История Индии

Спор за Кашмир

Для индийского субконтинента, как и для остального колониального мира XX век ознаменовался достижением независимости. Этой победы индийцы добились благодаря национальному самоосознанию, международному признанию и представительному правлению. Но для того, чтобы и дальше радоваться этим достижениям, требовалось их закрепить и научиться ими пользоваться. Вторую половину XX века Индия провела во внутренних раздорах и пограничных стычках. Оглядываясь на годы жертв и борьбы, еще больше восхищаешься дружными усилиями и высокими достижениями. Все не пропало втуне, только сказать, куда же движется страна, трудно. Цель теряется среди ежегодных отчетов с изложением фактов и цифр.

Где-то в середине столетия, когда явилась истинная не_г зависимость, история наконец вошла в круговорот будничных событий. Паровоз времени сбавил ход, далекие горизонты прошлого подернулись дымкой, а впереди проступили более четкие очертания грядущего. Тут историк, заботливо собрав знания, вынужден покинуть комфортабельный экспресс с кондиционером и тонированными стеклами на окнах, сменить колею и пересесть на шумный состав, где в окнах нет стекол, а двери в вагонах не закрываются. Здесь нет отдельных купе, вагон завален мешками и корзинами, а спокойно полюбоваться видом из окна удается редко. Принципы общежития не слишком сочетаются с личными удобствам.

Столкнувшись с суровой реальностью, историк вскоре делает неутешительное открытие. Ему навязывается роль участника-наблюдателя, одного из тех хронистов-очевидцев, чьи свидетельства он так часто разыскивал. Теперь уже не удивляют их ошибки. Оказывается, нелегко осознать смысл того, что происходит на твоих глазах. Объемность и яркость рисунка проявляются на расстоянии. Вблизи вместо связного рассказа выходит лишь описание личных впечатлений, вместо картины — грубый набросок.

Недостаток перспективы — одна из проблем. Дальнейшая компиляция получается, только если разделить век на две половинки. 1947 год оказался настолько важным, разделив Индию психологически и политически, что слово «Разделение» стали писать с заглавной буквы, как и «Независимость». В самом деле, судя по таким фразам, как «Индия после Разделения», оно стало даже более значимым, чем «Независимость». Катастрофическое событие, подобно еврейскому холокосту, никогда не повторится, но помниться будет всегда.

Но в Индии нет точек, как заявляет персонаж сборника современных индийских притч, изданного в 1991 году журналистом Марком Талли^{398}. В стране, которая больше известна долгими пассажами и запятыми, расколы и раздел в 1947 году не закончились. Они продолжали довлеть над правительствами обеих стран. Первое разделение обусловило отношения Индии и Пакистана и экономику обеих стран. Боясь нового дробления, страны поспешили закрепить отношения, которые господствовали во время разделения. В 1971 году Пакистан претерпел дальнейший раскол. Обе страны пол века шли от одной угрозы раскола к другой. Кошмар начался уже в октябре 1947 года, когда обе страны взялись за оружие из-за княжества Джамму и Кашмир. Отделись это княжество, это было бы равносильно второму Разделению.

За неделю до Дня независимости большинство княжеств объединились в крупные субъекты, наподобие Раджастхана, и вошли в состав новой Республики Индия. Князья пошли на это охотно, сохранив за собой титулы и привилегии. Технически они не могли выбирать между Пакистаном и Индией. Тем, что находились к западу от разделительной линии, пришлось примкнуть к Пакистану. Но большинство присоединилось к Индии и составило значительную ее часть.

Только с тремя из государств возникли серьезные проблемы. Джунагадх, расположенный в Гуджарате, на полуострове Саураштра, был слишком мал, чтобы вызвать серьезный кризис. Маленький, преимущественно индусский Джунагадх гордился скалой Ашоки в Гирнаре, а также санскритолюбивым Рудрадаманом и лотосостопыми Майтраками. Он всегда считал себя частью Индии. А вот правитель Джунагадха был мусульманином, но не того сорта, чтобы опасаться Конгресса и Валлабхаи Пателя — главного «переговорщика». На тот момент 11 % государственного дохода уходило на содержание княжеской псарни, где около 800 собак содержались в такой роскоши, какой не видело большинство подданных Джунагадха. Говорят, на вязку любимой золотой ищейки князя пригласили 50 000 гостей, в том числе самого вице-короля. Конечно, Пакистану он решил присягнуть не из-за собак, а по религиозным соображениям. Силовое решение со стороны Дели заставило князя бежать в Пакистан, прихватив четырех своих собак и столько же жен. Пакистан, конечно, протестовал против решения индийских властей. Затевать из-за Джунагадха войну не хотелось, но еще долго Пакистан считал его своей территорией, и на пакистанских картах рисовали посреди индийского Гуджарата зеленое пятно.

Подобная ситуация, только гораздо серьезнее, произошла и в Хайдарабаде. Низам и его двор считались оплотом мусульманской культуры среди султанатов Декана, несмотря на то что большинство населения было индусским. Неру и Патель и мысли допустить не могли о том, что Хайдарабад не станет индийским. Но визири низама советовали не торопиться с выбором Индии, Пакистана или собственной независимости. Перед лицом международной общественности правительство Дели дало Хайдарабаду год на то, чтобы принять окончательное решение. Но год этот оказался отсрочкой перед казнью. В сентябре 1948 года решение так и не было принято, и индийские войска бесцеремонно нарушили границы государства. Пакистан снова выразил протест, но после «полицейской акции» согласие Хайдарабада становилось пустой формальностью. Низам, как положено, поставил свою подпись.

К моменту решения участи Джамму и Кашмира прецедент силового решения со стороны Индии уже имелся. Правда, там ситуация была обратной. Махараджа индусской народности догра правил государством с неиндусским большинством населения. В области Ладакх жили в основном буддисты. В Джамму было немало индусов. Но большую часть горной местности, отданной под власть махараджей из стратегических соображений британцами, населяли мусульмане, как и многие долины Кашмира. Пакистан на основании этого решил, что будущее Джамму и Кашмира принадлежит ему, отдав этой области букву «К» в акрониме «Пакистан». Но поскольку «Дж» для Джамму в названии не нашлось и поскольку область Джамму и Кашмир лежит между Индией и Пакистаном, в Индии возникло решение разделить область.

Имелись, однако, некоторые трудности. В Кашмире этот вопрос получил особый резонанс из-за того, что Неру происходил из семьи пандитов (учителей) Кашмирской долины и из-за Конгресса, почитавшего делом чести добиться присоединения Кашмира к Индии. Вдобавок Конгресс связался со светской партией, известной как Национальная конференция Джамму и Кашмира. Этот политический фронт, которым руководил шейх Мухаммед Абдулла, еще с 30-х годов требовал проведения народного голосования. Шейх Абдулла был, как и Неру, одиозной фигурой. Его называли Кашмирским Львом. Его левые взгляды сочетались со светским характером управления. Кашмирское простонародье относилось к исламу достаточно легко. Абдулла, как никто, умел выразить общественное мнение кашмирцев, снискать поддержку народа, насколько это возможно. Он претендовал на то, чтобы решать судьбу края более, чем махараджа.

