И тогда я ее убила

ГЛАВА 27

Разве не удивительно, как все может измениться в один миг? Невероятно, как обернулось дело. Я встаю поздно, проспав всю ночь сном младенца, хотя, как любит говорить Джекки, у людей, которые поминают младенческий сон, явно не было своих детей. Ночью, прежде чем снова лечь, я взяла эту дебильную салфетку, изорвала как можно мельче и смыла клочки в унитаз. Так что сегодня — здравствуй, мир! — я опять прославленная писательница, на минуточку, номинант премии Пултона, и мне уже удалось свести почти все концы с концами, осталось совсем чуть-чуть.

Нужно разобраться с Ханной.

Учитывая происходящее, особенно полицию, думать об этом не хочется. При мысли о нашем последнем разговоре меня передергивает. Когда она сказала, что нашла среди бумаг Беатрис канву «Бегом по высокой траве», мне на какой-то ужасный миг показалось, что вокруг меня сдвигаются стены. Но я зашла так далеко не для того, чтобы меня вывел на чистую воду кто-то вроде Ханны.

Не сомневаюсь, она проглотила мое сомнительное объяснение. Понятно, оно до сих пор сбивает ее с толку, но другого варианта все равно нет, а мой звучит вполне резонно. Даже убедительно, учитывая, что мы с Беатрис дружили.

Как только добуду рукопись, немедленно от нее избавлюсь. Или даже перепишу сперва своим почерком, если удастся найти похожую бумагу. Тогда никто не сможет отрицать, что записи сделаны мною, это пригодится, если нечто подобное произойдет снова.

Только вот рукопись пока не у меня, и дела обстоят так уже довольно давно, хоть Ханна и пообещала немедленно прислать ее мне. Вот в чем сложность, когда речь заходит о доверии к людям, которые собираются совершить правильный поступок: они крайне редко доводят дело до конца, а ты веришь их обещаниям, расслабляешься и считаешь, что все уже сделано и от тебя ничего не требуется.

Я звоню Ханне на работу. Ее там нет, и я не оставляю сообщения. Однако тут же раздается телефонный звонок, и не на мобильник, а на домашний телефон, который вообще-то крайне редко подает признаки жизни. Я даже сомневаюсь, что давала кому-нибудь его номер, но, наверное, Ханна каким-то образом его добыла и вот теперь перезванивает. Я снимаю трубку:

— Алло?

На том конце провода тишина. Не такая, как бывает, когда не установилось соединение, а как будто кто-то слушает, но молчит.

— Алло? — снова говорю я, потом вешаю трубку.

Люди так грубы! Ясное дело, кто-то ошибся номером, но ведь не расстреляют же его, если он скажет об этом и извинится.

Я возвращаюсь на диван и продолжаю мысленно планировать свое утро. Позже у меня будут литературные чтения — до чего же мне нравится говорить такие вещи! — но сперва надо разобраться с электронной почтой и понять, есть ли время на маникюр. Вероятно, нет, но я могла бы…

Телефон снова звонит.

— Да?

На этот раз женский голос просит Джима. Прямо с места в карьер:

— Джим дома?

Ни тебе «пожалуйста», ни «здравствуйте», ни «извините за беспокойство».

— Нет, его нет, а кто спрашивает?

«Я ему не секретарша, — думаю я, — ты мне домой звонишь, прояви вежливость».

— А где он? — спрашивает женщина.

— Извините, с кем я говорю? — Я что, сказала «извините»?

Слышу, как грубиянка вздыхает, как будто расспросы совершенно не ко времени.

— Алло? Вы меня слышите?

— А где он? — интересуется она.

— На работе, куда вам следовало позвонить с самого начала. А вы звоните домой. Кто это?

— На работе его нет, я уже три раза туда звонила. Передайте, что звонила Элисон. — Тут она запоздало и небрежно добавляет: — Пожалуйста.

— Насчет чего? — спрашиваю я, но трубка уже умолкла.

Элисон. Та молоденькая сучка, которая болталась с Джимом перед нашим домом. И которую я, вне всякого сомнения, мельком видела несколько месяцев назад, в тот вечер, когда встречалась в баре с мужем и его сотрудниками. Я потом поговорила с ним об этом, спросила: «Тебя что, Элисон ждала?», а он напрягся и ответил: «Эмма, не говори глупостей». Но теперь мне кажется, что я все-таки видела Элисон, которая поджидала Джима. Значит, у них была интрижка, я это чувствую. А что теперь надо этой нахалке? Между ними до сих пор что-то есть? Уверена, именно с ней Джим разговаривал сегодня ночью. Уж точно не с Терри — до чего, на самом деле, тупое вранье и как оно недостойно Джима!

