История Индии

Выдающийся писатель и историк Д. Ч. Сирчар, проливая свет на политическую ситуацию VI века в своей монументальной «Истории и культуре индийского народа», подробно описывает все семнадцать главных династий. Неисчислимое множество мелких династий он также не обходит вниманием; а в данной главе будет рассмотрен только Декан. Если прибавить западную Индию, Пенджаб, северо-запад, Кашмир, Бенгалию, юг и обширную Арьяварту на Ганге, то количество династий VI века легко можно удвоить. Все это обеспечивает «профессиональным историкам добрую охоту»^{111}. Перспектива одновременно отслеживать три десятка царских династий может, однако, смутить неспециалиста, а тот факт, что за следующие пять столетий ситуация только усугубится, вряд ли утешит. Династии умножаются, территории (насколько это можно определить) сокращаются, власть ослабевает. Хемачандра Рай в своей «Династической истории северной Индии» составил таблицы взлета и падения более 30 династий между 900 и 1100 годами — и это исключая династии Декана, южной и западной Индии. В истории так называемой «Средневековой Индии» ключевыми понятиями являются фрагментация и регионализация.

Можно спорить о деталях, но появляется все больше доказательств, что в целом было именно так. Раньше реконструкция прошлого Индии зависела от весьма неудовлетворительных материалов: какой-то загадочной археологии, длинных, в большинстве своем религиозных текстов неясного происхождения, обрывков дошедших до нас традиций, фрагментов воспоминаний путешественников из Европы или Китая, монет и нескольких надписей, в основном вырезанных в камне. Теперь сюда следует прибавить обширный свод официальных документов, или указов, плюс редкие отрывки биографических сочинений.

Указы более информативны. Их находили по всей Индии, и наряду с королевскими панегириками, наподобие Аллахабадской надписи, они в значительной мере ответственны за династический паводок. На самом деле, многие царские роды, как и страны, где они правили, известны только по одному или нескольким указам, дошедшим до наших дней. В этих документах (сасанах) обычно содержатся дарственные на землю. Изначально их писали на пальмовых листьях, но поскольку они подтверждали правовой статус владельца, их ценность была достаточно высока, чтобы выгравировать написанное, иногда на стене пещеры или храма, но обычно на медной дощечке, которую хранили в безопасном месте или прятали где-нибудь. «Найдено множество медных дощечек, вмурованных в стены или фундаменты домов, принадлежащих семьям, которым они были пожалованы, или спрятанных в небольших ящиках из кирпича или камня на полях, которые были переданы в дар»^{112}. Некоторые из табличек использовали не единожды, старые надписи перебивались новыми: на всех дощечках изначально стояла царская печать, обычно латунная. Подделки тоже не были редкостью. Многие указы не вмещались на одну дощечку, тогда их соединяли, как связку ключей, прочным медным кольцом.

Весьма вероятно, что такие записи имели хождение с начала нашей эры. Самые ранние из сохранившихся подлинников обнаружены в северной Индии и исходят от царей династии Паллавов, правивших в Канчипураме в VI веке. Некоторые из этих дарственных, возможно, появились до того, как Самудрагупта изгнал своего современника Паллаву, и написаны на пракрите. После этого их стали писать на санскрите. Они информируют не менее чем о первых царях династии Паллавов между 350 и 375 годами. Паллавы, происхождение которых неясно, обосновались в местности, известной как Тондамандала, на западе от возникшего позже Мадраса. Они превратили Канчипурам в важный религиозный и интеллектуальный центр, но, по свидетельству этих дощечек, возникли определенные трудности с сохранением территории. Лишь после 375 года Паллавы стали первой великой династией южной Индии и не ранее VII–VIII веков украсили Канчи и Мамаллапурам (Махабалипурам) рельефами и храмами, свидетельствующими об их величии.

Похожим образом, хотя и не всегда достаточно подробно, знакомят редкие медные дощечки с династической деятельностью северной Индии периода династии Гуптов. Позже таких дощечек стало больше, и они оставались главным источником сведений для последующих поколений. Их не обошли вниманием мусульманские хронисты, и еще в XVIII столетии чужестранцы, например европейские торговые компании, ссылались на них как на дарственные на береговые поселения. Тогда же наиболее дальновидные сотрудники торговых компаний начали собирать их для научных штудий.

Хотя правовые документы не славятся оригинальностью или новаторской фразеологией, эти указы написаны на различных местных языках, а также на санскрите и обладают весьма схожей структурой. После обращения в тексте называется венценосный даритель, последовательностью составных титулов на санскрите, восхваляются его предки, деяния и личные качества. Затем следуют подробности о самом даре, получателе, поводе дарения и строгий приказ потомкам уважать дар. Тяжкие наказания указывались для нарушителя этого условия: непризнание сасаны обычно приравнивалось к убийству десяти тысяч коров Варанаси — немыслимое кощунство в городе неуязвимой праведности, за которое полагалось наказание — возрождение в виде навозного червя сроком на 84 тысячи лет.

Из всех стандартных компонентов указа наиболее полезны для историка те, которые относятся к дарителю и его родословной. Как было сказано выше, целые династии и их история реконструировались по одной такой чудом сохранившейся дощечке. Тем не менее необычный язык указов содержит подвох. Надписи, сделанные в камне или в меди, могут обманывать.

Судя по строгому указу на двух дощечках 571 года в Валлабхи, ставшему столицей Саураштры вместо Джунагадха, тогдашний царь был сыном магараджи поистине примечательного. Магараджа Гухасена «расколол храмы возбужденных слонов своих врагов», ногти его левой ноги извергали ослепительные лучи, подобные самоцветам головных уборов распростертых перед ним врагов, в красоте он превзошел бога любви, в блеске — луну, в стойкости — повелителя гор, в глубине ума — океан, в мудрости — защитника богов, а в достатке — повелителя богатств. Беспечно одаривая союзников, «он был олицетворением счастья всех окружающих земель»^{113}.

Правители Валлабхи действительно обладали некоторыми выдающимися чертами, а их столица, неправильно называемая «Балхара», в числе первых замечена мусульманскими хронистами. Но правителем всей Индии, которого те же хронисты называли «Балхара», был не царь Майтрака из Валлабхи, а «Валлабха-раджа», титул, который использовала более поздняя и значительная династия Раштракута. Более того, в 571 году Майтраки еще не укрепились в Валлабхе; они, потомки одного из полководцев Гупты, едва избавились от вассальной зависимости. И, как многие династии, получившие самоуправление, только что начали заниматься загадочным «расколом храмов возбужденных слонов» и не оказывали существенного влияния на политику Индии в целом.

