Капитали$т: Часть 4. 1990

Глава 16

В трехкомнатной квартире Бориса Борисовича — предвыборный штаб. Не то чтобы очень тайный, но и без вывески. Здесь решаются важные вопросы, идут переговоры, сюда свозят наглядную агитацию и не только. За квартирой, конечно, следят. Уставшие и помятые мужчины в сером замызганном «жигуленке». Наверное КГБ, впрочем, нам без разницы. Следят, как бы чего не случилось, и наши ребята — четверка молодых спортсменов на кофейного цвета «восьмерке» — бездельничают с утра до вечера за приличную зарплату, жуют жвачку и показывают неприличные жесты мужчинам в «жигуленке». Эпицентром предвыборного нашего штаба является просторная кухня Бориса Борисовича, где рекой льется кофе и потоки черного нала.

Черный нал раздаю, конечно же, я. К моему удивлению, по большому счету это очень небольшие деньги. Кандидат обходится тысяч в пятнадцать-двадцать, весь бюджет кампании — четверть миллиона. Цена хорошей иномарки. Если политтехнологам двадцать первого века рассказать о таких расценках — долго смеялись бы. Впрочем, все только начинается.

Несмотря на то, что рыночные отношения набирают оборот, деньги пока еще значат не так уж и много, эпоха коробок из-под ксероксов, наполненных долларами, еще не настала. Большие и малые начальники зубами впились в ресурс, над которым они поставлены, и категорически не хотят делиться. Так, у нас возникли проблемы с городской типографией, которая, в лице директора, наотрез отказалась печатать листовки наших кандидатов. Конечно, мы могли бы попробовать надавить на директора административно, или подкупить… но зачем, если у нас в избытке имеется силовой ресурс? Компания боксеров без труда проникла в директорский кабинет, напугав престарелого вахтера и секретаршу бальзаковского возраста. В директорском кабинете были заданы вопросы — почему товарищ директор вставляет палки в колеса зарождающемуся демократическому процессу? И вообще — застрахована ли его, товарища директора, номенклатурная дача? И личный автомобиль «Волга»? Разрядники по боксу заявили, что могут приходить и задавать эти вопросы регулярно. Впечатленный директор энергично заявил, что никакой необходимости в регулярных встречах нет, и что пока он здесь директор — демократическому процессу ничего не угрожает! Проблема с типографией была решена.

Обком, как и было договорено, на нашу предвыборную возню особого внимания не обращал. Чего не скажешь о горисполкоме, боссы которого привыкли к полной монополии и отнюдь не были рады появлению каких-то пришельцев.

Так, в один из дней, когда предвыборная компания была в разгаре, в кабинет моем появилась Люся и заявила, что пришел посетитель, который представился Николаем Петровичем и срочно хочет пообщаться.

— Николай Петрович? — переспросил я. — Что-то припоминаю, пригласите его, Люся!

— Хорошо, — покорно сказала Люся, и почти в тот же миг в кабинете возник мужчина, одетый по стандартной номенклатурной моде — в импортный плащ и приличный темный костюм. Лицо этого мужчины показалось мне знакомым. Я судорожно порылся в памяти и откуда-то из ее недр всплыло — самое начало моего появления в этом суматошном времени. Больница. Сосед по палате. Тот самый, который впоследствии помог нам организовать видеосалон, принесший первые приличные деньги.

— Николай Петрович! — широко улыбнулся я старому знакомому. — Очень рад вас видеть!

— Да вот, посмотреть пришел на ваши баснословные успехи, — сказал он шутливо. — Народ гудит, по городу ползут слухи, никто понять не может — что это за акулы капитализма у нас объявились?

— Вы же знаете, с чего все начиналось… — развел руками я.

— Знаю, знаю, — кивнул Николай Петрович. — Боевики всякие… Фильмы ужасов. А теперь… Такие перспективы открываются у молодежи! — Николай Петрович вздохнул с деланной завистью. — Как говорится, где мои семнадцать лет?

— На Большом Каретном! — ответил я. — А где мой черный пистолет?

— Вот, — сказал Николай Петрович, переходя на серьезный тон, — как раз об этом я и пришел поговорить.