Господи, и знать не знала, что он из таких придурков. Профессор, который трахает свою молодую студентку? Я вас умоляю!

У меня сводит живот. Что затевает Джим? Как он может так со мной поступать? Я все для него делаю и готова делать дальше. Мне нельзя его потерять, это просто не вариант. Я так старалась наладить семейные отношения, вкладывалась в наш брак. Мы прекрасная пара, мы счастливы, нам хорошо вместе. Два успешных человека, которые по-настоящему друг друга любят. Все, кто нас знает, завидуют. Может, все-таки у него нет никаких шашней на стороне? Я вспоминаю ночной телефонный разговор и понимаю, что тон у Джима был не влюбленным, а недовольным. Может, Элисон сама в него вцепилась, а он знать ее не хочет. Да, больше похоже на правду. Она ведь только что сказала, что трижды ему звонила, а он не перезвонил? Я ухмыльнулась. Если эта девочка думает, что благодаря настойчивости ей удастся отбить у меня мужа, ее ждет разочарование. Джим ненавидит, когда к нему пристают.

Я звоню Джиму в контору, якобы чтобы передать сообщение. Дженни, администратор, немедленно нас соединяет. Замечательно.

— Эм, заинька.

— Привет, дорогой, как проходит твой день?

— Замечательно. Лучше не бывает. Можно даже сказать, все идет как по маслу.

Я смеюсь.

— Здорово, рада слышать.

— У тебя все в порядке?

— Да, но только что был какой-то странный звонок. Вообще-то, тебе звонила Элисон. Она была довольно настойчива, и я решила сразу рассказать тебе.

Молчание.

— Она сказала, что три раза звонила тебе на работу, но тебя там не оказалось.

— Да нет, я все время тут. Боже, что за… прости, зайка, она не должна была вот так тебя дергать. Я позабочусь о том, чтобы она не названивала нам домой. Извини. Вот же глупая девка.

Мне хочется вскинуть кулак в воздух. Да!

— Чего ей надо?

— Хочет на работу устроиться. Она моя бывшая студентка, я тебе говорил.

— Ясно. Лишь бы обошлось без проблем.

— А никаких проблем и нет, честно. Заинька, погоди минутку. — До меня доносятся приглушенные звуки, кто-то что-то говорит, но Джим, должно быть, прикрыл трубку рукой. — Не могу больше говорить, зайка. Терри передает привет, говорит, ждет не дождется вечера.

Боже мой, я же совершенно забыла!

— И ему привет. Я тоже предвкушаю встречу.

— Передам. Эм, мне правда надо спешить.

— Понимаю. Люблю тебя.

— Люблю тебя, милая.

Сердце у меня поет.

День слишком хорош, чтобы позволить кому-то вроде Элисон его испортить. Уж не знаю, что там было у них с Джимом, но теперь это явно в прошлом. Так что я выбрасываю ее из головы, беру ноутбук и приступаю к работе. Проверяю рейтинг на «Амазоне» — я двадцать седьмая, просто замечательно, — читаю письма. Фрэнки запланировал кучу мероприятий с моим участием, и, чтобы разобраться с расписанием, требуется некоторое время.

Покосившись в угол экрана, я удивляюсь, что уже, оказывается, столько времени. Пора собираться на встречу с читателями. Право слово, быть мной иногда так тяжело! Я потягиваюсь, закинув руки за голову. Нужно переодеться, привести себя в порядок. Я уже собираюсь закрыть ноутбук, но на странице «Амазона», которая все еще открыта, появляется боковая панель с новым отзывом и цепляет мой взгляд.

Комната плывет перед глазами. Как будто дом вдруг наклонился набок, а я осталась сидеть, как сидела. Дыхание перехватывает, как будто что-то сдавило грудь и воздух туда больше не попадает. Я пытаюсь осознать смысл последнего комментария, но мне трудно, потому что буквы прыгают перед глазами и на них трудно сосредоточиться.

Меня начинает бить дрожь. Отзыв надо удалить, и немедленно. Это ведь моя страница. Наверняка у меня есть возможность грохнуть пост прямо сейчас. Я начинаю беспорядочно кликать там и сям по экрану, но комментарий никуда не девается, мне его не удалить, я не знаю, как это сделать, сердце болит, и теснит грудь. Я жму «сообщить о нарушении», ведь это настоящее, мать его, нарушение, и нет, отзыв не был «полезен», к тому же он никак не убирается.

