Капитали$т: Часть 4. 1990

Глава 15

Шестая статья конституции ССССР была отменена, Михаил Сергеевич с непонятным сладострастием разрушал монополию КПСС на власть. Теперь КПСС больше не «руководящая и направляющая». Правда, других политических партий еще не существует, по крайней мере официально. И вот ситуация — КПСС как бы уходит, а другие как бы еще не пришли. А на носу выборы…

В выборы мы вписались активно. По полной программе. Союзный уровень нас не интересовал, народный депутат СССР — звучало красиво, но реальных возможностей, которые можно было конвертировать в деньги, этот статус не приносил. Депутат городского совета — звучит скромнее, но возможности появляются ощутимые, приятные. Например, возможность влиять на решения исполкома. Возможность решать вопросы с исполкомовскими деятелями. А это — аренда, поставки товаров и услуг, договора, закупки…

Борис Борисович Пантелеев, вождь городских демократов и по совместительству — наш помощник в некоторых щекотливых делах, связанных с политическими вопросами, очень хотел стать народным депутатом и уехать в Москву. Все-таки смерть журналиста Ярослава произвела на него тяжелое впечатление, где-то с неделю он был мрачен и пытался уйти в запой, но все же пришел в себя, поскольку был человеком азартным, а приближался старт самой, наверное, азартной игры, придуманной человечеством. Приближались выборы.

Борис Борисович хотел заседать во Дворце Съездов, подальше от возни в нашей уездной песочнице, где, как выяснилось, очень легко можно получить по голове ведерком или лопаточкой. Тем более, что товарищи по демократическому лагерю обещали посодействовать, Мне стоило больших трудов убедить Бориса Борисовича в том, что синица в руках намного привлекательнее призрачного журавля. И что своя собственная, пусть даже небольшая, фракция в городском совете — это серьезный актив. И работа закипела…

Мы продвигали в городской совет десять кандидатов — все, как один, беспартийные и не состоящие в порочащих связях с обкомом. Больше частью — представители городской интеллигенции, но было и несколько дружественных нам коммерсантов, которые тоже смогли разобраться в перспективах.

Перед самым началом предвыборной кампании у нас в офисе появился Валентин Петрович, обкомовский работник, с которым я уже имел разговор по поводу критических статей «Вечернего города».

— Просили передать, — вкрадчиво сказал Валентин Петрович, удобно расположившись в кресле у меня в кабинете, — непосредственно вам, Алексей Владимирович… Что выборы народных депутатов СССР — это прерогатива исключительно обкома партии. И более вышестоящих структур. — Валентин Петрович многозначительно закатил глаза, как бы высматривая эти самые вышестоящие структуры.

— Да на здоровье, — сказал я легкомысленно. — Куда уж нам, сиволапым, в Москву… Мы не претендуем, так и скажите у себя.

Валентин Петрович посмотрел на меня недоверчиво.

— Еще есть мнение, — продолжил он, — что финансируемая вами газета… деятельность которой мы уже обсуждали, если помните…

— Помню, — кивнул я.

— Очень хорошо! Так вот, есть мнение, что эта газета может попытаться повлиять на существующий, так сказать, расклад сил, приняв сторону наших оппонентов.

Я не смог сдержать улыбку. Обком нервничает. Админресурс у них пока еще имеется в наличии, хоть и угасающий, а вот живых бабок — нет. От нашей области в Верховный Совет РСФСР шло несколько директоров предприятий, ректор института и начальник милицейского управления. Все эти люди, безусловно, поддерживались обкомом. Но все было не так просто. На эти же депутатские места появились другие желающие — известный в городе диссидент, журналист союзного масштаба, общественный деятель правого толка и даже экстрасенс. У этих людей совершенно не было административного ресурса, но у них были, во-первых, спонсоры (это прекрасное слово совсем недавно появилось в русском языке и мгновенно прижилось!), и, что еще более важно, настроения избирателей. Избиратели в девяностом году очень сильно недолюбливали кандидатов, использующих партийную риторику. Так что, заруба намечалась основательная, и обком обоснованно переживал — не впишемся ли мы за кого-нибудь из намечающейся оппозиции?

— Нет, уважаемый Валентин Петрович, — сказал я посланцу обкома, — В эту кашу мы лезть не будем. Категорически нет. Пусть там не беспокоятся.

