И тогда я ее убила

ГЛАВА 35

Когда я говорю официанту в «Уголке Перри», что ищу Джима Ферна и его компанию, он смотрит на меня на миг дольше, чем следовало бы. Бог его благослови, он меня узнал. Надо же, какими, оказывается, культурными бывают официанты! Но, опять же, это один из лучших ресторанов города; может, им тут положено разбираться, кто есть кто.

— Все в порядке, мэм?

— Конечно, а почему вы спрашиваете?

— Возможно, вам лучше зайти в дамскую комнату, мэм. Она вон там.

Он показывает куда-то на зады обеденного зала, я поворачиваюсь посмотреть и мельком вижу себя в зеркале у гардероба. Тушь размазана по всему лицу. Это показалось бы смешным, если не было бы таким жалким. Я подхожу к зеркалу, чтобы приглядеться получше, роюсь в сумке, нахожу бумажные платки и, как могу, стираю потеки, заодно освежив помаду.

— Все в порядке, правда. Спасибо. — Я быстро прихожу в себя, и мне все равно, что подумает официант.

Он кивает и показывает, куда нужно идти. Я вытягиваю шею, выискивая в главном обеденном зале Джима с Элисон, но не вижу их.

— Сюда, пожалуйста, — говорит официант, и тут я замечаю Джима.

Он сидит во главе длинного стола, за которым еще Кэрол, Терри, Дженни и как минимум полдюжины людей; некоторые кажутся смутно знакомыми, других я раньше не видела. Все сидят с поднятыми бокалами и смотрят на Джима, который произносит тост или, скорее, милостиво снисходит до своих почитателей, обращаясь к ним с речью. Сильно напоминает живую картину.

— Всем привет! — бодро произношу я. Лица как по команде оборачиваются ко мне. Я улыбаюсь и с энтузиазмом киваю присутствующим. — Надеюсь, не слишком опоздала? Боже, вы уже и заказ сделали, — очень радостным тоном добавляю я, ни к кому конкретно не обращаясь; на лице у меня, как приклеенная, сияет широкая улыбка. Опираюсь на спинку ближайшего стула, чтобы не потерять равновесие, и поворачиваюсь к Джиму.

Он не произносит ни слова, лишь буравит меня взглядом, его сжатые губы превратились в тонкую бледную линию. Глаза прищуренные, жесткие. Мне хочется поежиться оттого, каким разъяренным он выглядит, щеки заливает краска смущения. Я стою, как дурочка, не имея понятия, что делать дальше, но меня спасает Терри: он быстро подзывает официанта, и тот немедленно организует для меня место. Все с грохотом сдвигают стулья, чтобы поставить еще один, для меня; никто не спрашивает, где мне хотелось бы сидеть, но в конце концов я оказываюсь неподалеку от Джима, между двумя незнакомыми молодыми женщинами, вроде бы несколько недовольными поднявшейся из-за меня суетой.

Кэрол сидит слева от Джима, она протягивает через стол руку, и я неловко ее пожимаю.

— Рада тебя видеть, Эмма. Так здорово, что ты смогла прийти.

— Правда? Мило с твоей стороны. Вот бы еще мой муж сказал то же самое.

Джим уже взял нож с вилкой и теперь демонстративно режет спаржу. Сбоку на шее у него пульсирует жилка, а на лбу, как раз между глазами, багровеет пятно. Он становится таким в стрессе. Или когда злится. Или взбешен так, что дальше некуда.

— Я вас прервала, простите, да еще во время тоста. Давайте продолжим! — Я встаю, отодвигаю стул, но не рассчитываю силу, и он опрокидывается на пол. — Ох, оставьте это, оставьте, — машу я рукой, хотя никто не пытается его поднять. — Давайте, народ! Нужно произнести тост!

Никто не знает, что делать, — все смотрят на Джима, ожидая намека, подсказки, чего угодно.

— Сядь, Эмма, — бормочет он.

— Нет! Ну что же вы? Это же праздник, так? Ну-ка вставайте все! — На случай, если они не понимают, что значит встать, я поворачиваю руку вверх ладонью и делаю ею энергичные движения в сторону потолка. Терри, дай ему бог здоровья, вскакивает и поднимает бокал:

— За «Миллениум» и его талантливого руководителя!

Остальные наконец робко следуют его примеру, встают и повторяют мои слова под скрип стульев.

— И пусть этот успех будет первым из многих! За министерство финансов! — добавляет Терри.

— За министерство финансов! — подхватывает общий хор.

— За мой миллион баксов, который сделал контракт возможным! — восклицаю я, так резко поднимая бокал, что половина содержимого проливается на скатерть. Я одним глотком осушаю остаток, но на сей раз хор молчит. Все смотрят на меня, затем — на Джима.

Джим встал. Я вижу это краешком глаза. Он хватает меня за локоть. Теперь уже все лицо у него свекольного цвета. Я несколько волнуюсь, как бы его удар не хватил, а он резко дергает меня от стола, и я спотыкаюсь, чуть не упав. Каблук зацепляется за ножку стула, и лабутен слетает со ступни.