Данный год больше запомнился одним событием за пределами Индии. В 571 году на той стороне Аравийского моря при таинственных обстоятельствах жена обнищавшего купца из племени курайшитов родила сына. Ему, известному через 40 лет под именем Мухаммад, откроется слово Божье; при нем мир бесповоротно и очень быстро изменится. Но до первых вторжений последователей Пророка в Индию оставалось еще больше века. А к тому времени большинство из династий VI века (не Майтрака) уже давно перестали затмевать луну и воплощать земное счастье.

Поэтому непростительно игнорировать большинство династий, ставших преемниками Гуптов, тем более что они, как известно из грамот, могли даже превосходить Гуптов. Некоторые из них будут упомянуты позже. Здесь достаточно сказать, что многие из них похвалялись, будто повернули вспять поток вторжения гуннов. Нужно помнить, что из Гандхары гунны прокатились по Пенджабу и дошли до Малвы около 500 года. На северо-востоке крупные буддийские центры в Таксиле. Пешаваре и Свате жестоко пострадали от них. Там, где Фа Сянь в V веке видел населенные вихары и возвышающиеся ступы. Сюаньцзан. другой китайский паломник, уже середины VII века, нашел запустение. Монастыри Таксилы были «превращены в руины и покинуты, и там очень мало жрецов; королевский род пресекся, аристократы сражаются за власть». В Свате около 1400 буддийских учреждений «совершенно разграблены и заброшены», от восемнадцати тысяч монахов осталась небольшая горстка. Буддизм в бассейне Инда никогда не оправится от такого удара. И до прихода ислама регион не торговал более по суше с Китаем и Западом. Хотя Сюаньцзан обнаружил в Кабуле торговую деятельность, он умалчивает о рынках или торговле в связи с Таксилой и Пешаваром, что является важным признаком. Жизненная сила в регионе иссякла, а с ней и самое главное — поставки лошадей из Азии в Индию. Впредь лошадей привозили в Индию по морю из арабских стран, и эта отрасль торговли быстро стала монополией мусульман. Другие пограничные тропы, например путь паломников, ставший Каракорумским трактом, были заброшены, когда основной путь сдвинулся восточнее, кТибетскому плоскогорью.

Остальная Индия была спасена от гуннов, вероятно, благодаря некому Ясодхарману из Малвы. Несомненно весьма успешный путешественник, если не выдающийся представитель династии, Ясодхарман утверждал, что победил гуннов в 530 году. Под руководством Михиракулы, сына Торамана, гунны вернулись в Кашмир, бывший тогда землей печальной, но несравнимой красоты, чтобы закрепить за собой репутацию гонителей веры, варваров и кровожадных чудовищ.

Победами над гуннами также хвастается Баладитья, поздний Гупта, а еще Маухарии и Вардханы. Маухарии, вобрав в себя одну или более династий, осели в центральном Уттар-Прадеше со столицей в Каннодже в верховьях Ганга (рядом с Канпуром). Таком образом они подчинили себе большую часть Арьяварты, принадлежавшей династии Гуптов, и обеспечили легитимную преемственность для следующего и, возможно, последнего чакравартина на севере Индии. Им был великий Харша из рода Вардхана из Тканесара, близ Дели. Вардхана и Маухарии уже были близкими союзниками и могли сообща отбить атаку гуннов. Их земли лежали по соседству. Объединившись, они вскоре сформировали ядро великой империи Харши^{114}.

Но прежде чем вернуться к династическим ссорам и не дать указам VI века исчезнуть в потоке времени, как красноперым рыбам в ручье, стоит обдумать, какие сведения они сообщают не только о царственных дарителях, но и об одариваемых людях, и о природе самих даров. Для экономической истории, в отличие от династической, эти сведения весьма важны, поскольку предвещают распыление ресурсов гораздо более точно, нежели, по выражению Косамби, «милая, но бессмысленная литания династий».

Необыкновенная щедрость пристала правителям. Она была существенным атрибутом царской власти; наиболее великодушных государей описывали как людей, которые раздавали добро вплоть до последнего медяка. Распределение земель — это способ вознаградить сторонников и получить поддержку. Оно имеет также важный экономический подтекст. В уже цитировавшейся грамоте Валлахби 571 года дар адресован брахману по имени Рудрабхути. Почти все указы этого периода были в пользу брахманов или религиозных учреждений — известных храмов, джайнских общин и, реже, буддийских монастырей. В этом случае Рудрабхути пожаловали доход и другие права на определенные земли, что давало возможность оплачивать важные жертвенные ритуалы. Если раньше поддержка и услуги брахманов вознаграждались несколькими сотнями голов скота, теперь делали «полную предоплату».

И права, и земли, дарованные таким образом, подробно описываются, пусть значение некоторых технических терминов спорно^{115}. Огромные земли были выгонами, принадлежавшими нескольким людям. Рудрабхути получал с них прибыль в виде различных налогов и пошлин, а еще имел права на добычу полезных ископаемых и прочее. Он не обременял земледельцев царскими налогами (как, например, налог на содержание военных чиновников), и, наконец, ему было даровано право принуждать к работе. Сами земли не меняли владельцев; с другой стороны, весь урожай могли изъять, если того требовали царские казначеи.

В число других даров часто входило право на сбор штрафов за разные правонарушения и право не проходить военную и правоохранительную службу. Даже полномочия судебных органов могли быть переданы в дар. Рудрабхути и ему подобные по сути становились феодалами. Хотя дары по большей части получали брахманы в религиозных целях и хотя на данный момент они не были обязаны снаряжать военные отряды, как феодалы Европы, основа феодальных отношений уже была заложена. Вскоре чиновников, которые, согласно Фа Сяню, получали жалование даже при Гуптах, стали вознаграждать подобными дарами в виде земель, деревень и целых провинций. Мы приведем свидетельства рекомендательных писем, с помощью которых сами жители деревень просили защиты и покровительства у назначенных царем надзирателей, и наблюдалась субфеодализация (надзиратели передавали часть своих феодов посредникам или вассалам).

Такой «феодализм снизу» иногда контрастирует с «феодализмом сверху», характерным для царской иерархии махараджахираджи, окруженного своими вассалами или махасаманта (буквально «великими соседями», фактически зависимыми династиями и ленниками). Оба вида феодализма содействовали раздроблению земель. «Феодализм сверху» — при помощи районирования власти, даже если цари настойчиво провозглашали себя вселенскими владыками. «Феодализм снизу» — коварным размыванием лояльности и ресурсов, на которых держалась вся власть.

Харша-Вардхана

Будто бы в противоречие теории, новый «царь царей», несмотря ни на что, решил сверкнуть мимолетной звездой. Была торжественно введена новая хронологическая эра, а это очень важный признак. Подданные отпраздновали «победоносное замыкание в круг четырех частей земли» (дигвиджайя). В начале VII века соперничество династий, которое, как грозовые облака, собиралось над Арьявартой еще со времен Гупты, начало рассеиваться. Сезон дождей, по всей видимости, откладывался. Северная Индия готовилась пережить последний расцвет доисламской империи.

