— Глянь, как он тебе?
Я сидела на кровати Беатрис, а она стояла передо мной, приложив к себе брючный костюм.
— Купила в винтажном магазине, про который тебе рассказывала. Разве не дивный?
— Погоди! Нет! Он слишком странный, я не позволю тебе его надеть.
— Почему? Возврат к семидесятым, которые, как тебе известно, снова в моде, и мне это только на руку. У меня сумасшедшее количество барахла в таком стиле.
— Он же лаймового цвета, Беатрис! Ну сама-то подумай!
Она опустила взгляд на костюм и пробормотала:
— Ах да, действительно.
И мы обе зашлись от смеха. В последнее время мы часто так проводили время — хохотали у Беатрис в спальне. Как-то я назвала спальню будуаром, а Беатрис заметила:
— А ты знаешь, что это слово происходит от французского «капризничать, дуться»? То есть будуар — это место для капризов.
Теперь мы называли спальню не иначе как комнатой для капризов и веселились вовсю, и мне это ужасно нравилось.
Беатрис пригубила из восхитительной серебряной фляжечки, которую держала у себя в туалетном комоде. Спереди на фляжке красовалась перламутровая накладка — совершенно необычная и очень дамская вещица из иных времен. В процессе нашей болтовни Беатрис то и дело к ней прикладывалась, и это выглядело невероятно изысканно. Меня странно трогали старомодные чудачества подруги: она будто вышла из романа про двадцатые годы прошлого века.
— Ох, хорошо. В конце концов, это ведь ты у нас королева хорошего вкуса, так что мне, наверное, надо прислушаться.
— На этот раз — да, надо.
Беатрис передала мне фляжку, и я сделала глоток.
В конце концов она оделась на удивление сдержанно: черные брюки, белая блузка. И выглядела великолепно, как всегда. Я посмотрела на нее и вздохнула.
— Везучая ты, Беатрис. Не понимаю, как ты это делаешь. И не знаю, зачем ты так долго выбираешь наряды, потому что выглядишь сногсшибательно в чем угодно.
— Ах, радость моя, так мило с твоей стороны. Говоря по правде, чтобы этого добиться, понадобились деньги. Спроси хоть моего парикмахера, маникюршу и остальных солдат целой армии. Но посмотри на себя! На что ты вообще жалуешься? У тебя невероятно стильный вид! Только грустная ты какая-то. И слишком часто бываешь грустной, да, слишком часто. А все твой муж. Это он виноват.
У меня правда был грустный вид? Возможно. Ситуация дома стала какой-то странноватой. Я так и не получила исчерпывающего объяснения насчет той попытки финансовой махинации. Брайан предположил, что кто-то, должно быть, сумел подобрать пароль к аккаунту Джима.
— Тут нет ничего необычного, Эмма, — сказал он. — Такие вещи случаются по сто раз на дню. Добро пожаловать в Интернет.
У меня не было причин выдумывать другую версию. Зачем бы Джиму могли понадобиться деньги? Бессмыслица какая-то. Но что-то изменилось, сдвинулось, а я даже не могла толком понять, что именно, не могла ткнуть пальцем в эту перемену. Джим в последнее время стал несколько отстраненным, отдалился сильнее обычного. А на вопрос, все ли у него в порядке, сваливал свое состояние на рабочую ситуацию:
— Там, Эм, столько всего происходит. Мы выходим на важнейший этап. Я должен выкладываться на сто процентов.
— И надолго это? — спросила я.
— Не знаю, Эм. На несколько недель.
Однако он согласился, чтобы я сопровождала его в следующей деловой поездке на конференцию, в Монреаль. Я очень предвкушала путешествие и даже потратилась на ужасно дорогое — и, я надеялась, сексапильное — нижнее белье в качестве маленького сюрприза для мужа.
— Ты слышала, что я сказала? — поинтересовалась Беатрис.
— Извини. — Я замотала головой, чтобы вытрясти оттуда неприятные мысли и сосредоточиться на происходящем.
— Помада, — она выпятила губы.
— Красивая. — Я встала и последовала за подругой прочь из спальни и вниз по лестнице.
— Осторожнее на верхней ступеньке! — В сотый раз нараспев произнесла Беатрис. — Ковер отходит, зацепишься носком обуви — и готово. Я черт знает сколько времени пытаюсь отловить мастера и заставить его вернуться, чтобы исправить недочет. Но он постоянно занят — во всяком случае, по его словам. Неужели трудно как следует постелить ковровую дорожку? Вот бы Джордж больше занимался домом!
Вечером, когда я высадила Беатрис у ее дома и поцеловала, желая доброй ночи, она погладила меня по щеке.
— Эмма, пообедаешь со мной завтра, ладно? Хочу кое-что с тобой обсудить, а то и так слишком долго откладываю.
У меня подпрыгнуло сердце.
— Мой роман?