— Рад слышать, — сказал Валентин Петрович, хотя особенной радости в его голосе не было. Похоже, что он не очень-то мне поверил. — Я полагаю, Алексей Владимирович, что это очень здравое решение в сложившейся ситуации. И если это действительно так, то не буду больше отнимать время.

— Одну минутку! — сказал я с милой улыбкой. — Еще остался один небольшой нюанс, который я хотел бы обсудить. Вернее даже, не обсудить, а просто поставить вас в известность.

— Что еще за нюанс? — мгновенно насторожился Валентин Петрович.

— Мы действительно не собираемся лезть в эту возню с Верховным Советом. Не наш уровень, — деланно вздохнул я. — Но мы собираемся поддержать нескольких кандидатов в городской совет. И очень надеемся, что обком не будет нам мешать. Очень и очень надеемся, Валентин Петрович.

Валентин Петрович молчал. Чего-то думал и прикидывал.

— Я передам, — сказал он после раздумья. — Только, Алексей Владимирович… зачем вам все это нужно?

— Мы, — сказал я, торжественно возвысив голос, — живем в этом городе. И не собираемся уезжать! И еще, Валентин Петрович, мы хотим сделать этот город мало-мальски пригодным для жизни! А для этого… сами понимаете! Одним словом, нас не интересует политическая деятельность. Вообще! Нас интересует исключительно хозяйственная деятельность! На благо города, конечно!

Валентин Петрович согласно кивал на протяжении всей моей короткой речи.

— Я вас понял, — сказал он. — Я передам все, о чем мы говорили. В таком случае, мне нужен список ваших кандидатов. И номера округов, где они предполагают баллотироваться. И… я, конечно, не могу решать за руководство… но, со своей стороны могу сказать, что ваше предложение кажется лично мне вполне здравым.

— Идите к нам внештатным сотрудником, — пошутил я.

Валентин Петрович вежливо улыбнулся, сунул в портфель список будущих депутатов и откланялся.

А потом все закрутилось…

— Сегодня «Кино», ты не забыл? — спросил меня Валерик как раз в тот момент, когда у меня голова шла кругом от предвыборной суеты.

— Какое еще кино? — отрешенно переспросил я.

— Ну ты даешь, старик! — изумился Валерик. — Цой сегодня приезжает! На стадион! В пять часов начало, народ со всей области съезжается!

— Точно… — выдохнул я. — Совсем забыл!

— Так ты идешь или нет? — спросил Валерик недовольно. — Билеты мне Петрович подогнал. Места самые козырные!

— Иду, — сказал я решительно. — Ты, вроде бы, говорил, что Петрович может лично к Цою провести за автографом?

— Раз говорил, значит так оно и есть! Все будет, Леха! Все будет! После концерта Петрович прям в гримерку проведет, организаторы — его кенты. Я уже плакат приготовил! Это же охренеть — плакат с подписью самого Цоя!

— Составлю тебе компанию, — кивнул я.

Валерик показал большой палец в знак одобрения.

Наш городской стадион «Металлург» давно не знал такого наплыва посетителей. Разве что во время гастролей «Ласкового мая», который выступал здесь же. Но те гастроли едва не закончились массовыми волнениями — вместо кумира девочек-подростков всего СССР — Юры Шатунова, петь про белые розы вышел какой-то непонятный паренек, совершенно на Шатунова не похожий. Девочки-подростки свистели, кричали, матерились и неистовствовали похлеще, чем самые лихие футбольные болельщики. Объяснялось все просто — продюсеры «Ласкового мая» рубили бабло буквально вагонами, востребованность была дикая, так что легендарная группа выступала порой в трех-четырех местах одновременно. И любимец публики Юра Шатунов при всем желании не мог оказаться везде и сразу. По этой причине организаторам пришлось выходить на сцену, извиняться и рассказывать жалостливую историю о том, как внезапно Юрочка слег с приступом аппендицита и если бы не этот приступ, то он конечно посетил бы наш замечательный город, просим отнестись с пониманием… Малолетние фанатки, конечно, прониклись ситуацией, некоторые даже всплакнули немного, и остались дослушивать любимые песни. Наша газета написала об этом событии юмористический репортаж, в котором досталось всем — и организаторам-жуликам, и неумеренным поклонницам, и «Ласковому маю».