— Слушаю вас внимательно, — сказал я, стараясь, чтобы сарказма не чувствовалось

— Да чего там внимательно… В нашей структуре говорят — какая-то мафия к власти рвется!

Я искренне рассмеялся.

— Мафия — это мы, что ли?

— А то кто же еще⁈ — строго посмотрел на меня Николай Петрович. — В городском совете тридцать пять депутатов. По слухам, вы хотите завести в горсовет человек десять. Так или нет?

— Примерно так, — подтвердил я, удивляясь точности слухов.

— Вот видишь! — важно сказал Николай Петрович. — Десять человек хотите завести. Почти третью часть всего состава! А… зачем? Зачем, спрашивается?

Я пожал плечами.

— Чтобы решать свои задачи. Тут ко мне недавно товарищ из обкома приходил, тоже интересовался. Я ему объяснил, что политика нас не интересует. Только хозяйственная деятельность и ничего больше.

— Хозяйственная, говоришь… — прищурился на меня Николай Петрович. — Значит, денег хотите?

— Не буду скрывать, — ответил я, — материальный фактор играет первостепенную роль. Но не только это. Есть еще некоторые моменты…

— Это все прекрасно, — сказал Николай Петрович. — Денег все хотят, не вы одни. Короче, ситуация такая… Председатель горисполкома у нас Соловьев. Уже давно, лет пятнадцать. Твой отец его хорошо знать должен, горсовет председателя всегда с ведома горкома утверждает.

— И что? — не понял я.

— И то, — с досадой сказал Николай Петрович. — В исполкоме у нас очень дружный коллектив образовался. А тут вы. Никто ничего понять не может. Что за люди? Чего хотят?

— И вы ко мне пришли от имени и по поручению? — улыбаясь, спросил я.

— Так точно! — воскликнул Николай Петрович. — Наши беспокоятся. Потому что, знаете ли, методы… Мы слышали про ситуацию в типографии, например. Нехорошо, молодые люди. У директора теперь гипертонический криз. Мужчина пожилой, заслуженный, а вы в кабинет вламываетесь! Некультурно!

Я развел руками.

— А что оставалось делать? Категорически отказывался печатать наших кандидатов…

— Нехорошо, — повторил Николай Петрович, укоризненно качая головой. — Вот вы скажите, Алексей… только честно! Я вам враг? А⁈ Два раза вы к нам обращались и оба раза вам навстречу шли! Как своему! Тогда с видеосалоном в ДК — мелочь, но пошли на нарушение, только чтобы отношений не портить, дипломатия! А этот особняк? — Николай Петрович огляделся вокруг. — Уже не такая и мелочь, правда? Цена аренды — символическая! А все почему? А все потому, что сотрудничать нужно, дружить! Эх, молодые люди! Не цените вы стариков!

— Все верно, Николай Петрович, — сказал я саркастически. — Но насчет этого особняка — побойтесь бога! Если бы не мы, то он бы уже рухнул! Вы давно в старом городе гуляли?

— А что такое? — поднял брови Николай Петрович.

— Разваливается все! — ответил я с нарочитым отчаянием. — Рядом со зданиями ходить опасно! Лепнина сыплется, плитка отваливается… Что-то у нашего прекрасного горисполкома не получается, вы не находите?

— Алексей… — задушевно сказал Николай Петрович, — ну мы же не на митинге, правда? Я тебе еще три года назад говорил, в больнице, что все катится в жопу! Не по-моему вышло?

— По-вашему, — согласился я.

— Ну вот, — в голосе Николая Петровича чувствовалось удовлетворение. — Тут вся страна разваливается к чертовой матери. А ты про какие-то здания. Давай по делу говорить!

— А по какому делу? — спросил я с недоумением. — Выборы еще не состоялись, результаты не известны…

— Не морочьте мне голову, — строго сказал Николай Петрович. — По Октябрьскому району ваши кандидаты продуктовые пайки раздают инвалидам и многодетным мамашам! Есть такое?

— Раз вы говорите, значит есть, — вздохнул я. — А что? Законом не запрещается…

— Короче, — сказал Николай Петрович по-деловому. — Всем нашим ясно, что твои в городской совет попадают. Людям в горисполкоме нужна определенность. Чего ты захочешь, Алексей, от нас, грешных?