Независимость застигла шейха Абдуллу в государственной тюрьме. Его Национальная конференция подавлялась конкурирующей партией, тесно связанной с Мусульманской лигой. И махараджа Хари Сингх, столкнувшись с национальным и религиозным расколом, оказался перед дилеммой. Все партии, ссылаясь на пример Швейцарии, выступали за нейтральный и независимый Кашмир. Но с точки зрения закона, такое предложение было сомнительным и, уж конечно, не удовлетворяло интересам ни Индии, ни Пакистана. Не годилось оно и в качестве идеи, объединяющей народ, расколотый на группировки.

Два месяца государство и его правитель мучились «Гималайским вопросом». Наконец 22 октября 1947 года мусульманские боевики на грузовиках заняли единственную дорогу, ведущую в Кашмирскую долину, толкнув тем самым махараджу в распростертые объятия Индии. Боясь, что его вот-вот свергнут, махараджа освободил шейха Абдуллу и отправил в Дели договариваться с Неру. Четыре дня спустя решение махараджи при поддержке шейха о присоединении страны к Индии принесло свои плоды. Индийская авиация начала высадку десанта в Шринагаре — столице края, — чтобы противостоять захвату. Началась Первая индо-пакистанская война.

Все больше добровольцев из северного Пакистана пересекали границу Кашмира. Ни одна из сторон официально войны не объявляла, и регулярная армия Пакистана задействована не была. Но нерегулярных соединений из пакистанского Пенджаба и Северо-Западного Пограничья хватало для военных действий. Границы владений махараджи были настолько нечеткими, что у каждой из сторон нашелся повод для претензий. Когда в 1948 году вопросом прекращения огня занялась ООН, Пакистан оставил за собой горную дугу вокруг Кашмирской долины (которая с тех пор называется Северными районами) и западную оконечность самой долины (известную как Азад Кашмир — Свободный Кашмир). К Индии отошло остальное. После этого Индия начала постройку дороги в долину, куда теперь можно попасть только через пакистанскую территорию, и второй дороги — к Ладакху.

Линией прекращения огня стала — и до сих пор остается — черта, через которую огонь велся к моменту его прекращения. Она не обусловлена ни географией, ни стратегической логикой, не говоря уже об экономических или социальных факторах. Хотя она фактически разделила штат Джамму и Кашмир, Индия и Пакистан никогда не признавали ее как границу. Силы ООН в Кашмире проводят самую длительную за свою историю миссию. Они не имеют полномочий миротворцев, только наблюдают и фиксируют нарушения.

С точки зрения закона проблема осталась нерешенной. Индия упирает на решение махараджи о присоединении к Индии и общественное мнение, предположительно олицетворяемое шейхом Абдуллой. Если брать за отправную точку решение махараджи, то как относиться к тому, что Индия проигнорировала решение князей Джунагадха и Хайдарабада? Что же касается шейха, то его мандат как представителя народа весьма сомнителен, как сомнительно и его стремление соединиться с Индией. Четверть века его поддерживало большинство кашмирцев. Большую часть этого времени он провел в индийском заточении, как сепаратист, а не в индийском правительстве как сторонник интеграции.

Позиция Пакистана в спорном вопросе более уверенная, но не бесспорная. Она основана на том, что большинство населения составляют мусульмане и на отказе Неру проводить всенародное голосование. Последнее противоречит резолюции ООН и обещанию самого Неру который, придя к власти, обещал учитывать мнение людей. Дели возражает, что согласие шейха и последующая победа на выборах могут считаться достаточным показателем народных чаяний. Можно также предположить, что в 1948 году плебисцит в масштабах всего Джамму и Кашмира подорвал бы возможности ООН и добрую волю всех заинтересованных партий. С другой стороны, в 1948 году плебисцит мог решить дело в пользу Индии, тогда как позже — уже наверняка против нее.

Ни один из этих избитых официальных аргументов не требовал переговоров и соглашений, которые могли бы решить проблему Кашмира. Да и возможности попросту не возникало. Кашмир, подобно электрическому предохранителю, тоненькой скрытой проволочкой соединял два полюса высокого напряжения. На протяжении 60-70-х годов китайцы и американцы держали сторону Пакистана, а русские и опять же американцы — сторону Индии. Затем, в конце 80-х, исламские ревайвалисты, ободренные успехами в Афганистане, нашли повод устроить в Кашмире очередной джихад. На это должным образом отреагировали индийские силы госбезопасности и возродившиеся индусские националисты.

«Кто не слыхал про Кашемирский дол?» — вопрошал поэт Томас Мур в своей «восточной поэме» «Лалла Рук», изданной в 1826 году. В 90-х годах XX века о нем тоже всякий слышал, только уже не о «святынях, гротах и ключах прозрачных». «Счастливая долина», как писали о ней туристические буклеты, «благоуханный рай» Джихангира, охотничьи угодья белых сахибов, где весна золотит окаймленные ивами каналы, а осень красит багрянцем высокие чинары, превратилась в страшную, серую зону боевых действий, где смешались политика, милитаризм и религиозный экстремизм. Индийские силы госбезопасности, приглашенные полвека назад, воплощают жестокость и грубую силу. Мирные жители Кашмира перевидали все типы мусульманских фанатиков. От нападений террористов и зачисток сил безопасности каждый год гибнет больше людей, чем за всю Первую индо-пакистанскую войну, а туризм, которым некогда жил Кашмир, теперь напоминает голодную утку в затхлой воде.

Время Неру

По несчастливому стечению обстоятельств, из тех, кто был тесно связан с борьбой за независимость и разделение, большинство умерли вскоре после того, как эти цели были достигнуты. Каид-и Азам Джинна, единственный из пакистанских лидеров, получивший всенародную поддержку, скончался от рака через год после провозглашения независимости. Его последователь и ближайший соратник по Мусульманской лиге Лиакат Али Хан был убит в 1951 году. Валлабхаи Патель — ключевая фигура в Конгрессе, а затем премьер-министр Индии — умер в 1950-м. Но самая тяжелая потеря случилась 30 января 1948 года, когда застрелили Махатму Ганди. Его убийца, Натхурам ГЬдзе, был брахманом из Пуны, связанным с воинствующей группировкой «Раштрия Сваямсевак Сангх» (РСС, Союз добровольных служителей нации), экстремистским ответвлением партии Махасабха. В глазах подобных организаций Ганди заслужил смерть тем, что, несмотря на войну в Кашмире, настоял на выплате Пакистану компенсации за разделение страны.

Оставался Джавахарлал Неру. Ганди избрал его своим политическим наследником, и теперь он превратился в бесспорного лидера Индии. Партия Конгресса получила большинство голосов на всеобщих выборах 1953 года и закрепила свой успех в 1957 и 1962 годах. Неру, как премьер-министр и председатель Конгресса, возглавлял крупнейшую демократическую державу мира, а потому пользовался доверием наибольшего числа людей. С юных лет убежденный интернационалист, он в своей речи, посвященной Дню независимости, провозгласил служение «более великой цели — всему человечеству». Теперь, на основе глобальных стремлений, он стал героем антиколониальной борьбы и для других народов, в том числе для вьетнамцев и индонезийцев. Индийский опыт начали перенимать по всему миру. Социализм и демократия казались всемирной панацеей, а секуляризм — третья из опор Конгресса — толковался очень широко, от равноправия между индусами и мусульманами до сосуществования капитализма и коммунизма. В 1955 году в качестве гостей Сукарно, президента Республики Индонезии, Джавахарлал Неру и его дочь Индира посетили в Бандунге Конференцию стран Азии и Африки, на которой родилось Движение неприсоединения. За год до этого события Неру подписал договор с Китаем, где фигурировали панча сила — пять принципов невмешательства и мирного сосуществования. Эти принципы стали фундаментом Движения неприсоединения, а также государственной идеологии Неру и Сукарно. Индо-китайская дружба (хинди-чини бхаи-бхаи) приветствовалась индусами как залог мира в Азии.