Из несомненно большого числа сасан, созданных Харша-Вар дханой из Тханесара (и Канноджа впоследствии), сохранилось немногое. Одна надпись, которая когда-то, вероятно, была оттиснута на медной табличке, перечисляет прямых предков Харши. Его отец первым взял титул махараджахираджи, а брат первым назвал себя последователем Будды. Харша, видимо, унаследовал оба «звания», хотя буддийские симпатии не мешали ни его агрессивным планам, ни поклонению старым богам. К сожалению, данная надпись не может дать больше информации, и будь она и несколько монет единственными свидетельствами о Харше, он остался бы в истории очередным малоизвестным представителем династии.

К счастью, довольно сухое свидетельство сасаны дополнено двумя гораздо более информативными источниками. Один из них — Сюаньцзан, китайский монах и ученый, который с 630 по 644 год гостил в Индии, вдохновленный паломничеством Фа Сяня в священную землю буддистов, совершенным двести лет назад. Он вернулся в Китай, нагрузив двадцать лошадей буддийскими реликвиями, статуэтками и книгами, и составил впоследствии пространное описание Индии, которое сделал, скорее всего, по личным впечатлениям, кроме описаний крайнего юга.

Другим, более откровенным свидетелем был Бана, выдающийся писатель и, между прочим, беспутный брахман, чья загубленная юность и различные круги, в которых он вращался, «показывают, сколь мало значили правила касты для образованного человека»^{116}. Из двух сохранившихся трудов Баны наиболее важным является «Харшачарита», прозаическое сообщение о том, как Харша пришел к власти. Несмотря на то. что по характеру оно больше описывает, нежели объясняет, и несмотря на перегруженность языковыми украшательствами и сложносоставными прилагательными необыкновенной длины, это сочинение считается первой исторической биографией на санскрите, а также шедевром литературы. В нем лихорадочное возбуждение биваков и дворцов переплетено с красочными событиями, словно на миниатюре эпохи Моголов. Изображения леса и дороги соседствуют с картинками из повседневной жизни. Бана подробно рассматривает каждую деталь сельского труда и распознает каждого представителя природного мира. Ни Киплинг, ни Рушди не могли лучше отразить «разбухающую жизненную силу Индии» и повседневный труд ее жителей.

Несомненно, и Сюаньцзан, и Бана были заинтересованными лицами. Первый зависел от протекции Харши, второй — от его покровительства. В обоих трудах нет и намека на критическую оценку. Сюаньцзан был ослеплен приверженностью страны буддизму и ставил это в заслугу Харше, а Бана видел в истории Харши удачный материал для романа. Несмотря на это, авторы дополняют друг друга. Китайский монах очерчивает сюжет, а индийский писатель выписывает детали, буддист пишет либретто, а брахман — музыку.

Они дополняют друг друга и хронологически. Сюаньцзан попал в Индию в период взлета карьеры Харши, тогда как Бана описывает его первые шаги, от рождения в 590 году до восшествия на престол в 606-м и последовавшей вскоре первой кампании. Этот период особенно интересен, поскольку Харша, второй сын. не был очевидным престолонаследником. Его отец, махараджадхираджа Прабхакара-Вардхана, умер, когда Харша и его старший брат были в отъезде, брат сражался с гуннами, а подросток Харша наслаждался радостями охоты. Харша прибыл домой первым и один присутствовал при смерти царя, после чего, как пишет Бана, провозгласил себя наследником. Потом вернулся победоносный брат с войском. Харша ничего не сказал о последней воле отца, и брат остался наследником брата.

В этом месте Бана предложил еще одну причину восшествия Харши на престол. Очевидно, Раджа-Вардхана, его брат, так скорбел по отцу, что отказался от трона и предпочел уйти в отшельники. Более того, он сам настаивал, чтобы Харша наследовал трон. Однако же из других источников, включая Сюаньцзана, известно, что на самом деле именно Раджа-Вардхана взошел на престол вслед за отцом. Бана, коротко говоря, слишком о многом умалчивает. Возможно, он просто хотел поддержать права Харши на трон. Или же у него менее похвальные мотивы. Как деликатно выразился один современный биограф, «трудно избежать вывода, что столь необычный вывих в истории… возник из-за того, что некоторые эпизоды не соответствовали, по мысли автора, образу героя»^{117}. Не исключено, что Бана пытался отвести подозрения, все еще бытовавшие во время написания сочинения, в том, что Харше было выгодно устранить Раджа-Вардхану.

Вот что произошло в результате «необычного вывиха». Раджья-Шри, сестра и царевна, вышла замуж за соседа и союзника, маухарийского царя из Канноджа. В разгар кризиса наследования в Тканесаре на этого маухарийского царя внезапно напал царь из «Малавы» (предположительно, из Малвы). Махаурийский царь погиб в битве. Раджью-Шри взяли в плен, а победоносный «Малава» двинулся на Тканесар вновь. В отчаянном положении не Харша, а его брат взял на себя инициативу. Внезапно отбросив намерение жить тихой жизнью и оплакивать отца, он настоял на праве мести. Просьба Харши сопровождать брата была отклонена, и, взяв десять тысяч конницы, праведный Раджа-Вардхана отправился в бой.

Раджа-Вардхана был выдающимся полководцем и быстро разгромил армию Малвы. Но тут появился настоящий злодей этой истории. Шашанка, царь Гауды в Бенгалии, помог силам Малвы. Победитель Раджа-Вардхана встретился с Шашанкой, получив гарантии неприкосновенности, скорее всего, в условиях перемирия, и был предательски убит. Наконец сцена очистилась, и все-таки что-то удерживало Харшу от активных действий.

Разумеется, сторонники подивились и восхитились. Умело и, конечно, многословно ободренный своим главнокомандующим и затем военачальником боевых слонов, Харша собрал армию «для всемирного завоевания». Между тем его врагов окружали всевозможные дурные предзнаменования: шакалы, пчелы и стервятники нападали на города, солдаты ссорились со своими любовницами, а некоторые видели свое обезглавленное отражение в зеркале, нагая женщина ходила по паркам, «тряся указательным пальцем, будто считала мертвецов».

Шашанка, «подлейший из Гоудов», был главной целью Харши, но Гауда находилась в тысячах километров к востоку от Тханесара, и сперва требовалось покорить многих других царей. Один, очевидно потомственный соперник царей Гауды, быстро заключил соглашение о дружбе и союзе с Харшей. Это был Бхаскараварман, царь Кумарарупа (Ассам) на северной границе Гауды. Теперь Шашанке пришлось сражаться на два фронта. Вдобавок Харша мог рассчитывать на силы Маухариев и на побежденную армию Малвы, которая усилиями его покойного брата перешла под его командование.

