И тогда я ее убила

ГЛАВА 37

Вернувшись домой, я хочу лишь одного: лечь в постель. Я вымоталась сильнее, чем можно передать словами, но при этом чувствую глубокое удовлетворение хорошо выполненной работой.

— Где ты была?

Я включаю свет в гостиной.

— Господи, Джим, ты меня перепугал. Почему ты сидишь в темноте?

— Ты должна была вернуться несколько часов назад. Где ты была?

— Ну, знаешь, и здесь, и тут, дела-дела-дела. Хорошо повеселился на ужине? Кажется, там были славные люди.

А потом я вижу его — большой чемодан на полу у ног Джима.

— Ох, дорогой, прости, ты куда-то собрался. Наверное, ты говорил, но я совершенно забыла! Честно, я в последнее время совсем безголовая! — Попутно снимаю пальто и бросаю его на спинку ближайшего стула. — Хотя в свою защиту могу сказать, что совсем замоталась, — добавляю я.

— Я уезжаю, Эм. — Он встает и застегивает пальто. Никогда не видела этого пальто раньше. Оно напоминает дождевик, хорошего покроя, дорогое на вид.

— Вижу, Джим, и рада, что застала тебя дома. Напомни, куда ты едешь на этот раз?

— Я ухожу от тебя. — Джим наклоняется и берет чемодан. — И вряд ли это для тебя неожиданность.

— Не понимаю, что ты такое говоришь.

— За вещами заеду на неделе.

— Ты от меня уходишь?

— Да ладно, Эм! Ты, небось, сама этого хочешь. Не похоже, что у нас с тобой царит душевная близость. Ты слишком занята рекламными турами, раздачей автографов и карьерой, — рявкает Джим. — Ладно, неважно. Теперь в моей жизни есть другая. Мы встречаемся уже некоторое время, и теперь я собираюсь с ней жить. Она понимает мои нужды.

— Другая? — Я пытаюсь осознать смысл его слов. Джим меня игнорирует. — Что ты такое говоришь? Кто она, Джим? Элисон?

— Только, пожалуйста, истерику не закатывай.

— Ты разозлился из-за ужина?

Он стоит передо мной, потому что я перекрываю ему путь к входной двери.

— Пропусти меня, пожалуйста.

Но я приросла к месту, будто парализованная. Джим отодвигает меня, проходит мимо. Я хватаюсь за соломинку:

— Ты не можешь меня бросить! Джим, прошу тебя! Давай все обсудим! — Мой голос на целую октаву выше, чем обычно.

— Хотя бы сейчас, Эмма, не создавай проблем.

— Проблем? Джим, Христа ради, у меня сегодня был очень-очень тяжелый день, сядь и поговори со мной, объясни, что тут происходит. Ты собираешься уйти к ней? К Элисон?

Он смотрит на меня и качает головой, в точности как в ресторане, и на лице у него написано отвращение.

— Веди уже себя как взрослая.

— А как насчет денег? — спрашиваю я.

— Говорю же, ты получишь их обратно. Не надо только изображать, что дело в деньгах, Эм, ладно? Когда успокоишься, позвони мне на работу, выберем время и обсудим условия нашего расставания. У тебя же есть адвокат?

— Адвокат?

— Для развода. Мой адвокат с тобой свяжется, и вы сможете все обсудить.

Джим открывает входную дверь. Ничего из сказанного или сделанного им не имеет никакого смысла, но мое сердце все равно разбито.

— Всего хорошего, Эмма, — бормочет он, прежде чем закрыть за собой дверь.

И тут я лишаюсь чувств.

Не знаю, сколько я пролежала вот так в отключке на жестком деревянном полу прихожей, но когда ко мне возвращается сознание, солнце уже взошло. Я встаю на четвереньки, хватаюсь за угол столика, чтобы подняться, потом медленно бреду в кухню, чувствуя себя разбитой и израненной. Сажусь за стол, опускаю голову на руки и начинаю плакать. Я никогда в жизни так не плакала, даже когда умерла мама.