Невмешательство означает взаимное признание территориальной целостности. Однако применять его стали выборочно. Вторжение Китая в Тибет в 1950 году не встретило осуждения со стороны индийского правительства, поскольку его сочли внутренним делом Китая. Конвенция, по которой Индия гарантировала Тибету автономию, была совершенно позабыта^{399}. В той же «учтивой» манере собственную аннексию португальского Гоа в 1961 году Неру преподнес как законный возврат территории. Через 15 лет подобный захват португальского анклава Восточный Тймор силами Индонезии международная общественность осудила. Действия Неру вызвали меньше критики, поскольку активного сопротивления не возникло, и демократическая Индия воспользовалась нерешительностью Запада.

Но законность этих действий под большим вопросом. Если Гоа — внутреннее дело Индии, то что можно сказать о Восточном Пакистане (он же Восточная Бенгалия), который тоже окружает индийская территория? Он также внутреннее дело Индии или часть Пакистана? Неудивительно, что генерал Айюб Хан, который в 1958 году завершил первое несчастливое десятилетие гражданского правления в Пакистане эффектным военным законом, получил надежные гарантии помощи. Пакистан был приглашен в такие финансируемые Соединенными Штатами организации, как Организация центрального договора (СЕНТО) и Организация стран Юго-Восточной Азии (СЕАТО), что обеспечивало ему легкий доступ к американским танкам и истребителям, согласно глобальной программе США по «сдерживанию» коммунизма.

В 1959 году далай-лама бежал в Индию, и сотня тысяч тибетцев наконец осознала всю фиктивность автономии Тибета. Кдосаде Пекина, Неру предоставлял тибетцам убежище. После этого факт, что самую протяженную сухопутную границу Индия имеет с Китайской Народной Республикой, приобрел особую важность. Тишина гималайских перевалов огласилась звуками громкоговорителей, там появились отряды Народно-освободительной армии Китая (НОАК). Как мог бы предсказать любой ученик политической мандалы, соседство не привело к гармоничным отношениям.

Через два года интенсивных передвижений войск между Тибетом и Синьцзянем выяснилось, что китайцы построили дорогу через Аксайчин — высокогорную соляную пустыню Ладакха, а значит, через территорию Индийского Кашмира. Последовали политические протесты и перестрелки на границе. В ответ на протесты Китай оспорил законность индокитайской границы в этом районе, а также к востоку от Непала. Там в сентябре 1962 года Неру попытался переломить ситуацию, заняв границу по линии, намеченной британцами. Это была неудачная мысль. Мао не признавал разграничения земель, осуществленного империалистами. Отряды НОАК с легкостью вытеснили индийские силы, затем устремились в стратегический коридор, который связывал Западную Бенгалию и Ассам.

«Вторжение» обернулось, скорее, демонстрацией силы или аргументом в споре за Аксай чин. Во всяком случае с девизом «хинди-чини бхаи-бхаи» пришлось распрощаться. На дерзкие попытки Индии решить вопрос военным путем пришел ответ со стороны Соединенных Штатов, которые рассматривали Китай под управлением Мао как союзника СССР, а следовательно, врага США. Неру как поборник неприсоединения до этих событий остерегался «дьявола из Вашингтона». Теперь индийский премьер сам представил президенту Кеннеди постыдный договор, который включал поставку радарных установок, истребителей (сверхзвуковые, всепогодные, две эскадрильи) и бомбардировщиков (В-47, две эскадрильи). Хотя девиз «хинди-янки бхаи-бхаи» не звучал никогда, идея неприсоединения разлетелась в клочья. Очевидно, Неру потрясло, что Мао грубо отверг его утопический интернационализм, и он так и не оправился от этого потрясения. В начале 1964 года он слег от болезни печени и в мае того же года умер.

В 1963 году генерал Айюб Хан, обрадованный успехами Китая, направил Зульфикара Али Бхутто заключить союз с Китаем для борьбы с Индией. Заняв позицию силы, он постарался решить кашмирский вопрос дипломатическими средствами. Похищение мусульманских святынь вновь всколыхнуло «Счастливую долину». В ответ на это Неру в одной из последних своих речей призвал освободить из очередного заключения шейха Абдуллу Это ничего не дало — Бхутто уже не интересовали требования долгожданного плебисцита. Тогда Кашмирского Льва вернули в клетку, а большинство кашмирцев так и не получили возможности высказать мнение об индийском правительстве.

Лал Бахадур Шастри, миролюбивый, неопытный и скромный политик, показался Айюб Хану отличной возможностью проявить инициативу. В начале 1965 года пакистанские танки пересекли солончаки Качского Ранна, чтобы вытеснить индийские силы из спорного района у границы Синда и Гуджарата. Вскоре огонь был прекращен, но Айюб Хан посчитал Качскую операцию выигранной. Он настолько полагался на пакистанскую армию, что собирался присоединить Кашмир, едва закончится сезон дождей.

В 1965 году война между Индией и Пакистаном продолжалась почти месяц. Пакистан пожал некоторые плоды в пустынях Раджастхана, зато свой главный козырь — дорогу Джамму — Шринагар — утратил, и индийские танки появились в виду Лахора. Обе стороны объявили о победе, но Индии было что праздновать. На мирных переговорах, проходивших при посредстве СССР в Ташкенте, статус кво был восстановлен, применение силы запрещено и объявлен курс на невмешательство и нормализацию отношений. Но саму «Кашмирскую проблему» толком не рассматривали, не говоря уже о поисках решения. В Исламабаде, новой столице Пакистана, призывали к более тесному сотрудничеству с Пекином. Китайское вооружение отчасти заменило американские танки, потерянные во время войны 1965 года. Был заключен договор о строительстве дороги Китай — Пакистан. Это Каракорумское шоссе, которое, хоть и не годилось в качестве торговой артерии, имело стратегическое и символическое значение. Его постройка ясно показала, что на северо-западе субконтинента пришло время трансгималайских контактов.

Исламабад переживал кашмирскую проблему, а Дели почти 20 лет (1966–1984) правления Индиры Ганди совсем отказывался признавать наличие этой проблемы. Его переход к Индии считался свершившимся фактом, а отделение — лишь угрозой. Эту угрозу г-жа Ганди ощущала и в других индийских штатах. Как убежденный централист, она противопоставляла ей изощренный оппортунизм. Но, как и ее отец, она неверно понимала природу угрозы. Под угрозой находилось не единство нации, а доверие к партии Конгресса.