Тут пришла новость о бегстве Раджьи-Шри (сестры Харши и царицы Маухариев) из заключения в Каннодже. К несчастью, она отправилась в свое убежище в горах Виндхья, где собиралась совершить обряд сати, поскольку стала вдовой. У Харши были другие планы. Он видел добродетель и, хоть Бана о том умалчивает, пользу в том, чтобы спасти сестру. Погасив свой гнев, он повел поисковый отряд по диким тропам центральной Индии. Община первопроходцев, занятая заготовкой леса и прокладкой просек, ничего нс знала о местопребывании Раджьи-Шри. Но в другом поселении, на сей раз буддистов, брахманов и других отшельников, обративших свой взор к восторженному духу экуменизма, Харша услышал рассказ о группе убитых горем женщин, прячущихся поблизости. Раджья-Шри, исцарапанная в кровь и истрепавшая одежды в путешествиях по лесам, была среди них. В последний момент ее сняли с погребального костра и вернули брату.

Единственным желанием Раджьи-Шри было стать буддийской монахиней. Харша и слышать об этом не желал. Он настоял на том, чтобы сестра сопровождала его в походе. Будучи царицей Маухариев, она была жизненно необходима для осуществления планов, поскольку он собирался с ее помощью контролировать Маухариев. Уговорив сестру, он впоследствии перенес столицу из Тханесара в Каннодж, расположенный ближе к центру и более крупный город. Каннодж стал соперником Паталипутры в качестве имперской столицы северной Индии и, пройдя через многие превратности и смену хозяев, оставался таковым до XII века.

Тем временем кампанию можно было продолжать. Сопровождаемый Раджьей-Шри и буддийским мудрецом, ее наставником, Харша поспешил обратно к армии, стоявшей лагерем у Ганга. Там тени расступились и солнце своим сиянием явило добрые знаки, каждый из которых предсказывал неминуемую победу. Вечер, пишет Бана, наступил, «будто испугав тучи», которые заходящее солнце окрасило в цвета океанского заката. Потом, когда спустилась тьма, Дух Ночи почтительно одарил Харшу луной, будто «луна была чашей, из которой он мог утолить свою безграничную жажду славы», или даже словно «серебряная сасана самого царя Ману давала Харше полномочия завоевать семь небес и вернуть золотой век». На этом, среди сумбура эпитетов длиной в страницу и в начале завоеваний, отмеченных добрыми приметами, протянувшимися в далекое будущее, повесть Баны внезапно оканчивается.

Если и было написано продолжение, оно не сохранилось. Однако у нас есть странная надпись на камне и свидетельство Сюаньцзана, во время визита которого юный Галахад Харша превратился в зрелого Артура, а его маленькое царство на Джамне стало единовластным сувереном «Пяти Индий». Что означает на самом деле этот термин — не вполне ясно. «Он прошел с востока на запад, — пишет Сюаньцзан, — подчиняя всех непокорных; слоны не распрягались, солдаты не снимали доспехов. Спустя шесть лет он покорил Пять Индий»^{119}. Разделение Индии на пять частей — северную (Уттарапатха), южную (Дакшинапатха), восточную, западную и центральную (Мадхьядеша, или Арьяварта) — было вполне обычным; но если именно это имел в виду Сюаньцзан, он чудовищно преувеличивал. Харша действительно подчинил себе большую часть северной Индии, но его победы зачастую были незначительными и недолговременными. На них потребовалось гораздо больше шести лет, и уж точно в число покоренных земель не входили Декан и юг.

Из лагеря на Ганге, где Бана оставил Харшу наслаждаться предвкушением кровавых побед, царь, вероятно, отправился дальше на восток. Праяга (Аллахабад), Айодхья, Сравасти, Магадха и кучка мелких царств на территории Уттар-Прадеша и Бихара, многие из которых находились под властью Шашанки, склонили колени до того, как охотник увидел добычу. Согласно гораздо более позднему источнику, великая встреча с Шашанкой из Рауды произошла близ Пундры в северной Бенгалии. Очевидно, Шашанка был побежден, но не настолько окончательно, чтобы лишиться царства, ибо он продолжал править Грудой и даже присоединил к ней части Ориссы и Магадхи. Только после смерти Шашанки примерно в 620–630 годах Харша успешно аннексировал эти царства и, вероятнее всего, разделил их со своим союзником из Ассама.

Другие его «кампании» и «завоевания» не менее туманны. То, что он действительно вторгался в северную Индию, от Кашмира до Аравийского моря и Бенгальского залива, подтверждается. Майтраки из Валлабхи в дальнем Гуджарате были вынуждены бежать из своей столицы, Кашмиру пришлось расстаться с ценной буддистской реликвией, Синдх и Орисса были оккупированы. Чтобы добраться до этих мест, нужно подчинить и те царства, которые стояли на пути или находились вблизи предполагаемой линии марша. То же и с царствами, которые подчинялись новым вассалам Харши, включая большинство горных государств Пенджаба. Если все так и было (Сюаньцзан не говорит, что эти страны имели независимость), можно предположить, что бессчетные царства и племена, протянувшиеся от восточного Пенджаба до Раджастхана и Мадхья-Прадеша, стали частью империи Харши. Но могли он удержать их, как долго и на каких условиях — неясно. Майтраки из Саураштры, например, вскоре вернулись в свою столицу в Валлахбе и, несмотря на союз с семьей Харши через брак, преследовали, по всей видимости, собственные политические цели.

Возможно, самый убедительный аргумент эфемерности империи Харши заключается в ее внезапном и полном исчезновении. Намеки на грядущие проблемы есть у Сюаньцзаня, который стал свидетелем покушения на жизнь Харши. Покушавшихся он называет «еретиками», так буддисты именовали недовольных брахманов. Очевидно, к VII веку не все религиозные трения решались в дружеских дебатах. «Подлость» Шашанки имела, скорее всего, много общего с его гонениями на буддистов и тем, что он срубил священное дерево Боддхи, под которым Будда обрел просветление. Кое-где в Арьяварте все было наоборот, ортодоксальный взгляд противоречил растущей приверженности и щедрости Харши по отношению к сангхам.

На пышной церемонии, организованной Харшей по поводу встречи с царем Камарупы, недовольные попытались поджечь башню, в которой размещалось изображение Будды. Харша, согласно Сюаньцзану, погасил огонь «не силой своих легких», а — что не менее чудесно — ринувшись прямо в пламя. Расстроенные фанатики-«еретики» заставили одного из своих совершить покушение на жизнь Харши. Убийца прорвался к Харше с ножом в руке, но тот, несмотря на возраст, ловко увернулся от удара, схватил и обезоружил нападавшего. Сюаньцзан высоко оценил мягкость, с которой обошлись с преступником. Только глава «еретиков» был «наказан», что, скорее всего, означает казнь. Остальные получили прощение. Тем не менее пятьсот брахманов были отправлены в изгнание. Очевидно, имел место если не мятеж, то по крайней мере тайный сговор.