— Пусти! Перестань! — кричу я, но он идет слишком быстро, увлекая меня за собой; его пальцы впились мне в руку чуть выше локтя.

Персонал ресторана пялится, когда мы проходим мимо, однако никто не пытается остановить Джима. Вероятно, у всех на уме одно и то же: чем скорее меня тут не будет, тем лучше для каждого.

Джим толкает плечом стеклянную дверь, дергает меня за руку, хватает за плечо и выталкивает из ресторана. Я падаю на тротуар.

— Ты пьяна. Поезжай домой, Эмма, — с отвращением глядя на меня, говорит Джим.

Я упираюсь руками в асфальт, приподнимаюсь и умудряюсь сесть. Мимо Джима проскальзывает официант, протягивая ко мне руку. Я тоже тянусь к нему, благодарная за то, что он готов помочь мне подняться, однако нет: он принес мою туфлю и сует ее в протянутую ладонь.

— Вызвать такси, мэм? — спрашивает он.

— Нет, — я сглатываю и чувствую, как в горле клокочут рыдания, — все в порядке. — Ухитрившись встать, показываю на противоположную сторону улицы, где припаркована (если честно, кое-как) моя машина.

— Тебе нельзя за руль, — фыркает Джим.

— Тебе-то какое дело? Нечего мною распоряжаться, мудила! — кричу я.

И ковыляю через дорогу к машине. На колене ссадина, мне больно. Дверцу приходится открывать целую вечность, потому что я без конца роняю ключи. Оборачиваюсь посмотреть, наблюдает ли за мной Джим, но вижу его удаляющуюся спину: он возвращается в ресторан и машет рукой сбоку от головы, будто отгоняя источник раздражения, то есть меня.

Я прислоняюсь лбом к рулю и позволяю унижению меня захлестнуть. Рыдаю так, что даже дышать толком не могу. Погружаюсь в страдание столь глубокое, что не чаю из него выбраться. Я не хочу заводить мотор, не хочу вообще ничего делать, только сидеть тут и хватать ртом воздух.

Звонит телефон, и сперва я его игнорирую, потому что в этот ужасный миг мне кажется, что я никогда не была столь одинока и друзей у меня нет и быть не может. Ни единого. Некого попросить о помощи. И вызов переключается на голосовую почту.

Но телефон звонит опять. Кто бы это ни был, ему действительно хочется со мной поговорить. Я вываливаю содержимое сумочки на пассажирское сиденье и беру трубку.

— Алло? — удается выдавить мне.

— Эмма, это Николь. Надеюсь, я не слишком поздно.

— Николь?

— Николь Каллаган — ну, знаете, из телефонной компании.

— А-а, Николь, повисите секундочку, пожалуйста. — Я кладу телефон, сморкаюсь, вытираю лицо. — О’кей, Николь, прошу прощения. Слушаю вас.

— Просто хотела сообщить, что добыла для вас адрес.

Я резко выпрямляюсь.

— Добыли адрес?

— Да, мой парень отследил айпишники. А чего тянуть-то? У вас ручка есть?

— Сейчас, минутку. — Я роюсь в вещах на сиденье, беру ручку, старый чек и сообщаю: — Я готова.

Она диктует, а я записываю. Это не мой адрес. Не знаю почему — похоже, я действительно схожу с ума, — но я почти поверила, что каким-то образом за всем этим стоит Джим.

Закончив разговор, я смотрю на листок бумаги с неровными каракулями. Я не в том состоянии, чтобы сцепиться с шантажистом, но мне надо знать, кто меня мучает, и положить этому конец. Хватаю с пассажирского сиденья кошелек, вываливаюсь из машины и устремляюсь к кофейне в конце квартала.

Через полтора часа я паркуюсь перед ухоженным домом из бурого песчаника. Не знаю, кто здесь живет, — ни разу не бывала в этом районе, — зато вот-вот выясню, кто ненавидит меня настолько сильно, что последнюю пару недель превращал мою жизнь в ад. Неужели всего лишь пару недель? А по ощущениям — века. Но кто бы ни был мой обидчик, такое впечатление, что он не больно-то нуждается в моих деньгах. Это не многоквартирный дом, а особняк. Его окна темны; обитатели, вероятно, уже спят, время-то близится к полуночи. Я прихлебываю горячий черный кофе из очередного стаканчика и постепенно прихожу в себя — ну или хотя бы трезвею. Я готова встретиться лицом к лицу со своим ночным кошмаром. Наверное, следовало бы бояться: в конце концов, преследователь кое-что знает обо мне, кое-что очень тайное, а я не знаю о нем абсолютно ничего. Но страхи позади. Меня трясет от гнева. Я не спеша разглядываю окна и гадаю, кто спит за этими занавесками в спальне наверху. У меня есть все время на свете, и я жду, когда стану достаточно трезвой. Подкатывает такси, оно останавливается перед домом, и через мгновение кто-то выходит из него и поднимается на крыльцо. Когда такси отъезжает, я тихонько открываю дверцу и перехожу дорогу. Фигура на крыльце оборачивается, услышав стук моих каблуков по тротуару.

— Эмма, что ты тут делаешь?