Мне не понять, что происходит, да еще после испытаний, через которые мне пришлось пройти. Я была так близка к тому, чтобы стать свободной — свободной для счастья, для того, чтобы меняться к лучшему, на самом деле меняться, — и ради чего?

Я вспоминаю про таблетки в сумочке. Вот что я сделаю! И записку непременно оставлю, чтобы Джим, козел, наверняка знал, что я умираю из-за него. Газеты раздуют из этого целую сенсацию. Я уже мысленно составляю предсмертную записку: «Дорогой, я не могу больше терпеть твою жестокость. Моя жизнь стала невыносимой. Я делала все, что могла, лишь бы ты был счастлив. Я отдала тебе все, что у меня есть: свою любовь, заботу, поддержку и, конечно, все свои деньги, стоило тебе только попросить — все деньги до последнего цента с продажи романа, того самого, который я посвятила тебе, помнишь? Но все эти жертвы, на которые я охотно пошла, ничего для тебя не значат».

Фантазии, как письмо напечатают в газетах, очень меня бодрят, ведь я, конечно, найду способ сделать так, чтобы оно попало в лапы журналистов. Может, разошлю им копии по электронке. Или это будет выглядеть странно? Вероятно, лучше послать сообщение Фрэнки, чтобы он приехал и нашел меня, например: «Я приняла всю упаковку таблеток». Он сразу примчится, спасет меня, найдет записку…

Нет. Не бывать этому. Я столько сделала для этого мужчины, своего мужа, как вам такое клише? Я действительно отдала ему все деньги, заработанные с таким трудом — у меня есть полное право об этом заявить; мало кто приложил столько усилий, чтобы добиться положения в обществе и финансового успеха.

Надо взять себя в руки. Я иду наверх, принять душ и переодеться. Выполняю привычные действия, не думая о последних нескольких часах, о том, что недавно совершила. Все мысли — только о настоящем. После того, через что я прошла, нельзя позволить кому-то, и уж тем более этой Элисон, одержать надо мной верх.

Бедняжка Элисон, она совсем меня не знает. Понятия не имеет, кто я такая и на что способна.

Надо же, я даже прокручивала в голове мысль, что Джим может меня оставить, с ухмылкой думаю я. Как будто у меня нет права выбора! Похоже, убийство сродни рождению ребенка или появлению домашнего животного: когда совершаешь его впервые, оно совершенно меняет твою жизнь. А дальше все как бы идет само собой. И вовсе не кажется таким большим делом. Да бога ради, я уже двух человек убила, и, если честно, весьма неплохо справилась, пусть это и только мое мнение.

Элисон Викарс.

Меня почти потряхивает от возбуждения, когда я сажусь в такси, вооружившись ее адресом. Пока еще не знаю, что буду делать, но, сказать по правде, у меня отлично получается импровизировать.

Я выхожу из такси и сразу замечаю ее, Элисон, — она стоит возле своего дома и снимает замок со своего велосипеда. Во мне поднимается волна злости, да такая сильная, что я судорожно стискиваю зубы и гадаю, не раскрошатся ли они. Вы только посмотрите на нее, дерзкую малютку Элисон в кожаной курточке и с хорошенькой стрижечкой! Положа руку на сердце, я не понимаю, что вообще нашел в ней Джим. Она выглядит как… студентка. Из тех, кто крутится как может, чтобы гасить кредит за обучение, и подрабатывает по выходным в универсаме, лишь бы свести концы с концами. Невозможно представить ее под ручку с Джимом, но, может, теперь, заграбастав все мои с трудом заработанные денежки, он спустит часть из них на нее. По идее, лоск ей бы действительно не помешал. Понятия не имела, что у Джима настолько дурной вкус. О чем, скажите на милость, они разговаривают? Обсуждают телешоу «В Америке есть таланты»?

— Эй, Элисон!

Она оборачивается.

— Так-так, Эмма Ферн! Интересно. И что вы тут делаете?

— Ну, знаешь, была тут неподалеку и подумала заскочить и расквасить тебе рожу.