Центр не удержать

Когда была провозглашена независимость, Махатма Ганди предложил распустить Конгресс. На пути избавления от колониализма партия выполнила свои задачи, но в процессе, как считал Махатма, потеряла способность к моральному восстановлению. Индии пора забыть терминологию противостояния, которой пользуются политики Запада, такие слова, как «большинство — меньшинство», «социалисты — капиталисты», «общественная — частная собственность», «центр— регионы». Все эти выражения постоянно слышны при обсуждениях в Конгрессе. Вместо них пора вспомнить такие базовые понятия, как самопомощь и самообслуживание, и восстановить согласие на уровне общин и выше. Как обычно, у Ганди нашлось подходящее слово. «Сарводая» значит «подъем, возрождение всех». Подобно свадеши с домашними прялками и сатьяграхе — упорству в истине, — эта практика ориентировалась на сельское население Индии. Неру не позволил распустить Конгресс, но этот совет, как и многие гомеополитические средства Ганди, оказался пророческим. Первые 50 лет истории Республики Индия представляются историей дробления и упадка могучего Конгресса на фоне возрастающих региональных и религиозных претензий.

В 50-х годах из всех претензий к Конгрессу самыми серьезными были идеологические. Однако левые течения в Индии редко объединялись. Подобно «Форвард блок» Боса, от Конгресса перед войной отделилась Социалистическая партия Конгресса. После вторжения Гитлера в Россию коммунисты Индии объединялись для борьбы с фашизмом, в отличие от социалистов, которые, как и Конгресс, бойкотировали участие в войне. Потом последовала ссора Неру с китайцами и разрыв советско-китайских отношений. Тогда коммунисты разделились на сторонников Пекина (Марксистская коммунистическая партия, МКП) и сторонников Москвы (Коммунистическая партия Индии, КПП).

Постоянные расколы левых сил все больше ослабляли власть Неру. Убежденный сторонник Советской России, ее социального и экономического прогресса, он приветствовал общественную собственность и был противником частных земельных угодий. Он видел панацею в плановом ведении хозяйства, системе пятилеток, развитии тяжелой промышленности и инфраструктуры. Коммунистические партии Индии, не в силах предложить что-либо на государственном уровне, в основном боролись за власть в региональных центрах. Калькутта и промышленная Западная Бенгалия сделались оплотом МКП. Интересно, что Керала — самый христианский и самый читающий из штатов Индии — на выборах 1957 года избрал одно из первых законных коммунистических правительств.

Благодаря личному обаянию Неру и вестминстерской системе выборов (простым большинством голосов), из-за которой мелкие партии в правительство не попали, в центре Конгресс оставался неуязвимым, пока был жив Неру. Одерживал Конгресс победы и на провинциальных выборах в штатах, но реже и только если, как и до независимости, предоставлял местным отделениям свободу действий. Среди штатов, ранее принадлежавших к Британской Индии или бывших княжеств, многие имели, по сравнению с центром, прекрасный опыт самоуправления и собственной политической активности. Конгресс ничего не мог противопоставить Юнионистской партии в Пенджабе, отлично закрепившейся в Мадрасе Партии справедливости и тому подобным местным образованиям. Выражаясь словами новой индийской конституции, правящая в центре партия не должна была злоупотреблять властью в штатах, хотя и располагала возможностью для этого.

Как решило конституционное собрание, созванное Уэйвеллом, новая конституция представляла собой переработанный закон о правительстве Индии 1935 года. А поскольку этот закон, в интересах империи, защищал центральную власть, его переделка содержала меньше демократических гарантий, чем большинство либеральных конституций, и была «не вполне свободна от авторитарных тенденций»^{400}. Официально принятая в 1950 году, она оставляла за центром решение вопросов обороны, иностранных дел и связи, но при этом предусматривала такой инструмент, как президентское правление, что давало возможность отправлять местные правительства в отставку. Другие сферы, такие как здравоохранение, сельское хозяйство, образование и полиция, отдавались на откуп регионам, однако целый список пунктов экономического планирования, управления, торговли и промышленности оставался для них закрыт.

Неру, чьи пятилетки и социалистические реформы требовали сильной центральной власти, надеялся, что региональные боссы Конгресса станут с ним сотрудничать. Но даже в те годы, когда Конгресс контролировал большинство штатов, подобный подход не был дальновидным. В таких вопросах, как реформа образования и ограничение площади частных земельных участков, власти штатов имели полномочия вносить изменения в законы. В итоге реформы сводились на нет. Период правления Неру характеризуется зияющей пропастью между законодательными решениями центра и положением дел на местах.

В отличие от парламента в Дели, неудержимо росло число штатов, управляемых не Конгрессом. Они тоже искали возможности отделиться. Повод к этому мог найтись идеологический, но обычно называли несправедливое отношение к региону или религии. Для тех штатов, чье расположение утвердилось еще со времен Великих Моголов и закрепилось во времена Британской Индии, приоритетом являлись этнические и языковые вопросы. На юге дравидское движение упирало на этнические свойства большинства тамильского населения и на отрицание роли брахманов. В плотно населенной долине Ганга в ходу язык хинди, его можно принять за государственный, и против этого ополчились южане, основав в 1949 году партию Дравида Муннетра Кажагам (ДМК).

В это же время раздавалось все больше требований уделить внимание местным, исконным языкам. Среди тех, кто говорил на них, появились оппозиционные движения. Тилак в начале столетия поспешил разделить провинции по языковым признакам, а Конгресс позволил заниматься внутренней организацией. Но Неру боялся, что итогом 672 такой организации станет распад страны, и потому всячески ему противодействовал. В 1953 году в штате Андхра поборник языка телугу в ходе кампании в защиту этого языка до смерти заморил себя голодом. В качестве аргументов в споре приводились уже существующие штаты, разграниченные по языковому признаку. Наконец Неру сдался. В конце 1953 года он назначил комиссию по реорганизации штатов.

По решению этой комиссии и других, более поздних, штат Мадрас превратился в тамилоязычный штат Тамилнад, Карнатаку, где говорят на языке каннада, Андхра-Прадеш, где говорят на телугу, и малайскую Кералу. Таким же образом в 1960 году Бомбей разделили на Гуджарат (язык гуджарати) и Махараштру (язык маратхи). С другой стороны, пойдя навстречу требованиям, язык хинди в самом деле назначили официальным, поскольку на нем говорит большинство населения. При этом он не получил статус государственного, поскольку на это претендовали и другие, а просто стал одним из «официальных» языков.

На первый взгляд, опасения Неру по поводу распада страны подтверждались. Вместо дюжины штатов к 1990 году их было уже 27, еще несколько на подходе. Стало ясно, что вслед за разделением по языковым критериям появятся и другие критерии. Неравномерное распределение по кастам, религиозным и профессиональным группам означало, что преобладание одной из таких групп над другими в пределах какого-нибудь мелкого штата может обернуться новой идеологией. Классическим примером служит Пенджаб, хотя похожие случаи давления в интересах касты или крестьянства происходили в Карнатаке, Гуджарате, Андхре.

На основе единства языка во многих штатах возникло единство культуры и переосмысление истории. К примеру, Махараштра ввела образование, прессу и литературу на языке маратхи. Вскоре были прославлены исторические деяния маратхов, их стали считать пионерами возрождения воинственного индуизма в XVII–XVIII веках. Это послужило поводом для создания таких организаций, как Шив Сена, «Армия Шивы» (здесь под Шивой подразумевается и божественный повелитель Шива, и исторический Шиваджи). От скромной бомбейской группы, созданной для оказания общественного давления, Сена взлетела до победы на выборах в округе, а затем, в 90-х годах, в штате. В других штатах, созданных по национальному признаку, иные партии демонстрировали столь же крутой взлет. А на парламентских выборах в Дели, как и в государственных ассамблеях, их всякий раз подминало большинство, которое в центре поддерживало Конгресс. Тревога г-жи Ганди была вполне обоснованной. Только вот неверно оценив, откуда исходит угроза раскола, она не смогла верно рассчитать, как с ней бороться.