О смерти Харши ничего не известно. Но когда в 647 году его правление закончилось, вместе с ним умерла и империя. Она просто распалась. Никакой Чандрагупта II не занял его место и не продолжил завоевания, ни один Ашока не пришел ему на смену, чтобы сохранить земли. Союзные царства попросту забыли об альянсе. Подчиненные династии продолжили старинную вражду.

Сам трон узурпировал один из министров-брахманов Харши, который позже был дискредитирован неподобающим отношением к посольству Китая. Харша поддерживал добрые отношения с новой империей Тан благодаря пробуддийским симпатиям, великодушному отношению к приезжим вроде Сюаньцзана и нескольким дипломатическим миссиям. Но, согласно китайским источникам, посольство Тан, прибывшее вскоре после его смерти, застало Индию в смятении. Китайцев ограбили и пленили, а посланник Небесного Императора едва спасся, сбежав в Тибет. Все это больше походило на соперничество религиозное, а не политическое. Из Тибета посол организовал поход возмездия, который, очевидно, завершился уверенной победой Китая, «вследствие чего Индия исполнилась почтения».

Хотя в индийских источниках нет указаний на это первое трансгималайское вторжение, хотя, скорее всего, это был только набег на северную Бенгалию, показательно, какой вакуум оставил после себя Харша. Благодаря Бане его личная слава осталась в веках, он также покровительствовал наукам, религиозному диалогу, писал пьесы, его часто сравнивали с Акбаром, величайшим из Моголов. Но будущие поколения индийцев не охраняет «Дом Харши», никакой «Век Вадханы» не хранит память о последнем чакравартине северной Индии и никакая «Канноджская школа» не продолжает опекать буддийские «университеты» наподобие Наланды (Бихар) или ученых вроде Баны. Раскаленные угли, столь щедро изрыгаемые Харшей, исчезли с шипением пара, когда над сердцем Арьяварты в северной Индии наконец разразился политический муссон.

Вокруг мандалы

Так было не везде. Имеется достаточно свидетельств, что идеал всемирного — или все-индийского — владычества просто сместился в другое место. Со смертью Харши продолжительная гегемония северной Индии окончилась. Через 16 лет после Харши арабы установили в Синде врата ислама, их задачу облегчило его вторжение в этот регион. Северо-запад или, другими словами, большая часть земель, ныне относящихся к Пакистану, был бесповоротно растоптан гуннами и не имел политического влияния. В самом сердце страны, в долине Ганга, активные династии из Кашмира, Бенгалии и Декана беззаконно вторгались на земли противников и захватывали их на короткое время. Атам, где Харше, со всей очевидностью, не удалось превратить гуптскую традицию верховенства в союз, пусть хрупкий и скоротечный, другие великие династии, особенно Декан и юг, усовершенствовали и воплотили эту идею.

Путешествуя по Индии, Сюаньцзан пересек область западного Декана, которую он назвал «Мо-хо-ла-ча». Перевод имен собственных с китайского обратно на санскрит часто допускает вольности толкования, но в данном случае сомнений нет: под «Мо-хо-ла-ча» Сюаньцзан подразумевал Махараштру. Это земля по обе стороны Западных Гхатов, некогда вотчина купцов Шатаваханов. чьи пещерные храмы изъязвили отроги этих гор. Потом земля перешла к Вакатакам, которые столь верно служили Гуптам, а сегодня это штат Махараштра со столицей в Бомбее. Сю-аньцзан нашел тамошние земли богатыми и плодородными, что отчасти правдиво, жителей честными, но суровыми, и среди них «отряды бойцов», которые, подкрепившись вместе со своими слонами спиртным, становились непобедимыми в бою. «Ни один враг не устоит перед ними», — писал путешественник, посему их царь может «презирать своих соседей»^{120}.

Имя тогдашнего суверена — «Пу-ло-ки-ше», то есть Пулакешин II, и, согласно Сюанцзану, он лелеял далеко идущие амбиции. Около 630 года он без труда победил даже Харшу, который, хоть и собрал войска и способнейших командиров со всех «пяти Индий» и сам вел армию в бой, не сумел одолеть гладиаторов Пулакешина II или умерить его притязания.

Сюаньцзан и, несомненно, Харша считали ситуацию патовой. Пулакешин не без оснований праздновал победу. Он принадлежал к династии Чалукьев, которая заслуживает особого внимания из-за своего продолжительного влияния и многочисленных боковых ветвей рода (поэтому ее часто называют Западными Чалукьями). Чалукьи происходили из Карнатаки на юге и за несколько поколений достигли процветания за счет соседей, включая Кадамбов, своих прежних сюзеренов. Их столица, укрепленная Пулакешином I, основателем династии и первым, кто начал совершать жертвоприношение коней (он был дедом Пулакешина II), располагалась в Ватапи, ныне Бадами, небольшом городке, поднявшемся по обоим склонам ущелья в северной Карнатаке.

Там или где-то поблизости Чалукьи отпраздновали успех постройкой целой серии храмов, сначала вырезанных в скале, а потом, ко времени Пулакешина II, ставших отдельными зданиями. Это не были первые постройки храмов, дерево и кирпич использовали для строительства таких сооружений задолго до нашей эры. Не были они также и первыми каменными храмами: в Санчи, Наланде, Буддх-Гайе и нескольких других городах восточного Мадхья-Прадеша, Уттар-Прадеша и Бихара сохранились в различной степени (от разрушенных до слишком рьяно отреставрированных) несколько разрозненных храмов эпохи Гуптов. Но в Бадами и соседних городах (Айхола, Маха-кута и Паттадакал) богатство архитектуры и скульптуры возвещало новый синтез династии и жертвенности, в котором строительство храмов становится выражением и примером власти сюзерена.

На одном из этих храмов, довольно невзрачном сооружении, посвященном джайнскому святому в Айхоле, поэт Равикирти записал деяния Пулакешина II. Это свидетельство, напоминающее надписи Самудрагупты в Аллахабаде, обладает полезным свойством — датировкой, эквивалентной 636 году от Рождества Христова. Значит, этот храм — «один из самых древних храмов Индии, дата постройки которых известна»^{121}, и, как упоминалось выше, предоставляет ценные сравнительные данные для хронологических вычислений, уходящих в глубь веков, вплоть до Ману и потопа. Равикирти, сравнивая свой литературный дар с талантом Калидасы, «индийского Шекспира», дает временную привязку: когда бы ни жил Калидаса, он точно был мертв к 636 году.