Я кликаю на ник Беатрис_777. Этот юзер только что зарегистрировался и написал всего один комментарий. Кто бы сомневался.

Острая боль в большом пальце заставляет меня осознать, что я прикусила его до крови. Я не знаю, как мне быть. Надо позвонить Фрэнки — он подскажет. Нет, конечно же, Фрэнки говорить нельзя. Руки так дрожат, что трудно удерживать палец на сенсорной панели, пока я ищу список контактов «Амазона», но найти удается лишь адреса электронной почты для регистрации жалоб, и я отправляю по письму на каждый из них.

Нужно немедленно связаться с кем-нибудь. Объясню в службе поддержки, кто я такая, и отзыв сразу же удалят. Наконец я замечаю номер телефона, и автоответчик предлагает выбрать определенную кнопку в зависимости от запроса, но, как ни смешно, опция «Нажмите любую клавишу, чтобы обсудить троллинг, содержащие угрозы отзывы и другие хулиганские действия шизанутых юзеров» почему-то не предусмотрена.

Меня снова перебрасывает в главное меню, потому что я задержалась с выбором, и приходится прослушать все с самого начала. Я плачу от страха и злости, поэтому нажимаю первую попавшуюся кнопку, после чего приходится выслушать целую кучу информации о правилах доставки товаров по разным странам, но к телефону по-прежнему никто не подходит, и я снова оказываюсь в главном меню. Я ору в телефон и откладываю его.

Потом возвращаюсь на страницу книги на «Амазоне» в надежде, что мой запрос уже обработали и отзыв удален, но он все еще на месте. Нет, погодите-ка, появился еще один, новый, он в самом верху списка «Последние отзывы покупателей».

Я опять судорожно жму «Сообщить о нарушениях» и проверяю аккаунт Беатрис_1234, заранее зная, что там увижу: пользователь зарегистрировался минуту назад и написал один-единственный отзыв.

Голова идет кругом, и в какой-то миг мне кажется, что все это просто страшный сон. Сосредоточиться хоть на чем-нибудь сложно. Я снова рассылаю имейлы. Это хуже чем нарушение, это клевета, злонамеренная и жестокая. За такое и в суд подать можно. Все это я пишу в электронных письмах. Тот, кто оставляет комменты, кем бы он ни был, знает о Беатрис. Но что именно ему известно? Что это она написала книгу? Страшно даже подумать, какой еще информацией он может обладать.

Я не могу выйти из дома, не могу идти на встречу с читателями и раздавать там автографы; мне уже пора отправляться туда, но не удается себя заставить. Нужно сначала разобраться. Позвоню Фрэнки, отговорюсь чем-нибудь и…

«Дыши, — говорю я себе, — дыши, Эмма. И разберись с комментариями. Ты уже столько всего смогла сделать. Это же тролль, да, — ведь их так называют?» Тех психов, которые, чтобы отравить чужой успех, шерстят Сеть в поисках чего-то добившихся людей, а потом оставляют им гнусные и дикие посты.

Я не должна привлекать к ним внимания. Пусть задохнутся, никем не замеченные. Не нужно никому ничего говорить, достаточно просто заставить «Амазон» удалить отзывы, и немедленно. «Доказательств нет, — думаю я. — Помни об этом, Эмма. Доказательств больше нет».

Ничего не происходит. Я смотрю на страницу романа на «Амазоне» и медленно собираю себя в кучу. Я пойду давать автографы в «Барнс и Нобл».[2] Нужно вести себя как обычно. Сейчас меня терпеливо ждут около сотни людей, и мне заранее страшно оттого, сколько так называемых отзывов я найду в Сети, когда вернусь домой.

Фрэнки, который всегда, спаси его Господи, присматривает за мной, сегодня немного удивлен моим состоянием. Я читаю отвратительно, внимание сосредоточено вовсе не на книге; с тем же энтузиазмом я могла бы оглашать уведомления налоговой службы.

Но слушатели великодушны, и после аплодисментов я перехожу к столу со стопками томиков «Бегом по высокой траве», которые мне предстоит подписать.

Фрэнки видит, что я несколько не в себе, и беспокойно хмурит брови. Хочется сказать ему, что я приболела, наверное, съела что-то не то. Пожалуйста, отпустите меня домой.

— Что с тобой? — участливо спрашивает он.

— Ничего, все хорошо. Правда. — Я беру книгу у первой в очереди молодой женщины.