— Ну да, вроде того. Придешь?
— Конечно, приду! Все настолько плохо?
— Не глупи, — засмеялась Беатрис и послала мне воздушный поцелуй.
Я почти каждый день спрашивала у нее, что она думает о кратком изложении будущего романа, прочла ли его, нужно ли что-то переделать, но она неизменно обрывала разговор. Я уже начала думать, что написала нечто совсем кошмарное, раз Беатрис не может заставить себя обсудить со мной эту тему.
— Я собираюсь с мыслями, потому что мне нужно очень много сказать. Дай мне еще чуть-чуть времени, — неизменно заявляла она, стоило только заговорить о рукописи.
В тот вечер я вернулась домой, завалилась в постель рядом с мужем, который давно уже оставил попытки меня дождаться, и стала грезить — грезить о том, что могло бы быть.
Мы договорились встретиться в кафе «Вершина» неподалеку от моей работы. Там отлично готовили, атмосфера тоже была что надо, а раз уж мне приходилось весь день проводить в магазине, приятно было не ехать на Манхэттен.
Я, как обычно, взяла эспрессо и некоторое время поболтала с хозяином кафе. Беатрис неизменно опаздывала, я уже привыкла к такому положению вещей. Но неизменно приятно было видеть, как она входит в дверь с широкой доброй улыбкой, протянув ко мне руки.
— Эмма, милочка, ну и денек выдался! Я носилась повсюду как сумасшедшая! Как же славно тебя видеть! — Она схватила мое лицо и расцеловала меня в обе щеки.
— Мы же только вчера виделись! — умудрилась проговорить я, хотя рот у меня перекосило. Пришлось удержать ее за запястья, чтобы она не вдавила мне щеки в голову.
— Давай поедим, — Беатрис выпустила меня, уселась и схватила меню, — а то я проголодалась. Что посоветуешь взять?
Мы сделали заказ, поболтали. Я сидела как на иголках и надеялась, что Беатрис не пришла в полный ужас от моих писулек. Оказалось, для меня важно, чтобы ей хоть немного понравилось прочитанное, — важнее, чем мне представлялось раньше.
— Должна сказать, Эмма, я немного нервничаю насчет того, о чем хочу тебя попросить.
— Попросить меня? Правда? Ну надо же!
— Я только что поняла, что вопросы жизни и смерти нельзя обсуждать за обедом. Надо было нам встретиться где-нибудь за коктейлем.
— Жизни и смерти?
— Ну, может, я преувеличиваю. Но дело важное. Очень-очень важное.
— Тогда я рада, что мы не выпиваем. Мне уже как-то тревожно, Беатрис, так что будь добра рассказать все прямо сейчас. Пожалуйста. Мне бояться?
Она ответила не сразу.
— Я шучу, — пояснила я и наклонила голову, чтобы поймать ее взгляд.
Беатрис подняла глаза.
— Знаю. — Она улыбнулась и выпрямилась на стуле. — Ты в курсе, что я работаю над новой книгой?
— Вроде бы да. Ты не особенно о ней распространялась, сказала только, что она особенная. На самом деле загадочное заявление.
— Так вот, сейчас я собираюсь рассказать тебе о ней все.
— Хорошо, рассказывай, — согласилась я, а про себя подумала: «Сколько же времени это займет? Должно быть, моя рукопись просто чудовищна, раз уж Беатрис приходится вот так готовить меня к разговору. Видимо, она собирается рассказать, насколько плох был ее первый черновик и как пришлось начать все сначала, что-то в этом духе».
Мы переждали, пока официант закончит сервировать нам еду, а потом Беатрис предупредила:
— Только пообещай, что ничего не расскажешь. Ни Джиму, ни кому-то другому, вообще никому на свете. Ни единой живой душе. Сможешь?
Я уже собралась рассмеяться, ведь Беатрис наверняка шутила, но когда наши глаза встретились, взгляд у нее был серьезнее некуда.
— Ну как тут обещать, Беатрис. Я же понятия не имею, о чем пойдет речь.
— Ничего незаконного, криминального и так далее. Просто кое-что очень личное, сокровенное, и я не хочу, чтобы кто-то еще об этом узнал. Пока что. Может, позже, но не сейчас.
Я переварила сказанное.
— О’кей, принято, обещаю. — Я подождала, но Беатрис продолжала молчать. — Все в порядке?
— Я хочу, чтобы ты стала автором моей книги. — Она так быстро выпалила это, что я подумала, будто ослышалась.
— Что?
Она положила вилку, вздохнула и откинулась на спинку стула.
— Я хочу, чтобы ты стала автором моей следующей книги. — Теперь каждое слово было произнесено четко и неторопливо. Должно быть, лицо у меня вытянулось, потому что Беатрис вскинула руку и попросила: — Сначала выслушай меня.
— Не беспокойся. Я нема как рыба.
Так начался самый странный в моей жизни разговор.