Зеленая революция и «Голубая звезда»

Хотя Неру и создал комиссию по реорганизации штатов, отдавать Пенджаб он не собирался. После Дня независимости старую провинцию Пенджаб переименовали в ПЕПСУ — Союз Патиалы и княжеств Восточного Пенджаба. На его территории проживало население, говорящее на урду, хинди и панджаби. Последние громогласно требовали, чтобы ПЕПСУ — продукт разделения — сам разделился на штаты с населением, говорящим на панджаби и, отдельно, на других языках. Требования выдвигала исключительно сикхская партия Акали Дал, и Неру справедливо рассудил, что здесь вопрос не столько языковой, сколько религиозный. Поскольку почти все сикхи говорили на панджаби и почитали Тфантх (священное писание сикхов), то фактически они требовали отдельного сикхского штата. В условиях светского государства такое было немыслимо. Поэтому правительство категорически отказалось, а агитаторов-сикхов «поставили на место». В 1955 году полиция арестовала активистов Акали Дала на территории Золотого храма в Амритсаре. В глазах сикхов это было святотатством, позже акция послужила примером вторжения правительства в дела духовные. Этот случай еще не раз припомнят и в Амритсаре, и в Дели.

Отношения между центром и штатом осложнились после внезапной смерти Лала Бахадура Шастри. (Он почувствовал себя плохо в 1966 году в Ташкенте, во время подписания соглашения об окончании Второй индо-пакистанской войны, и через несколько часов скончался.) Поскольку о преемнике не позаботились, этот вопрос пришлось решать руководству Конгресса, а провинциальным лидерам — срочным порядком выдвигать кандидата. Они выбрали Индиру Ганди, единственную дочь Неру, оставшуюся в живых. Несмотря на патриотическое имя, несмотря на ее брак с парсом, носившим по случайному совпадению фамилию Ганди, несмотря на свою работу в Конгрессе и участие в политических предприятиях отца, Индира не была готова к лидерству. Руководители Конгресса, избравшие ее, конечно, это понимали. Но заручиться согласием избирателей на Неру третьего поколения было легко, и они надеялись получить удобную, податливую фигуру на высоком посту.

У нее же нашлись другие мысли по этому поводу. Избавившись от всякого давления, она продолжила политику отца в отношении Акали Дала, но позволила создать панджабиязычный, то есть сикхский штат В 1966 году ПЕПСУ разделили на три штата. Горная его часть стала называться Химачал-Прадеш, хиндиязычная, расположенная с севера от Дели — Харьяна, а носителям языка панджаби отошел остальной Пенджаб. Лидеры Акали Дала, выиграв себе штат, потребовали еще Чандигарх — столицу ПЕПСУ, построенную архитектором Ле Корбюзье, которая оставалась на территории Харьяны. Это г-жа Ганди тоже позволила в 1969 году, когда ей требовалась поддержка. Но два квартала города решили оставить за Харьяной. Сикхи с таким решением не согласились. Тогда городу предоставили особый статус союзной территории, что до сих пор возмущает сикхов, а Акали Дал принялся сочинять новые петиции.

Выборы 1967 года Индира Ганди выиграла с обескураживающе малым перевесом, а в штатах Конгресс очень сильно сдал позиции. И. Ганди принялась продвигать тех активистов Конгресса, которые ее выбрали. В 1969 году, после ряда жестоких столкновений по поводу очередных выборов президента (главы государства), «старая гвардия» Конгресса поделила партию на две фракции — правящий Конгресс (П) и оппозиционный Конгресс (О). Впоследствии появилась еще одна фракция (И), за Индиру. Индира пересмотрела радикальные взгляды 50-х годов и объявила национализацию банков, отмену привилегий и пенсий, обещанных князьям, и новые законы о земельных владениях, корпоративных и частных доходах. Методы были социалистическими и тут же получили поддержку социалистов и коммунистов. Зато противники — Конгресс (О), который стали завывать просто «Old» (старый) — примкнули к правым партиям. Но устремления правительства оставались безобразно популистскими. В 1971 году, на выборах под девизом «Гкариби хатао» («Избавиться от бедности») Индира побила всех оппонентов, как из Конгресса, так и прочих.

Перед этими выборами, в их ходе и отчасти после них она получила беспрецедентную поддержку различных политических сил. Враждебность к Конгрессу (И) приравнивалась к антинародной, раскольнической позиции. Правительства в штатах, сформированные ее противниками, как из Конгресса, так и из других партий, попросту отстранялись от дел благодаря режиму президентского правления. За двадцать лет до 1966 года президентским правлением пользовались 10 раз, за последующие двадцать лет — 70. Взамен положения в партийной и правительственной иерархии все большее значение приобретали такие качества, как личная преданность и обаяние. Сам Конгресс Ганди «быстро вырождался в неподотчетную компанию, производящую победы на выборах».

Выборы становились все более дорогими, требовали дополнительных средств, людей, транспорта. Для Ганди это имело самые серьезные последствия. Радж Нараин, закаленный в битвах социалист, который 1971 году безуспешно противостоял премьер-министру в ее родном округе Рае Барели, заявил протест и пять лет впустую проходил по судам.

Хотя от бедности за это время не избавились, Г^нди добилась заметных успехов в этой области и в глазах поклонников выглядела почти святой. Появление новых, высокоурожайных культур и правильное орошение полей позволило стране от голода в некоторых областях в 1965 году подняться до полного самообеспечения зерновыми в 70-х. Это было громадное достижение, особенно если учитывать быстро растущее население и низкий приоритет сельского хозяйства во времена правления Неру. Официально объявили, что Индия способна прокормить себя, по крайней мере, некоторое время. Доходы фермерских хозяйств тоже возросли, особенно в наиболее плодородных районах на северо-западе. Возросли и ожидания потребителей.

Эта «зеленая революция» удивительным образом совпала с другой. В данном случае, зеленым было знамя мусульман, перешедших границу Восточного Пакистана. Там, одержав победу над сепаратистами, которым дали мощный отпор, г-жа Ганди получила едва ли не всенародное одобрение.

Восточный Пакистан со столицей в городе Дакка раньше назывался Восточной Бенгалией. Хотя он находился в равных правах с несколькими провинциями Западного Пакистана (Синд, Пенджаб, Северо-Западное Пограничье и др.), его население превышало население всех этих провинций, вместе взятых. Кроме того, страна не имела экспортного потенциала. Единственной статьей экспорта был джут. Жителям Восточной Бенгалии казалось естественным, чтобы их язык воспринимался, как государственный, подобно тому как в Западном Пакистане был принят язык урду. Также они желали права распоряжаться по своему усмотрению правительственными инвестициями, как это дозволялось регионам Пакистана, тоже находившимся в стесненных условиях.