В этот раз тоже людей собралось множество. Большей частью, конечно, молодежь, но хватало и взрослых. Что интересно, «Кино» нравилось самым разным молодежным кругам. Только на концерте «Кино» на одной трибуне можно встретить и металлистов, и гопников, и даже комсомольских активистов.

— Меня батя спрашивает, ты че, в натуре на рок идешь? — громко рассказывает парень явно из гопнков. — А я говорю — ты че, какой это рок, это же Витюха!

Его приятели согласно кивают:

— Витюха!

Мы с Валериком двигаемся ко входу. Кругом милиция — на усиление собрали всех, кого только можно. Места у нас действительно хорошие, все отлично видно.

— А вот и Петрович, — толкает меня локтем в бок Валерик. — Видишь?

Я вижу. Петрович, с которым мы на паях держали точку по звукозаписи, суетится на импровизированной «сцене», помогает что-то настраивать… Динамики издают звуки — то высокие, то низкие. Зрители восторженно воют. Все в предвкушении праздника. И еще… огромная энергия. Она ощущается буквально физически, как будто ты сидишь на каком-то немыслимом трансформаторе и слышишь гудение, чувствуешь мощь… Кажется, Валерик почувствовал то же самое, потому что, окинув взглядом забитый до отказа стадион, он с уважением сказал:

— Ну круто…

Это действительно было круто. А потом на сцене появились музыканты. И он. Тот самый легендарный Цой. Стадион ревел от восторга, а он как-то быстро и неразборчиво поздоровался и начал петь. Начал с «Песни без слов».

'Хочешь ли ты изменить этот мир

Сможешь ли ты принять как есть

Встать и выйти из ряда вон

Сесть на электрический стул или трон?'

Я вздрогнул. Как-то очень близко… очень. А публика в экстазе — кто-то скандирует слова песни, кто-то вопит, у кого-то текут слезы, а я с удивлением отмечаю, что экстаз — штука заразная… Цой выглядит уставшим. Каким-то придавленным. Кажется, что вся эта громадная энергия стадиона на него почти не действует. Но он поет. Создает магию.

'И мы знаем, что так было всегда,

Что Судьбою больше любим,

Кто живет по законам другим

И кому умирать молодым'.

Он не знает, конечно, что именно ему умирать молодым и уже совсем скоро. А может быть и нет, проносится у меня в голове. А может и нет! Может «эффект бабочки»!

Мы подпеваем: «Он не помнит слово „да“ и слово „нет“, он не помнит ни чинов, ни имен. И способен дотянуться до звезд, не считая, что это сон, и упасть, опаленным Звездой по имени Солнце…»

— Как тебе? — кричу я Валерику в ухо.

— Отпад! — орет он в ответ.

А потом он поет «Печаль», и «Группу крови» и, конечно же, «Перемен!» Уровень бушующей энергии стадиона достигает своего апогея, а я думаю о том, что ничего подобного в моем времени не было и, скорее всего, не будет. Потому что мы циничны и пресыщены, испорчены информационным валом. И нет у нас таких эмоций, таких концертов и таких культовых персон.

Когда все заканчивается, мы спускаемся вниз, туда, где стоит милицейский кордон.

— Он говорил, что где-то здесь будет, — рассказывает Валерик. — Где-то внизу, на втором секторе. Где же, нахрен, Петрович⁈ Петрович!!! — орет Валерик.

— Куда прешь⁈ — грозно спрашивает какой-то лейтенантик. — Вот я сейчас тебе устрою Петровича! На «пятнашку» оформим!

— Петрович!!! — орет Валерик.

Лейтенантик грозно тянется к ПР-73, которую в народе уже остроумно прозвали «демократизатором».

— Мужики, мужики, да нормально все, вы чего? Свои, все свои, разрешите! — Мы слышим хорошо знакомую скороговорку Петровича, а в милицейском кордоне образуется просвет, в который мы и проскальзываем.

— Как концерт? — на бегу спрашивает у нас Петрович. И, не дожидаясь ответа, говорит: — Концерт — сила! Силища! Сейчас автографов намутим! Они уже в раздевалке пошли, вот в раздевалке… Гена! — окрикивает Петрович какого-то волосатика, который возится с аппаратурой. — Все уже в раздевалке?

— В раздевалке! — подтверждает Гена.

— Точняк! — улыбается Петрович. — Сейчас все решим! Только мне нужно будет парой слов перекинуться там с одним… ну он администратор, типа.