— Ха! Миленько! — Она даже близко не выглядит виноватой или хотя бы напуганной. — Должна сказать, не ожидала вас тут увидеть. Думала, у Джима кишка тонка.

— Элисон, ты оставишь его в покое, я по-хорошему прошу, такой уж я человек, но мне нужно, чтобы до тебя как следует дошло. Ты к нему больше никогда и близко не подойдешь.

— Да не беспокойтесь вы так, Эмма, — можно называть вас Эммой? Я получила, что хотела, и больше не собираюсь его доить. Сделка есть сделка, как я и сказала. Все оригиналы тут. — Она похлопывает по большой сумке через плечо. — Джим вас за ними прислал, да? Я как раз собиралась на встречу с ним. По-моему, он мне не доверяет.

Понятия не имею, что происходит, но звучит интересно, я прямо чую. Так что нужно просто подыграть.

Элисон открывает сумку и вытаскивает пару больших, объемистых бежевых конвертов.

Я протягиваю руку.

— Все для вас, Эмма. Я уже сказала, что это оригиналы; копий нет. Я не тупая, понимаю, что, если попытаюсь вытянуть из него больше денег, добром это для меня не кончится. Говорю же, я получила все, чего хотела.

Я беру увесистые конверты. Она склоняет голову набок.

— Скажите мне вот что: просто интересно, он правда думает решить проблему за такое время? — Элисон хихикает. — Удачи ему, так и передайте. Как я и сказала, мне больше никакого дела нет. Вы, ребята, делайте, что хотите, а я свой миллион баксов получила.

Она берется за стоящий у стены велосипед, ставит ногу на педаль.

— Спасибо, что избавили меня от лишней езды, Эмма, но больше здесь не появляйтесь, о’кей?

Я разворачиваюсь и иду в противоположную сторону.

К тому моменту, как я сворачиваю за угол, Элисон уже катит прочь. Я прохожу еще пару кварталов, набредаю на скверик и сажусь на скамейку. Миллион баксов. Джим, лживый мудила, отдал ей мои деньги. Да за какую же мразь я вышла?

Я беру первый конверт, надрываю, открываю и достаю толстую стопку бумаг. На первый взгляд страницы не содержат ничего особенного: просто текст, диаграммы и таблицы. На дне конверта болтается что-то еще. Это CD-диски и пара флешек. Я вытаскиваю один из дисков, на нем толстым черным маркером выведено: «Архив-1».

Я внимательнее вглядываюсь в листы бумаги, быстро просматриваю всю стопку. От того, что я вижу, ум заходит за разум: какие-то технические графики, секторные диаграммы, таблицы с бесконечными числами. Потом я нахожу резюмирующий раздел: «Применение описанной модели прогнозирования дало неубедительные результаты во всех подмножествах данных [1971–1980], [1981–1990], [1991–2000], [2001–2010], [2011–2015]».

И дальше в том же духе. Для меня это просто китайская грамота, однако я не тороплюсь. Что-то тут должно быть важное, раз Джим отвалил за конверты такие деньги — все мои деньги! — поэтому я продолжаю чтение: «В результате эмпирического анализа данных по семи странам ОЭСР[6] с использованием переменных, подробно описанных в Приложении 3, рассматриваемая экономическая модель не дает достаточно убедительных результатов, чтобы считаться жизнеспособной».

Я перечитываю предложение снова, с самого начала, второй раз, потом третий. Потом читаю его еще разок, просто для полной ясности. Опять листаю страницы, проглядываю определенные разделы, которые теперь стали чуть понятнее, возвращаюсь к резюме и вникаю в каждое слово; изучаю таблицы и графики, сверяю реальные результаты с теми, что предполагает экономическая модель Джима, призванная «изменить мир, каким мы его знаем».

Сомнений больше нет, все ясно. Я поняла, в чем тут суть. И улыбаюсь. Потом улыбка делается шире, а потом я уже смеюсь, хохочу во все горло, по лицу у меня текут слезы — и сейчас, в кои-то веки, это не слезы горя.