На деле ничего этого им не досталось. Во время разделения 1947 года бенгальских администраторов-индусов просто заменили на пенджабских администраторов-мусульман. Еще в 1948 году бенгальские депутаты конституционного собрания Пакистана жаловались, что о них позабыли, что к их краю относятся как к колонии Западного Пакистана. В начале 50-х годов вспыхнули языковые бунты, а на выборах 1954 года Мусульманская лига— пакистанский эквивалент Конгресса — потерпела в Восточной Бенгалии поражение. Победу одержала коалиция, в которую входила Народная лига (Авами Лиг), основанная X. Ш. Сухраварди, а секретарем ее был шейх Муджибур Рахман.

Последовала отставка местного правительства, как это делалось в Индии с помощью президентского правления. Правительства не было все время, пока действовала так называемая «базовая демократия» — термин, который Айюб Хан ввел для обозначения своей военной диктатуры. Она продолжалась до 1965 года, пока во время индо-пакистанской войны не потребовалось действующее правительство для решения вопроса по Восточному Пакистану. В 1966 году З. А. Бхутто основал в Западном Пакистане Народную партию Пакистана, в это же время на востоке шейх Муджибур издал программу в шести пунктах с требованием автономии для провинции. Обоих лидеров арестовали. Но протесты продолжались до тех пор, пока генерал Яхья Хан, преемник Айюба, не отменил (под нажимом США) военное положение, объявил всеобщие выборы и в 1970 году вернул страну к мирной жизни.

На выборах в Западном Пакистане большинство поддержало Бхутто, а на востоке шейх Муджибур получил самый твердый мандат за всю историю свободных выборов. Принадлежность края к Пакистану оказалась под угрозой. Созыв национальной ассамблеи откладывался. Переговоры между Бхутто, Муджибуром и Яхьей закончились провалом. В марте 1971 года Народная лига воплотила в жизнь свои угрозы и провозгласила независимость государства Бангладеш. На улицах Дакки появились танки.

Перед этим, в сезон дождей, Бангладеш пострадал от потопов, нередких в этих местах. Десятки тысяч жертв наводнения бежали через границу, на территорию Индии. Теперь за ними последовали миллионы, спешившие уйти от карающей пакистанской армии. Индия воспользовалась случаем и объявила, что больше не может спокойно смотреть на творящиеся в Пакистане беспорядки. Беженцев вооружили, обучили в индийских частях и отправили обратно на родину как борцов за свободу из партизанской армии Мукти Бахини. За ними, в ноябре 1971 года, последовали регулярные части индийской армии. Пакистанские истребители ответили налетами на индийские аэропорты, а индийская авиация начала бомбежки Западного Пакистана. Но в Бенгалии все завершилось за считанные дни. При поддержке разгневанного гражданского населения индийские части 15 декабря захватили пакистанцев в плен. На западе Яхья и его военная команда уступила место Бхутто. В январе 1972 года шейх Муджибур Рахман занял пост премьер-министра независимого Бангладеш.

Поражение Пакистана стало победой для Индии и для Бангладеш. Индира Ганди выиграла выборы 1971 года. Казалось, теперь триумфальный кубок достался ей навсегда. Дополняя свой триумф, в 1974 году Индия успешно провела ядерные испытания. Ранее отец Индиры утверждал, что ядерные исследования в Индии проводятся исключительно в целях получения энергии. Теперь Индира заявила, что испытанное устройство не является ядерным оружием. Но своим отказом подписать обязательство не иметь ядерных вооружений она дала понять, что нераспространение ядерного оружия, как и ненасилие и неприсоединение, больше не являются индийской политикой. Родилась ядерная программа, а вскоре Бхутто, при поддержке Китая, запустил в Пакистане программу сдерживания.

Замена враждебного Восточного Пакистана на дружественный Бангладеш позволила Индии реорганизовать восточные территории. Ассам разделили на два штата (Ассам и Мегхалаю), статус штата пожаловали Трипуре, Мизораму и Аруначал-Прадешу. В регионах продолжались отдельные вспышки насилия, особенно в Нагаленде и Ассаме. Но в 1974 году в штате Пенджаб возникла более серьезная угроза. Акали Дал принял программу, известную как Анадпурская резолюция. Согласно ей, для Пенджаба и для сикхов предполагалась большая автономия, нежели та, что была гарантирована конституцией для всех штатов.

Ганди не препятствовала этому политическому процессу, и через год против нее обратились все враги, старые и новые. Акали и дравиды, князья и коммунисты, Старый Конгресс и новые индусские коммуналисты объединились в массовых протестах, которые возглавил соратник Махатмы Ганди, социалист Дж. Нараян. Выйдя за рамки политического регламента, раскол приобрел внеконституционный характер. Выступая против коррупции и жесткой экономической политики, которая оправдывалась ростом инфляции, ставшей, в свою очередь, результатом роста мировых цен на нефть, Нараян прибыл в долину Ганга, а в июне 1975 года в Дели. Это событие совпало с решением Верховного аллахабадского суда в пользу Раджа Нараина — хромого, но свирепого противника Индиры Ганди на выборах 1971 года. Индира, обвиненная в злоупотреблениях, автоматически освобождалась от должности.

Вместо того чтобы уйти в отставку, она просто объявила чрезвычайное положение, нарушив тем самым конституцию. На улицах появились войска. Внезапно 20 000 политических лидеров, журналистов, юристов и студентов были без суда брошены в тюрьмы. Пресса подверглась жестокой цензуре, судебные заседания проводились в закрытом режиме. Оправданно чрезвычайное положение в гражданском обществе или нет, сказать трудно, но конституция оказалась под угрозой. Крупнейшая демократия в мире рухнула.

Чрезвычайное положение продлилось 18 месяцев. Порядок наводился крепкой рукой Санджая, младшего сына Индиры. Проводилась очистка трущоб, был введен контроль рождаемости. На выборах 1977 года Индира попыталась вновь прийти к власти и проиграла. Провал стал настоящей сенсацией. В 1975 году, предлагая то, что она предпочитала называть дисциплинированной демократией, г-жа Ганди приобрела некоторых поклонников, но еще больше хулителей. Когда она шла на выборы в 1977 году, ей аплодировали за приверженность демократии и так же громко проклинали за неверные суждения. Некрологи индийской демократии 1975 года сменились эйфорическими восторгами по поводу «зрелости» в 1977 году.

            Всеобщие выборы в Индии (1947–1999 гг.)
          

__________

            Год
          

            Партия, занявшая большинство мест в правительстве
          

            Премьер-министр
          

__________

1952

Конгресс

Джавахарлал Неру

__________

1957

Конгресс

Джавахарлал Неру

__________

1962

Конгресс

Джавахарлал Неру

__________

1967

Конгресс

Индира Ганди

__________

1971

Конгресс (П)

Индира Ганди

__________

1977

Джаната

Морарджи Десаи

__________

1980

Конгресс (И)

Индира Ганди

__________

1984

Конгресс (И)

Раджив Ганди

__________

1989

Национальный фронт (Джаната Дал)

В. П. Сингх

__________

1991

Конгресс (И)

Нарасимха Рао

__________

1996

БДП (Объединенный фронт)

(Атул Бехаи Ваджпаи) X. Д. Деве Говда

__________

1998

БДП

Атул Бехаи Ваджпаи

__________

1999

БДП

Атул Бехаи Ваджпаи

Через два года маятник качнулся в обратную сторону. Герои-львы Джаната Морча (Народный фронт, поддержавший протест Нараяна) стали нищими вилланами правящей партии Джаната, которые, выиграв выборы 1977 года и восстановив демократические процедуры, в пылу боя расточили силы. К 1980 году Ганди и Конгресс (И) опять оказались у власти, со свежими мандатами и надеждой на реванш. Вскоре правительства штатов попадали, будто кегли. Диктатуру чрезвычайного положения сменила контузия президентского правления.