— Мне так нравятся ваши книги, Эмма, они такие замечательные!

Что-то не верится в ее любовь, раз она даже не знает, что у меня всего одна книга.

— Какое имя указать? — спрашиваю я, будто собираюсь выписать чек.

— Если можно, напишите…

Ручка в ожидании зависает над страницей, готовая приступить к делу.

— …Беатрис.

Я вскидываю голову.

— …Пожалуйста, или даже «дорогая Беатрис»? Если можно, будет чудесно. Вы же не…

— Это ты?

— Что?

— Твоих рук дело?! — Я вскакиваю, опрокинув стол. Стопки книг рассыпаются, а я дрожащей рукой указываю на женщину. — Что тебе от меня надо? — кричу я, трясясь.

Это ужасно, но я ничего не могу с собой поделать. Фрэнки втискивается между мной и молодой читательницей, вид у которой совершенно перепуганный. Все в магазине перестали разговаривать и уставились на меня.

— Зачем ты так со мной?

Я как безумная отталкиваю Фрэнки, но он обеими руками держит меня за плечи, а потом, приобняв, увлекает прочь.

— Что происходит? Эмма, возьми себя в руки. Что с тобой?

Я оглядываюсь на женщину, та на грани слез, ее утешает подруга, сердито уставившись на меня. Теперь я уже не считаю, что она написала те отзывы. Наверное, ее и правда зовут Беатрис.

— Эмма, ответь мне!

Я не хочу отвечать, но он и сам может все выяснить. Лучше уж ему услышать мою версию. Я набираю в грудь побольше воздуха, говорю:

— Кажется, меня преследуют, — и ударяюсь в рыдания.

Фрэнки отводит меня в дамскую комнату, убедившись сперва, что там никого нет, и обнимает — крепко, сочувственно, ласково.

— Что значит «преследуют»?

— То и значит, — умудряюсь выговорить я, не переставая плакать. — Анонимные звонки, странные письма на электронку, всякие такие штуки. — Не хочется отправлять его прямиком на страничку книги на «Амазоне».

— В полицию заявила?

— Нет пока. Думаешь, надо?

— Да, конечно. И немедленно.

Вид у него сосредоточенный. Ясно, что он пытается найти способ как-то исправить ситуацию. Я с мольбой смотрю на него, и он кротко улыбается.

— Знаешь, говорят, пока тебя не преследуют, ты никто.

— Очень смешно, — отвечаю я и сморкаюсь в бумажный носовой платок, который он мне протягивает.

— Послушай, дорогая, такое постоянно случается. Твоя книга в списке бестселлеров. Я уверен, ничего опасного, просто фанат какой-нибудь. Перешли мне письма, взгляну на них, но на твоем месте я бы не волновался.

Я ничего не отвечаю. Ему-то откуда знать, опасно это или нет? Без сомнения, среди полицейских дел об убийствах много таких, про которые сперва говорили: «Я не стал бы слишком волноваться, скорее всего, это ерунда».

Он достает из кармана рубашки ручку, ищет в своей трубке номер телефона и пишет его на тыльной стороне моей руки.

— Запишись на прием. Доктор Кравен. Он самый лучший и позаботится о тебе.

— Фрэнки, я не уверена, что врач мне поможет.

— Эмма, ты ужасно выглядишь. У тебя стресс. Он выпишет тебе что-нибудь, чтобы справиться с тревогой. В любой ситуации себя надо беречь.

— Может быть.

— Уж поверь мне.

Фрэнки высовывает голову из дверей туалета.

— Горизонт чист. Я что-нибудь придумаю и извинюсь за тебя.

Он берет меня под локоть и быстро ведет прочь. Вокруг еще много народу, всем интересно, что будет дальше. Я не вижу женщины, на которую недавно наорала.

Столик уже подняли, а вот книг не видно. Наверное, устроители решили, что на сегодня хватит автографов.

Фрэнки ловко проводит меня через магазин, и вот мы уже снаружи, и он подзывает такси.

— Поезжай домой и отдохни, дорогая. Это приказ твоего издателя. А вечером позвонишь и скажешь, как у тебя дела.

— Спасибо, Фрэнки. Мне правда очень жаль, что так вышло.

— И свяжись с доктором, — велит он, прежде чем захлопнуть дверцу.

В такси я первым делом проверяю страничку «Амазона» и вижу, что те два комментария по-прежнему на месте. Потом, уже дома, проверяю еще раз. Новых записей не появилось, спасибо и на том. Я чувствую себя совсем больной.