— Самую малость, — пожал плечами я. — Вы Пантелеева Бориса Борисовича знаете?

— Ну-у… — протянул неопределенно Николай Петрович. — Слышал, конечно. Прыткий гражданин.

Ага, подумал я. Бориса Борисовича не любят в горисполкоме. Что же, тем хуже для них.

— Нужна нам совершенная мелочь… — продолжил я. — Всего-то и навсего, чтобы Борис Борисович стал секретарем горсовета… — Нет, не на веки вечные, — поправился я, увидев ошеломленные глаза Николая Петровича. — Всего на годик. Один год. Что, так много, что ли?

Николай Петрович ошеломленно глотал воздух, выпучив глаза. В этот момент он очень напоминал извлеченную из аквариума экзотическую рыбу.

— Этот проходимец⁈ Секретарем⁈ Да что вы… Да как…

Вид изумленного и возмущенного Николая Петровича меня изрядно веселил, но торги нужно было продолжать.

— Вы напрасно так остро реагируете, — сказал я примирительно, — и предвзято относитесь к уважаемому Борису Борисовичу.

— Демагог и проходимец, — твердо сказал Николай Петрович.

— Все верно, демагог и проходимец, — легко согласился я. — Но может быть полезен. Всего год, Николай Петрович. Я уверен, что у нас может получиться прекрасное сотрудничество. И потом, уж простите, но мы не очень нуждаемся в чьем бы то ни было разрешении. Десять человек мы проведем в горсовет, вы сами признали. Остается еще восемь. Вы правда считаете, что среди будущих депутатов не найдется восьми человек, которых можно убедить проголосовать за Пантелеева? Бросьте, Николай Петрович! Давайте мирно и по-дружески все решим!

Я блефовал, конечно. Не было никаких гарантий, что поддерживаемые нами кандидаты действительно выиграют. А даже если выиграют… Я давал им денег на предвыборную кампанию, но из этого совершенно не следует, что они куплены со всеми потрохами. Включая Бориса Борисовича. Впрочем, Николай Петрович задумался.

— Ладно, — сказал он, тряхнув головой, как бы отгоняя неприятные мысли. — Не чужие люди, решим! Ты вот что скажи — чего мутить надумали? Зачем вам секретарь горсовета?

Я улыбнулся.

— Всему свое время. Мы же коммерсанты. Коммерческая тайна — слышали такое?

— Тайны мадридского двора, — недовольно сказал Николай Петрович. — Ладно. Ты просишь должность секретаря, я понял. Что мне пообещать своим? Что взамен предложишь?

— Долю в бизнесе, — ответил я.

— Долю? Кому? — деловито спросил Николай Петрович.

Я развел руками.

— Вам. Или вашему руководству, коллегам. Я же не знаю, кто у вас там вопросы решает…

— Сколько?

— Лимон, — улыбнулся я. — Лимон за первые полгода. Или, если в СКВ, то пятьдесят тысяч долларов.

— Интересно, — сказал Николай Петрович, глаза которого загорелись, когда речь зашла о долларах. — Криминал, наверное? А, Алексей? Говори как есть!

— Боже сохрани! — я размашисто перекрестился на монитор. — Наоборот! Все в высшей степени легально! Выводим экономику из тени!

— Лады! — тряхнул головой Николай Петрович. — Короче, я скажу своим, что сам думаю. Парень ты нормальный, серьезный. Работать с тобой можно. Надеюсь, сработаемся, а?

— Сработаемся! — оптимистично заявил я.

Мы обменялись крепким рукопожатием, а я подумал, что день начинается неплохо. Напрасно я так подумал…

Позвонил Григорий Степанович Бубенцов и тоном, не терпящим возражений, сказал:

— Алексей? Подъедь-ка ко мне. Тут один вопросик возник… В общем, жду.