Среди прочих счетов у правительства нашелся счет к сикхам Акали Дала. Чтобы усилить беспорядки, к которым сикхи вообще и Акали Дал в частности и без того склонны, Индира Ганди поощряла экстремистские выступления молодого религиозного лидера Сант Джарнаил Сингха Бхиндранвале. Бхиндранвале в качестве резиденции использовал окрестности Золотого храма в Амритсаре. Оттуда, бросая вызов и покровительнице, и врагам, он вел террористическую кампанию, направленную на то, чтобы изгнать из Пенджаба всех несикхов и этим обеспечить автономию штата, а еще лучше, создать независимое государство Халистан. В конце 1983 года убийства и взрывы стали случаться ежедневно. В Пенджабе ввели президентское правление. В штат стягивались боевые отряды, а Бхиндранвале переместился в Золотой храм. Бывший генерал, а теперь один из последователей Бхиндранвале, проходивший закалку в бангладешских отрядах Мукти Бахини, организовал оборону святилища и разместил снайперов в соседних постройках. Когда в июне 1984 года индийская армия начала заключительный этап операции «Голубая звезда» и пошла на штурм, обе стороны понесли тяжелейшие потери, а сикхская святыня была сильно разрушена и осквернена.

Бхиндранвале погиб во время штурма. Конечно, его объявили мучеником. Пролитая кровь взывала об отмщении. Четыре месяца спустя, во время утренней прогулки, Индира Ганди, пренебрегавшая мерами безопасности, была убита в собственном саду, в Дели, двумя своими телохранителями-сикхами.

Как и во время Разделения 1947 года, в Дели началась резня. Толпы индусов стремились отомстить сикхскому населению столицы. Полиция им не мешала. Для поиска жертв использовались избирательные списки. Убийства и поджоги совершались методично. По прошествии пятнадцати лет лишь немногих ответственных удалось призвать к суду.

Шафрановая революция

Убийство Индиры Ганди, казалось, оборвало власть династии Неру-Ганди. Санджай, ее амбициозный сын и предполагаемый наследник, был убит за четыре года до этого, в 1980 году, когда катался на собственном самолете. Раджив, старший и более спокойный сын, тоже водил самолеты, только в качестве пилота авиакомпании. Поднимаясь над политическими схватками, он не скрывал отвращения к стычкам между партиями и не собирался занимать руководящую должность. Но смерть Санджая обязала его поддержать мать, а ее убийство и волна насилия заставили принять тяжкую правду — только потомок Неру-Ганди способен навести порядок в стране. По настоянию президента республики Раджив занял пост премьер-министра и принялся успокаивать народ.

Это ему удивительно хорошо удалось. С незапятнанной репутацией молодого человека, «господина Чистого», он блестяще выиграл выборы 1984 года, нейтрализовал политический кризис в Пенджабе, а затем еще один, в Ассаме. Другие вмешательства центра в дела штатов прекратились. Федеральные принципы конституции были восстановлены, все реже возникала мысль об отставках региональных правительств и введении президентского правления. В то же время все правительства, включая центральное, были несколько ослаблены новыми законами, во имя того, чтобы избранные депутаты сохраняли верность своим партиям, независимо от занимаемого поста или жалования.

Если у Раджива и возникали великие мысли, то, в отличие от матери, не о том, чтобы увеличить власть, а чтобы освободиться от ежедневных подробных расчетов, как ее осуществлять. Он заключил, что правительство слишком агрессивно, а политики слишком легко относятся к своим обещаниям. Жестким нападкам подверглись приспособленцы из Конгресса. Политики, как и вообще всякие люди, по его мнению, должны стремиться в правительство не за удобствами, благами и содержанием, а чтобы реализовать свой потенциал, вносить инициативы, нести личную ответственность и реализовывать возможности.

В вопросах экономики отличия от времен Неру были радикальными. Больше никаких государственных директив, пятилетних планов и лицензий на бизнес. Социалистическая риторика себя дискредитировала, торжествовала культура предпринимательства. Хотя успехи были невелики, но налоги снизили, квоты отменили, лицензии упростили, разрешили частные инвестиции, как от индийцев, так и от иностранцев. Любитель технических новинок, Раджив способствовал тому, что производство от дорогих мегаваттов и низкокачественной крупнотоннажки перешло к выпуску персональных компьютеров, оборудования для спутниковой связи и мультимедийного образования.

Его преемники по креслу премьер-министра в 90-х годах не нарушат эту тенденцию. Раджив проиграл выборы 1989 года, затем, в 1991-м, был убит. Но погиб он не от сикхской пули, а от тамильской бомбы. Он вмешался в войну на Шри-Ланке, куда отправил войска по требованию ланкийского правительства. Хотя Раджив возглавлял лишь одно правительство, оно стало в XX веке последним, избранным абсолютным большинством голосов. С тех пор в бхаванах Нью-Дели союзы появлялись и исчезали с угрожающей скоростью. За десятилетие прошло 4 всеобщих избирательных кампании, появились 8 новых премьер-министров и примерно вдвое чаще менялись коалиции. Только одно правительство Конгресса проработало полный срок (1991–1996 гг.). Его возглавлял Нарасимха Рао. При нем заслуженный министр финансов Манмохан Сингх провел либерализацию экономики. Она ориентировалась в основном на средний класс горожан, и для них жизнь изменилась коренным образом. На смену низкокачественным товарам и тусклой строгости пришла привычка сорить деньгами, покупать импортную роскошь и ездить за границу.

Рао проиграл выборы 1996 года, как и Раджив в 1989-м, обвиненный в коррупции. Либерализация экономики и поощрение частных предприятий дали богатую почву для финансовых скандалов, один из которых потряс фондовую биржу Бомбея в 1992 году, придав рупии необычно высокую волатильность. Обесценивание рупии играло на руку экспортерам, но фермеры, производящие зерно для внутреннего потребления, ощутили, что в новом мире для них места не осталось. Урожаи перестали расти, как в эпоху «зеленой революции», перестали появляться новые оросительные каналы. Если «новая экономическая политика» означала вливание государственных средств, то им предстояло увлажнять всю сельскую Индию.

Трудно сказать, какую роль сыграло бедственное положение земледельцев в новом подъеме индусского национализма и его главного защитника, партии Бхаратия Джаната (БДП). В некоторых штатах фермерское лобби представляли депутаты других национальностей. Так, Коммунистическая партия (марксистская) стала мощным региональным движением в Западной Бенгалии, а Джаната охватила Карнатаку и Гуджарат. Похожая судьба ожидала некогда всемотущий Конгресс. Когда век подошел к концу, БДП, а также его последователи и соперники успешно заявляли права на те регионы долины Ганга и Махараштры, которые еще недавно служили оплотом Конгрессу, откуда набиралась половина депутатов парламента, поскольку именно в них проживает больше всего населения.