Мы блуждаем по каким-то стадионным лабиринтам и закоулкам, пока не находим неприметную серую дверь.

— Вот! — торжественно говорит Петрович, и мы заходим в дверь, а за дверью, как водится, что-то воже вахты и положенная бабушка-вахтерша, которая строго задает нам вечный вопрос:

— Куды⁈

— Не узнали, Семеновна⁈ — возмущенно спрашивает Петрович.

— Узнала-узнала, — говорит Семеновна уже более мирно. И тут же снова настораживается:

— Что это вас больно много?

— Мы только туда и обратно! — заверяет ее Петрович. — Минута!

И мы снова в каком-то лабиринте, а вслед нам звучит недовольное:

— Ходют и ходют!

Мы куда-то поднимаемся, поворачиваем и идем, пока не оказываемся перед компанией парней в кожаных куртках. Они курят в коридоре и что-то весело обсуждают.

— Момент! — говорит Петрович.

Он подходит к курильщикам и начинает им что-то рассказывать. Один из них — мужчина лет сорока в кожаном плаще, очень высокомерный на вид, что-то отвечает. Мы стоим в стороне. Петрович, красный и возбужденный, подбегает к нам.

— Сейчас, — объявляет он. — минут через пять-десять Виктор выйдет. Все нормально будет, я же говорю.

— А это кто? — Валерик кивает на высокомерного мужчину.

— Администратор, вроде, — пожимает плечами Петрович. — Зовут Юра. Крутой мужик.

Валерик скептически хмыкает — видали мы крутых мужиков. Минут через пять двери раздевалки, переделанной под временную гримерку, раскрываются. И выходит он. Певец.

— Слышь, Вить, — говорит мужчина в кожаном плаще. — Тут местные познакомиться хотят. Ты как?

— Да нормально, — говорит он.

Мужчина в кожаном плаще делает нам знак рукой. Мы подходим.

— Тебя я знаю уже, — улыбается певец Петровичу. — Ты нам с аппаратурой помогал.

— А это наши ребята, — представляет нас Петрович. — Большие ценители! Несколько концертов помогли организовать.

— Отлично, — улыбается певец уже нам.

Мы представляемся и обмениваемся рукопожатием.

— Можно вас попросить? — Валерик протягивает певцу плакат и фломастер. Тот согласно кивает и размашисто расписывается.

Я волнуюсь. Черт его знает почему, вроде бы уже в разных переделках бывали, а все равно волнуюсь. Наверное, потому что сейчас я целенаправленно буду вмешиваться в механику Судьбы.

— Вы уж простите, что мы без цветов, — говорю я. Певец улыбается и машет рукой, мужчина в кожаном плаще хмыкает. — Но отпустить вас без подарка мы не можем, — продолжаю я, стараясь, чтобы голос звучал как можно более убедительно. — И поэтому — вот! На память о нашем городе.

Я протягиваю ему коробочку. Самую обычную, пластмассовую. В таких дарят обручальные кольца, но сейчас там не кольцо. Там ключи.

Он открывает коробочку и поднимает на меня глаза. Он заинтригован.

— Это чего? — спрашивает с любопытством один из музыкантов.

— «Вольво», — скромно говорю я, опустив глаза. — «Семьсот сороковая». Стоит на улице, у центрального входа на стадион. Бак заправлен, документы в порядке. Вам. Машина почти новая, безопасная.

— Да ладно⁈ — смеется певец. — Это что, парни, розыгрыш? Прикол такой?

— Нет, не прикол, — говорю я.

Мужчина в кожаном плаще оценивающе смотрит на меня, и я чувствую его неприятный колючий взгляд.

— Нормально, Вить, — говорит он певцу, принимая от него коробочку с ключами. — Вы идите, я тут разберусь.

— Ладно, парни, — говорит певец, обращаясь к нам с Валериком. — Рад был познакомиться. Удачи вам!

Они уходят, а мы остаемся вчетвером — я, Валерик, Петрович и мужик в кожаном плаще.

— Че, в натуре, что ли, «Вольво»? — спрашивает он недоверчиво.

— В натуре, — говорю я. Кажется, все идет неплохо. Кажется…

— Ну раз так, — отвечает он, — то пошли поглядим, что ли…

И мы идем смотреть машину.

— А знаешь, — говорит мне Валерик вполголоса, — я тебя понимаю, Леха.