эмма, вы помните мой роман «Человек зимой»? Так я сочинила его за десять — или нет, погодите, кажется, за тринадцать лет до публикации.
— Ничего себе, это одна из моих любимых книг! А то и самая любимая. И что там с ней было?
— Просто мой агент считала, что роман не готов. Хотела, чтобы я внесла изменения, которые мне не нравились. Если кратко, я отказалась что-либо менять, отложила рукопись в долгий ящик и занялась другими книгами. А потом однажды вернулась к тексту, перечитала впервые за десять с лишним лет и сразу поняла, что агент во всем права! — Беатрис засмеялась. — А еще мгновенно сообразила, что, если внести подсказанные ею изменения, выйдет идеальная книга! И я их внесла, и теперь мы имеем то, что имеем. Я вот к чему веду, Эмма: почему бы вам не стереть со своего романа пыль и не взглянуть на него еще раз свежим взглядом?
— Ой, нет, да и в любом случае его у меня уже нету. Много лет назад я его выбросила.
— Выбросили? Нет, Эмма! Как же так? Никогда не выбрасывайте рукописи! Никогда!
— Ну, все равно дело прошлое. Но знаете, — я сделала паузу, а потом решилась: — У меня возник замысел еще одного романа. Может, затраченные на него усилия окупятся. — Тут я помотала головой. — Господи, да я напилась.
— Эмма, какая же вы скромница!
— Ну правда, трудно найти время на творчество, а может, мне не хватает мотивации, не знаю. Но хочу еще разок как следует попытаться. Вот мы с вами познакомились, поговорили об этом, и я вдохновилась. — Я улыбнулась ей и подняла бокал.
— У меня возникла идея: почему бы вам не показать рукопись мне? А я скажу, что о ней думаю.
— Боже мой, нет! Да я бы никогда… я…
Она прервала меня движением руки:
— Нет, выслушайте меня.
Я откинулась на стуле и стала слушать.
— Я расскажу, что думаю о вашем тексте, и буду честна, а еще я могу научить вас кое-каким приемчикам писательского ремесла. Если захотите, даже помогу вам закончить роман. Стану вашей личной наставницей! Мы получим уйму удовольствия. Создадим совместный проект. Что вы на это скажете?
А я не знала, что и сказать. Ее предложение меня ошарашило; я понимала, что отказываться глупо, и была достаточна пьяна, чтобы решиться:
— Большое спасибо, это честь для меня. Большая честь. Я принимаю ваше предложение.
Беатрис потянулась к бокалу, и в который раз за день мы подняли тост — за литературные успехи в целом.