Важнее для Чалукьи подробный список завоеваний Пулакешина II. Поскольку тот взошел на трон после периода внутренней смуты, то должен был сперва упрочить свое положение в регионе Бадами, подчинив себе Кадамбов, Гонгов и других враждебных царей в Карнатаке. Вероятно, после этого он принял титулы махараджадхираджи и парамешвары («владыка прочих»). Западное побережье (Конкан) от Гоа до местоположения нынешнего Бомбея пало под его натиском, а несколько островов, включая, возможно, Элефанту, взял штурмом военный флот Чалукьев. На севере подчинились Малавы из Малвы и Гурджары из южного Раджастхана. В Гуджарате посадили наместника Чалукьев. Очевидно, армии Чалукьев пересекли реки Таити и Нармада и поэтому угрожали силам Харши и его союзников.

Затем в перечислениях Айхолы появляется сам Харша. Его фигуру легко узнать по расхожему штампу о «лотосовых ногах», сверкающие драгоценными камнями с корон тех, кто склонился перед его волей. Описывая этого выдающегося деятеля, поэт использует искусный каламбур. Существительное «харша» означает «радость», и победа Пулакешина описана фразой «Харша (радость) его врагов улетучилась от страха». Другой источник просто сообщает, что владыка Дакшинапатха (Юга) разгромил владыку Уттарапатха (Севера).

Цепь завоеваний Пулакешина протянулась на восток. Рассеяв соперников, он достиг Бенгальского залива в Ориссе. Большинство богатых земель, в том числе дельты Кришны и ГЬдавари, которые входят ныне в состав штата Андхра-Прадеш, были поручены заботам его младшего брата, чьи потомки основали династию Восточных Чалукьев, которая доживет до XI века, а потом сольется с союзным государством Чола из Тамилнада. От Венги, как будет названо царство Восточных Чалукьев, Пулакешин II завершил свой победоносный поход вдоль восточного побережья на территории Паллавов. И снова его воины и разъяренные слоны победили, а царь Паллава был вынужден искать спасение за стенами Канчипурама. Напрасно рассчитывая на продолжение завоеваний, Пулакешин оставил Паллаву и двинулся на юг. Он пересек Кавери и завершил свой поход, приняв заверения в дружбе от древних царств дальнего юга — Чола из дельты Кавери, Пандья из Мадурай и Чера с берега Керала.

Потом Пулакешин II, «властитель западных и восточных морей» и непререкаемый повелитель всей Индии к югу от гор Виндхья, вернулся в Бадами. Сюаньцзан называет его кшатрием, даже наделяет его великодушием и дальновидностью — качествами, редко приписываемыми «еретикам» правоверными буддистами, не говоря уж о врагах ненаглядного Харши. Другие китайские источники не упоминают о нем, но некоторые специалисты утверждают, что индийская делегация, которую принял Хушру II Персидский в 625 году, прибыла от царя из династии Чалукьев.

Сколь бы широко ни распространилась слава Пулакешина II, его деяния, перечисленные в надписи в Айхоле, весьма интересны с точки зрения индийских приоритетов. Предполагают, что эти победы, как и триумфы Самудрагупты, записанные на колонне из Аллахабада, даны в хронологическом порядке. Это невозможно доказать, но каков бы ни был порядок, он логичен. Пулакешин двигался по кругу через земли соседей. Юг, запад, север, восток, снова юг — вселенная, территорию которой объезжал царь, как Рагху в «Рагхувамше» Калидасы. Оба царя, в индийской терминологии, описали раджамандалу, диаграмму из концентрических «кругов царств», о которых подробно рассказывает Каутилья в «Артхашастре» и говорится в других политологических трудах.

В космологии Индии образ мандалы обычно служит картой. В центре — священная гора Меру, ось мира, вокруг нее внутренний круг разделен на четыре земли (двипа); одна из них, джамбудвипа («земля розового яблока») — это Земля. Окружает этот круг море, потом еще земля, потом снова море и так далее. Моря заполнены — или названы в честь — известными жидкостями, соленой водой в первом случае, патокой, вином, маслом и другими пищевыми продуктами. Для буквалистов вроде Томаса Бабингтона Маколея, для тех, кто приучен к научной определенности и рационализму европейского Просвещения, эти «моря патоки и масла» покажутся недостойным внимания бредом; единственная надежда Индии на прогресс в том, чтобы отбросить подобную чепуху. С этой целью Маколей в протоколе об индийском образовании в 1830-х годах осудил и с негодованием заклеймил индийскую культуру, настаивая на отказе индийских школ от санскрита и переходе на западный стиль обучения.

Не менее пренебрежительное отношение царило в XIX веке и к реконструкции истории Индии. Пышные описания лотосовых ступней предков и ярких, как звезды, ногтях безжалостно искоренялись из надписей и сасан в попытках извлечь достоверное ядро политической или генеалогической информации. Раджа-мандала — полезный символ политических отношений, пострадавших от такого подхода. Если вкратце, она являет собой следующую идею: точно так же, как космическая гармония зависит от иерархии богов и людей, активно участвующих в торжестве Дхармы, так и политическая гармония зависит от триумфа Дхармы через упорядоченную иерархию царей. Но поскольку эта земная иерархия постоянно под угрозой матсья-ньяя (синдрома «большая рыба есть маленькую»), требуется частая замена.

Раджа-мандала, в которой махараджадхираджа занял место горы Меру в центре или на оси, демонстрирует основной принцип такой замены. Непосредственные соседи центрального «царя царей», стоящего в первом круге, считаются его естественными врагами. В третьем круге есть потенциальные враги, в четвертом — естественные враги потенциальных врагов и так далее. По Каутилье, в этом основа всех внешних отношений и любого мирового порядка.

Дополнительно раджа-мандала, представленная в виде диаграммы, разделена вертикально и горизонтально на четыре квадранта, или четверти. Они соответствуют четырем двипам, землям мандалы. Дигвиджайя Харши, или «завоевание четырех четвертей», была притязанием на вселенское господство. Таким же образом махараджадхираджа, который стал чакравартином, «вращающим колесо» правителем мира, должен соединить обод со ступицей спицами завоеваний и союзов и заставить царей внутри каждого крута мандала-раджи согласиться и примириться с новым, самоцентрирующимся мировым порядком.