Я чертыхнулся про себя. Обыкновенно, возникший «вопросик» у Григория Степановича означал какую-нибудь проблему с криминальным миром. А у нас с Гусаром только-только установился… даже не мир, потому что войны как таковой и не было. Мы просто как бы перестали замечать существование друг друга. Гусар получил контроль над авторынком, о котором так мечтал, а заодно и связанные с этим контролем проблемы. Одним словом, затишье было шатким и могло закончиться в любой момент. И тогда — открытое противостояние, война на истребление. Так что, «вопросик» Григория Степановича меня заметно напряг.

Григорий Степанович Бубенцов сильно изменился за последний год — превращение из плакатного коммуниста в плакатного же буржуя шло ударными темпами. Появились в бывшем первом секретаре обкома черты, настоящему коммунисту несвойственные, поперли наружу барство, любовь к красивым вещам и даже к роскоши. Так, Григорий Степанович сменил «Волгу» на «БМВ», щеголял в дорогих костюмах иностранного пошива, а золотых часов у него было несколько — на разные случаи жизни. Кроме того, по слухам, строилась у Григория Степановича дача — в три этажа, с сауной, зимним садом и бильярдной. Вообще, Григорий Степанович испортился — стал раздражителен и высокомерен. При общении со мной, впрочем, сдерживался. Наверное, крепко врезался ему в память случай, когда мы ему привезли в багажнике мелкого криминального деятеля по прозвищу Береза…

— Здравствуйте, — улыбнулся я молодой секретарше, скучавшей за компьютером в приемной Григория Степановича.

— Здравствуйте! — Секретарша ответила мне улыбкой. — Проходите, вас ждут.

Я учтиво поклонился и вошел в кабинет.

— Здравствуй, Алексей, здравствуй… — сказал Григорий Степанович мрачно. Я отметил, что в комнате крепко пахнет спиртным. В разгар рабочего дня… Печально.

— А я тебя, понимаешь, жду… — продолжил он. — Возник тут, понимаешь, вопросик небольшой…

— Внимательно вас слушаю, — сказал я.

— Оно как будто с одной стороны вопрос пустяковый, — сказал Бубенцов. — но вот с другой… Может и неприятность получиться. А ты у нас здесь затем, чтобы неприятностей избегать, ведь верно?

Я кивнул, хотя не был на сто процентов согласен с вышесказанным.

— Тем более, что это касается нас всех! — объявил Григорий Степанович с видом мудреца. — Все мы, как говорится, кормимся возле заводской трубы!

Я тяжело вздохнул. Григорий Степанович сохранил все свои скверные обкомовские привычки. В частности, произносить огромное количество банальностей, стараясь максимально долго избегать сути дела.

— В общем, что произошло… — продолжил он рассказывать. — Понадобились нам срочно стройматериалы. Вон — корпус достраивать нужно и вообще. Нашли у одних фирмачей все необходимое. Хотим купить, а они говорят — нет, так не пойдет. Давайте меняться — водку на стройматериалы.

Я понимающе кивнул. На черном рынке бартер существовал всегда, менялось все на все в соответствии с курсом и конъюнктурой. А теперь бартерные отношения выходили уже на уровень предприятий — официально. Вот только я очень сомневался, что стройматериалы понадобились Григорию Степановичу для того, чтобы достроить производственный корпус. Скорее всего, предполагалось точно также поменять их на какой-нибудь дефицит или просто загнать за валюту.

— В аккурат вышло пять вагонов водки, — сказал Григорий Степанович сокрушенно.

Я прикинул про себя — такой объем продукции завод делает за два с лишним дня. Немало, скажем так.

— Они все поставили в срок, — продолжил Григорий Степанович. — Ну и я им, как договорились, вагон сразу, вагон десятого… И пятнадцатого должен был три вагона отправить, но… — Григорий Степанович недовольно скривился. — Выборы эти, будь они прокляты! Мне строго настрого приказали — всю водку, сколько есть, все в госторговлю до последней бутылки! Ревизоры и контролеры с завода не вылезают, даже кгбшники были! Еле-еле на собственные нужды наскребаем! Нету у меня сейчас трех вагонов! Нету! Я им предложил подождать — выборы закончатся и все нормально будет. Даже неустойку предложил — пятьсот ящиков! Не хотят ждать. Приехали какие-то грузины, угрожают! Вот такая ситуация, Алексей. Не могу я с ними договориться, может у вас с ребятами получится?