БДП (Народная партия) сформировалась из остатков Джан Сангха (который сам возник из индусской Махасабхи времен до независимости), после неудачного разделения Сангха при правительстве Джанаты (1977–1980 гг.). БДП выступила главным соперником Раджива Ганди на выборах 1989 года, закончившихся отстранением Раджива. Сам Раджив поддерживал индусских ревайвалистов, уступив им в требованиях о сносе не действовавшей мечети Бабура в Айодхье. Предполагалось, что прежде на территории заброшенной мечети времен падишаха Бабура когда-то стоял храм повелителя Рамы, построенный на месте его рождения. Считалось, что мусульмане разрушили храм и возвели вместо него мечеть. Кто-то предполагал, а фундаменталисты БДП в это страстно верили. Приравнивая индийский народ к индусам (что неверно, поскольку нужно учитывать большое число мусульман, сикхов и христиан), партия провозгласила принцип «хиндутва» (индийскости) во всех сферах жизни. Какая-то невнятная мечеть Бабура, согласно этому принципу, оскверняла город повелителя Рамы.

Требования снести мечеть ради постройки индуистского храма совпали с показом по телевидению сериалов, посвященных «Махабхарате» и «Рамаяне». В обществе, воспитанном на наследии предков, очень чувствительном к магии кино и быстро усвоившем привычку к домашнему просмотру фильмов, эти многосерийные саги подняли настоящую бурю. Преследуя собственные цели, выступая с трибуны в 1990 году, президент БДП Л. К. Адвани надел шафрановое одеяние и позировал с луком и стрелами на грузовике, декорированном под колесницу повелителя Рамы. Его кавалькада, чрезмерно разбухшая, направилась в Айодхью, но была задержана, как и сам Адвани. Распоряжение об этом отдало правительство под руководством Вишванатха Пратапа Сингха.

В. П. Сингх, некогда министр финансов у Раджива Ганди, теперь представлял собой лидера левого фронта коалиции. Он был возмущен призывами БДП к индусам высших и средних каст и запугиванием представителей низших каст и тех, кто к кастам не принадлежал. Он пообещал выполнить рекомендацию комиссии Мандала 1980 года, которая почти половину правительственных зданий и образовательных учреждений зарезервировала для представителей низших каст. Вдохновленные решением этой комиссии, некогда презренные слои индийского общества сделались более сознательными политически и, голосуя за безобразно популистские местные законы, обеспечили на выборах 90-х годов хорошую явку избирателей.

Бихар и Уттар-Прадеш стали главной ареной борьбы между кастами, хотя в большинстве других штатов тоже появились законодательные инициативы в пользу низших каст. Как ни странно, в борьбе за равенство каст кастовые различия не только не забывались, но напротив, вспоминались и культивировались. Именно этого Ганди и боялся, когда отметил, что Харьяна упустила шанс стать единым электоратом. В знак протеста против решений комиссии Мандала молодые брахманы сжигали себя. Некоторые касты, не слишком обделенные судьбой, нарочно позиционировали себя как «низшие», чтобы добиться привилегий.

В 1992 году, после того, как Нарасимха Рао был назначен главой правительства меньшинства от партии Конгресса, БДП и ее сторонники вернулись к вопросу о мечети Бабура. Выборы предыдущего года дали БДП контроль над правительством Уттар-Прадеша. Как десятилетием раньше в Амритсаре, когда Бхиндранвале и его сторонники пользовались местной неприкосновенностью, городская полиция заняла такую же позицию. Перед толпами индусских фанатиков, которые при поддержке правительства требовали очистить святое место, полиция оказалась бессильна и не смогла сохранить даже видимость авторитета. «Добровольцы» ворвались в мечеть и принялись ее ломать.

Хафи-хан нам поведал, что Шиваджи, вождь маратхов, к примеру которого обращались индусские националисты, «взял за правило не разорять мечетей». Но новое племя зилотов не думало о словах Хафихана, и попытки БДП снять с себя ответственность не выдерживают критики. Список преступлений хорошо известен: взрывы бомб в Бомбее, предположительно, в отместку мусульманам, и боевики Шив Сены, убивавшие мусульман по избирательным спискам, как сикхов в Дели в 1984 году. Когда Шив Сена при поддержке БДП пришла к власти в Дели (1998–1999), жертвами стали и христианские церкви, и миссионеры.

С попустительства БДП, если не сказать — под ее управлением, светскость, столь бережно выращиваемая в Индии, была разрушена вместе с мечетью Бабура. Мирное сосуществование по принципам панча сила похоронила г-жа Ганди. Но для партии и правительства, которыми руководили пережитки индусской гордости, даже принцип ненасилия Ганди был немыслим. В 1998 году, через несколько недель после прихода к власти, правительство БДП взорвало первую в Индии ядерную бомбу в Покхаране (Раджастхан), затем испытало ракету, которая должна доставлять эту бомбу до цели. Пакистан ответил такими же испытаниями. Как ни сомнителен повод для гордости националистов, выпускающих ядерное оружие или выбирающих цели для него, индийская ракета была названа «Агни», в честь ведического бога огня, а пакистанская — «Гурид». в честь Мухаммеда из Гypa, того самого, который пробил путь в Арьяварту битвой при Тараине.

Обе страны чествовали своих ученых, славили взрывы громом националистического триумфализма. Как если бы была завоевана великая награда, одержана невиданная победа. Даже те бледные руки либералов, что в отчаянии заламывались над развалинами в Айодхье, непроизвольно захлопали взрыву в Покхаране. Какой раскол? Даже предостережения выглядели непатриотично. Прежде чем заслуженному писателю Арундати Рою разрешили высказаться против испытаний, ему посоветовали проверить, все ли счета он оплатил и все ли его документы в порядке.

Назвав ядерные испытания последним актом измены правящего класса народу^{402}, Рой был шокирован всеобщим одобрением испытаний. Этот народ так плохо образован и настолько беден достижениями, что большинство граждан считает ядерную мощь поводом для веселого праздника. Эта измена ложится не только на правительство БДП, но и на всех его предшественников. Как могут люди, многие из которых даже читать не умеют, представить себе ужас ядерного оружия? И Джавахарлал, и Индира, и Раджив прозевали народ, не дали ему элементарных знаний, все занимались ядерной программой. Премьер-министр БДП Атул Бехари Ваджпаи лишь нажал кнопку.

Даже когда отменили социализм, разрушили секуляризм, взорвали ненасилие, демократия твердо стояла на ногах. Большое количество партий, новых идеологий, нестабильных правительств и беспрерывные выборы усиливали популярность этого великого избирательного базара. Можно сказать, что участники соблюдали индийские избирательные нормы, даже когда они брали верх с помощью собственного обаяния или безумных программ. Можно сказать, что выборы сделались даже слишком популярными, затмив собою цель — создание правительства, которое бы реально правило, а не готовилось к следующим выборам.

Можно считать, что целостность Республики Индия уже не подлежит обсуждению. Наделение штатов полномочиями и развитие региональных и местных партий существенно снизили угрозу раскола. Механизм федерации наконец заработал, избирательные процедуры удовлетворяют параметрам индийского государства. Но есть одно исключение. Поскольку Пакистан продолжает обсуждать статус Джамму и Кашмира и поскольку Индия продолжает считать проблему Кашмира своей внутренней, ни одно из государств не обрело целостность окончательно.