Эта география, даже геометрия империи чрезвычайно важна. Она предполагает, что «общество царей» неизбежно влечет за собой частое или, в случае Харши и Пулакешина, почти постоянное установление границ владений. Отсюда также следует, что конфликт становится делом династий, частным, но не интенсивным явлением. Вовлеченные в него отряды состоят, скорее всего, из профессиональных воинов, которые зависят от местного снабжения и транспорта, а в остальном не трогают земледельцев, как во времена Мегасфена. Символические акты подчинения весьма ценились — например, передача накопленных богатств, боевых слонов, музыкальных инструментов, драгоценностей и других символов независимости. С другой стороны, нет доказательств тяжелых потерь и повсеместной разрухи, которые должны сопутствовать хвастливым утверждениям об «уничтожении» противника, как нет и свидетельств экономического упадка. Наоборот, легкость, с которой «искорененные» цари восстанавливали свои царства, говорит о почти ритуальной форме войны, похожей на ту, что сохранилась до XX века в другом обществе индусских царей, а именно — на индонезийском острове Бали.

Вернемся в южную Индию VII века. Пока Пулакешин II праздновал победу над богатой страной Паллавов в Тамилнаде, царь Паллава приготовился снова вступить в бой. У Полилура, местечка близ Канчипурама, где британцы потерпят одно из самых тяжких поражений в Индии, царь Паллава заявил, что «уничтожит врагов», по-видимому Чалукья, и в 642 году выступил на Бадами. Записи Паллавов гласят, что Бадами был разрушен и что царь Паллава, Нарасимхаварман I, так привык наносить поражения великому Пулакешану II, что ему мерещилось слово «победа» на спине противника, когда тот снова обращался в бегство. Несомненно, что Нарасихба-варман вырезал запись о победах на камне в Бадами и после этого принял титул Ватапи-конда, «покоритель Ватапи» (т. е. Бадами).

Чалукьи не остались в долгу. Пулакешин, скорее всего, умер в разгар этих неудач, а царства Чалукьев подверглись нарастающему кризису. Но в 655 году один из сыновей Пулакешина, Викрамадитья I, предъявил права на престол, быстро восстановил независимость Чалукьев и вскоре вновь громил Паллавов. На сей раз Канчи сдался. Потом Паллавы снова нанесли ответный удар. Жаркая борьба двух самых могучих сил засушливого Декана и влажного берега Тамила продолжалась более ста лет с перерывами, когда Паллавы разбирались с Пандьями из южной Мадурай или шли на помощь союзникам со Шри-Ланки, а Чалукьи отвлекались на собственных врагов и на первое арабское вторжение в Гуджарат. Хороший и не такой уж редкий пример раджа-мандалы в духе Каутильи. Пандья, южные соседи и потому естественные враги Паллавов, помогали Чалукьям, тогда как соседи Пандья и их естественные враги, Черы из Кералы и цари Шри-Ланки, оказывали поддержку Паллавам.

Примерно в 740 году Викрамадитья II из династии Чалукьев снова захватил Канчи и на этот раз воспользовался возможностью оставить запись о своей победе. Его слова на мягком песчанике одной из колонн только что построенного Паллавами храма Кайласанатха все еще можно разобрать. Царь хвалится и победой, и своим милосердием к городу, который он пощадил, и к храму, которому вернул золото, тому принадлежащее. Показательно, как и в случае надписей Паллавов в Бадами, что, когда Паллавы вернули себе свою столицу, стереть эти надписи никто не пытался.

Кроме того, это почти непрекращающаяся военная кампания с регулярными «уничтожениями» вовсе не препятствовала царствованию. Сасаны, из которых мы получаем большую часть информации о столкновениях царств, продолжают появляться, а большие храмы, ныне хранящие память обеих династий, продолжают строиться. Нарасимха-варман I, вероятный победитель Пулакешина II, был также известен как Махамалла или Мамалла («великий воин»), в его честь назвали главный порт Паллавов Мамаллапурам (Махабалипурам). Там знаменитые резные храмы, раты, вырубленные из огромного куска камня, были построены при Нарасимха-вармане II (также известном как Раджасимха), который «принял в изобилии титулов — около 250» — и царствовал с 695 по 728 год. Он также построил так называемый Прибрежный храм и начал строительство Кайласанатхи в Канчи^{122}.

Его современником из династии Чалукьев был Виджаядитья, внук Викрамадитья I и еще один обладатель многих титулов и многих храмов. Большинство построек в Айхоле принадлежат времени его правления. Он начал, но так и не завершил первый храм в Паттадакале. Паттадакал был построен на равнине, между городами-близнецами Бадами и Айхола. При потомках Виджаядитьи ему досталась роль церемониальной столицы империи Чалукьев. В первую половину VIII века храмы Чалукьев достигли такого размера и величественности убранства, что во всей Индии равных им нет до сих пор. Соперничать с ними могут лишь храмы в Канчи. Но они разбросаны по большому городу, где много построек более поздних периодов, а в Паттадакале, всегда остававшемся скорее поселком, нежели городом, чашка чая с молоком и поныне — предел роскоши, а храмы возвышаются над сырыми полями сахарного тростника.

Два из этих храмов, стоящие бок о бок, словно инопланетные машины, были построены двумя сестрами, которые по очереди становились женами Викрамадитьи II, того самого, что оставил свой знак на храме Кайласанатха в Канчи. Храмы-близнецы сестер, построенные в честь его победы, напоминают Кайласанатху и поэтому бесспорно принадлежат к так называемому дравидскому стилю (расцвет которого являет великий храм Чола в Тангоре, XI век). Другие, однако, и здесь, и в Айхоле демонстрируют черты криволинейных башен (сикхар), отличающихся от того, что мы привыкли называть Нагара, или северным стилем храмовой архитектуры (знаменитые примеры этого стиля — храмы Кхаджурахо). Есть также прямосторонние пирамиды, которые позже стали ассоциировать с храмами Ориссы, особенно Бхуванешвара. Кажется невероятным, если задуматься, что все эти вариации были разработаны архитекторами Чалукьев. Скульптура и иконография отражают влияние династии Гуптов и подразумевают, что завоевавшие большую территорию Чалукьи послужили «мостом» между севером и югом.

Их паллавские соперники рассчитывали на ту же связующую роль между культурами Индийского субконтинента и индийскими царствами на юго-востоке Азии. Ни у одного региона или династии Индии не было монополии на контакты с Юго-Восточной Азией. Мы знаем, что Бенгалия поддерживала регулярные контакты как с континентальной Юго-Восточной Азией, так и с архипелагами; Фа Сянь проплыл в Индонезию или Малайзию из бенгальского порта Тамралипти, а многие буддисты из Китая и Юго-Восточной Азии добирались до великого университета Наланды в Бихаре через тот же порт. Влияние Ориссы можно проследить в Бирме и Ост-Индии. Поскольку лучшего объяснения нет, вполне возможно, что имя «клинг», под которым индусы все еще известны на Суматре и в Малайзии, происходит от «Калинга», древнего Орисского царства. Похожим образом Карела и Гуджарат имели, по-видимому, регулярные контакты с Юго-Восточной Азией, которые существенно возросли после того, как арабы начали торговлю через Индийский океан.