Снова пишу в «Амазон». Если понадобится, я завалю их письмами и заставлю действовать. Потом опять пытаюсь дозвониться, но мне так и не удается выйти на живого человека.

Середина дня, и я поднимаюсь в спальню прилечь, поскольку не знаю, что еще можно сделать. Мне снится какое-то безумие, будто я падаю. То есть вначале я стою у гребня хребта, и нужно перебраться на другую сторону. Всем вокруг легко это удается, а у меня не получается. Чтобы перевалить через хребет, нужно подняться по очень длинной и очень ненадежной лестнице, которая упирается в дно ущелья. Я не понимаю, как другие с такой внешней легкостью справляются с задачей, ведь существует вероятность потерять равновесие и свалиться в ущелье, поэтому решаю остаться тут. А потом наклоняюсь и вижу на дне лежащее в луже крови изувеченное тело Беатрис.

Я просыпаюсь в холодном поту, закрываю руками лицо и издаю стон облегчения, ведь все это оказалось лишь ужасным сном, и на миг жизнь опять прекрасна. А потом я вспоминаю.

Господи, что теперь со мной будет?

Свет тускнеет, день клонится к вечеру. Скоро вернется Джим, нужно спуститься в кухню и приготовить ужин для наших гостей.

А я так устала! Заставляю себя встать, и в конце концов мне удается спустить ноги с кровати. Голова кружится, поэтому я сижу еще некоторое время. Звонит телефон, я вскакиваю в надежде, что из «Амазона» хотят сообщить об улаженной проблеме, но это, оказывается, снова домашний. Я никогда не использую его, никому не даю его номер, да что там, я его даже не помню. Наверное, опять Элисон, кто же еще?

Я снимаю трубку, готовая взорваться и сказать глупой девчонке, чтобы она оставила нас в покое, однако в трубке тишина: нет, не совсем — кажется, там кто-то дышит. Потом, когда я успокоюсь достаточно, чтобы подумать об этом звонке, я решу, что звонивший держал раструб телефона очень близко ко рту. До чего же старинное слово «раструб»; интересно, оно еще не вышло из употребления? Я прислушиваюсь к звукам, которые издает человек, решивший меня напугать, но в основном слышу, как громко колотится мое сердце, и вот когда уже собираюсь повесить трубку, оттуда прямо мне в ухо шипят ужасные слова: «Я знаю, что ты сделала», и я поспешно разрываю соединение.

У меня вырывается крик, и в этом одиноком вопле поровну безысходности и страха. Я на грани обморока. Непонятно, зачем кому-то так стараться напугать меня. Не знаю точно, чей был шепот, мужской или женский, но склоняюсь ко второму варианту. Неужели кто-то всерьез пытается убедить меня, будто Беатрис восстала из мертвых? И теперь оставляет отзывы на «Амазоне»? Или я совсем уж сошла с ума?

Я обхватываю голову руками, упираюсь локтями в колени, и от головной боли и страха, угнездившегося где-то в животе, из глаз начинают литься слезы.

Мне нужно разобраться со всем этим. За телефонными звонками стоит живой человек, и за отзывами тоже, причем высока вероятность, что это одна и та же личность. Я должна выяснить, кто это и почему он так со мной поступает.

А потом мне вспоминаются ночные звонки Джиму и приглушенные разговоры, о которых он мне лжет.

Вдруг это все связано? Элисон — единственная, кто в последнее время звонил нам на городской номер; может, это снова она? Может, виной всему дурацкая интрижка, которая пошла не так, как хотелось бы бывшей студентке? Допустим, Джим узнал, что я не писала роман, и рассказал ей об этом — существует ли хотя бы ничтожная вероятность такого варианта? Может, сама Беатрис в свое время раскрыла наш секрет Джиму, хотя вряд ли: она терпеть не могла моего мужа и к тому же требовала, чтобы мы унесли тайну с собой в могилу. Ха! Ясное дело, она все переиграла, когда ее перестало устраивать такое положение вещей.

Думай, Эмма, думай. Могла ли Элисон (и, соответственно, Джим) оказаться как-то с этим связанной?

Я вытаскиваю базу телефона из розетки, делаю мысленную пометку поступить так же с другой базой, той, что на первом этаже, и тут слышу, как открывается входная дверь и ключи Джима со звоном падают в декоративную чашу на столике в прихожей — как раз в тот самый миг, когда я прикидываю, не пытался ли Джим сделать мне пакость.

Я хватаю мобильный, набираю номер, который Фрэнки написал у меня на руке, и оставляю сообщение на автоответчике.