Однако наиболее обширное влияние на Юго-Восточную Азию с V по VII век оказали Паллавы из Канчи. На материке в VI веке начало складываться новое царство. Центр его располагался в Камбодже. Скоро оно вобрало в себя Фунань, индуистское царство в нижнем течении Меконга, от которого, вероятно, и отпало, и возникло вновь, уже как великое кхмерское царство Ангкор. Его цари, как и многие властители Фунаня и Чампы (другое индуистское государство во Вьетнаме), почти всегда носили имена, оканчивавшиеся на «-варман», в точности как Паллавы. Еще важнее то, что они возводили свое происхождение к союзу местной царевны с неким Камбу. чьи потомки стали известны как «Камбуджа».

От этого слова произошли «Камбоджа» и «Кхмер». Но Камбуджа, как место и как народ, впервые упоминаются в эпосе и в пуранах. Они располагались на дальнем северо-западе Индийского субконтинента, в добрых трех тысячах километров от Камбоджи. Уже было высказано предположение, что сакральная география классиков санскрита имеет тенденцию к повторению, когда новые регионы санскритизируются (например, Матхура, Мадурай и Мадура в Индонезии). Немыслимое смещение Камбуджи с верхнего Инда к среднему Меконгу выглядит еще одним доказательством этой теории. Более того, приятие Камбу как общего предка, кажется, показывает, как такой перенос становится возможен, когда цари государств, лежащих в далеком Индокитае, требуют признания своих прав, полученных от приемного санскритского предка. Что еще более существенно, этот конкретный миф, скорее всего, есть версия истории брахмана Каундиньи и Ивового Листа, его местной царицы. А это, в свою очередь, «показывает определенное родство с генеалогическим мифом Паллавов Канчи»^{123}, даже «поразительное сходство»^{124}.

Отдельно от Индокитая Паллавы. как известно, были втянуты в династическую борьбу на Шри-Ланке, основали Мамаллапурам, удаленный торговый пункт, и установили дипломатические отношения с Китаем. Без сомнения, коммерческие, религиозные и политические факторы сыграли свою роль в усилении прямого, пусть и предполагаемого, влияния Паллавов на юго-восток архипелага. Найденная на Яве надпись сделана письменностью Паллавов, а самый ранний из сохранившихся индуистских храмов этого острова, маленькие вырубленные из камня алтари Гёдонг Сонго в туманных нагорьях Диенга, наглядно показывают связь с архитектурой Мамаллапурама.

В Индонезии, как и в Индокитае, важные политические события шли полным ходом. В VIII веке произошел переход от темной Шривиджаи к власти над морем и династии, которая могла править морской державой, протянувшейся от Суматры до Малайи, Таиланда, Камбоджи и Вьетнама. С точки зрения концепции национального духа водная империя Шривиджаи столь же важна для современной Индонезии, «пеласгического государства», как континентальная империя Маурьев для индийских централистов. Как Чампа и Камбожда, Шривиджая была тем не менее бесспорно индианизированным государством, хотя и более буддийским, чем брахманским. Ее столица, рядом с Палембангом на юго-востоке Суматры, скорее всего, была тем местом, где в конце VII столетия китайский ученый И-Цзин нашел процветающую общину монахов. От общины он получил предварительные сведения, а потом отправился в Бенгалию и Наланду. Вернувшись, он несколько лет жил среди буддистов Шривиджаи и работал над переводом текстов, приобретенных в Индии.

Также в VII или VIII веках на центральной Яве возникли соперничавшие, но, вероятно, связанные друг с другом царства Саилендра и Санджая. Происхождение этих царств и их отношений с Шривиджаей, не говоря уж об Индии, — предмет отдельного обсуждения, но одному из них или обоим нужно приписать первую славную фазу постройки храмов на Яве, которая началась примерно в 780 году. Как в Декане или южной Индии, храмы группируются внутри небольшой окружности, на сей раз с центром в Джокьякарте. Более того, много совпадений во всем, кроме мелких деталей, с нормами планировки и вертикали, обнаруженными в городах Паллавов и Чалукьев.

Единственным ярким исключением является скульптурный колосс Боробудура, наиболее выдающийся, таинственный пример культурных связей Индии и Юго-Восточной Азии. Возможным прототипом этой ступенчатой ступы беспрецедентных пропорций были, по предположению Сюаньцзаня, не дошедшие до наших дней ступы северной Индии, а также археологические свидетельства обширных руин и постаментов в таких городах, как Нандангарх и Пахарпур в Бенгалии. С другой стороны, если ступа была изначально холмом, который разбили на террасы и облицевали камнем, в ход могли пойти параллели с прихотливым террасным ландшафтом Явы и храмами ее доиндуистких горных божеств.

Археология этой постройки ничем не помогает разрешению вопроса. Начатое, очевидно, в 775 году, здание приобрело окончательный вид к 840-му, и за этот период его часто перестраивали и даже придавали иной статус. «Монумент был построен минимум в четыре этапа… он начинался как индуистский храм, а после второго этапа превращен в буддийское место поклонения»^{125}. Как бы то ни было, общее мнение таково, что план первого этажа Боробудура, и в первоначальной версии, и в окончательном виде, представляет собой классическую мандалу. Четыре ее стороны, каждая размером примерно с ширину футбольного поля, постепенно зазубриваются, а углы скругляются настолько, насколько позволяет прямоугольное строение. Последовательные ярусы, внутренние круги на плане, повторяют тот же узор, пока три самых верхних не становятся на самом деле круглыми. Более того, каждый ярус доступен только с пролета ступеней, расположенных в центре каждой стороны. Соединяясь, они делят монумент на четыре четверти.

Похожий дизайн можно увидеть на плане современных храмов, стоящих напротив ступ и на Яве, и в Индии. Вертикали добавляют еще одно важное измерение этого символизма, как явствует из растущих амбиций потомков Чалукьев в Декане. Здесь нужно отметить, что постройка храмов стала царской прерогативой. Все, за исключением вспомогательных алтарей, служило цели выразить царское величие, произвести впечатление на подданных, напомнить о покорности вассалам и пригрозить врагам.

Поэтому «строительство храма, буддийского или индуистского, было важным политическим актом»^{126}, «настолько же, насколько война является актом мира»^{127}. Это может быть, однако, неверно истолковано. Когда новые исламские захватчики пересекли пустыню Синд и прошли отрогами Гиндукуша, династии Индии восприняли это с вопиющим равнодушием, поскольку они тратили все свои ресурсы не на укрепления и конницу, а на полет архитектурной фантазии. На самом деле, они встречали новую угрозу утверждением блистательно дерзкой веры в собственное превосходство и независимость.