Капитали$т: Часть 4. 1990

Глава 25

Звонок городского прокурора застал меня, когда я уже собирался домой с работы.

— Привет, привет! — радостно поздоровался прокурор.

— Здравствуйте! — осторожно ответил я.

— В общем, слушай, Алексей… — прокурор сразу перешел на деловой тон. — С тобой встретится хочет кое-кто. Наш общий знакомый. Догадываешься, кто именно?

— Смутно, — честно ответил я.

— Да ладно тебе. Ты с ним познакомился недавно лично познакомился. В застенках, так сказать…

— Теперь понял, — ответил я. — И чего он хочет?

— Вот съездишь и узнаешь. По большому секрету могу тебе подсказать — хочет он, чтобы вся эта канитель закончилась. Достаточно, наигрались. Да он здесь надолго и не останется, до конца года, а там в Москву уедет. Так что?

— Надо значит надо, — сказал я обреченно. Мне категорически не хотелось встречаться с этим человеком. — А что, обязательно лично ехать? На словах ему нельзя передать?

— Нельзя, — отрезал прокурор. — Он хочет убедиться, что вы претензий не имеете. Лично убедиться.

— Я понял, — ответил я. — Надо, так надо.

— Вот и прекрасно, — сказал прокурор с воодушевлением. — Ты у себя сейчас? Жди, минут через десять за тобой заедут. И не беспокойся, больше тебя никто не тронет. Он сам боится.

— Понял, — сказал я. — Все сделаю.

— Молодец! — похвалил меня прокурор и повесил трубку.

Ехать на встречу с заместителем управления МВД, с подачи которого меня пытали, мягко говоря — не хотелось. Но если товарищ прокурор просит… деваться некуда, тем более, что мы теперь вроде как партнеры. Вроде как.

В казенном, пыльном и насквозь прокуренном «Жигуленке» играла почему-то «Ламбада» — экзотическая и неуместная. За рулем был молчаливый мужчина в штатском, от которого невыносимо разило смесью «Шипра» и выпитого накануне. Хвостом за «Жигуленком» ехала наша «Волга», а в ней Серега, Валерик и охранник Боря. Просто на всякий случай.

Впрочем, «Волге» пришлось остановиться у здания милицейского управления, тогда как «Жигуленок» скользнул в гостеприимно раскрывшиеся металлические ворота, во внутренний дворик.

Во внутреннем дворике меня с рук на руки принял высокий блондин с капитанскими погонами. Очень смахивающий на эсэсовца, какими их изображали в отечественных фильмах про войну. Про себя я назвал его «герр гауптман».

— Петров? — спросил капитан.

Я молча кивнул.

— Пойдем. Тебя уже ожидают.

Мы зашли в какую-то дверь и минут пять путешествовали по коридорам, переходам и лестницам. Прямо целый город, удивился я. Здание милицейского управления словно нарушало законы физики, будучи внутри гораздо большим, чем казалось снаружи. И были эти коридоры и переходы настолько мрачными, что я невольно подумал о тех людях, которые приходят сюда на работу каждый день…

Капитан остановился у неприметной двери и сказал:

— Сюда.

Я вошел. Еще один казенный кабинет. Какой-то необжитый и пыльный. За пустым столом сидел и курил мужчина. Я видел его один раз — во время моего ареста он приходил и предлагал дать показания на Матвея и Николая Николаевича. Предложение, от которого нельзя было отказаться, но я отказался. Только тогда он был в штатском, а сейчас в форме.

— И снова здравствуйте, товарищ Кузьмин, — поздоровался я не без некоторой внутренней дрожи. — Или, может быть, гражданин? Как там у вас полагается?

Он молча махнул рукой и указал на стул.

— Садись. В ногах правды нет.

Я сел на убогий расшатанный стул, отозвавшийся жалобным скрипом. Хозяин кабинета молча курил. Что за театральные эффекты, подумал я раздраженно. А вслух сказал:

— Мне сказали, вы о чем-то поговорить хотите? Я внимательно слушаю.

Он стряхнул пепел и усмехнулся.

— Это хорошо, что внимательно. Тогда слушай. В общем, ничего не было. Понял?

— Это как же? — невинно поинтересовался я.

— А вот так. Как у попов. «Считать яко не бывшим». Я здесь работаю до конца года, потом перевожусь. Мне здесь скандалы и всякие интриги не нужны. Понятно?

— Чего ж непонятного? — пожал я плечами.

— Все эти статьи в прессе, — продолжил он, — и прочие движения… Нужно прекратить. Мы вас не трогаем, вы нас не трогаете.

— Мы никого и не трогали, — сказал я. — Мы свое защищали. От преступных посягательств, между прочим. Что ж делать, если вы с преступностью плохо боретесь? В меня самого стреляли.

Он побарабанил пальцами по столу.

— Тебе сколько лет?

— Двадцать один, — сказал я с вызовом. — Вы же прекрасно знаете, сколько мне лет, не правда ли?

— Учился бы себе в институте, — сказал Кузьмин, и в голосе его послышались пренебрежительные нотки. — Танцы, девочки, вздохи на скамейке… А? Куда вы все лезете, на тот свет торопитесь…

— А что? — сказал я. — Давайте. Я на пары в институт, политэкономию изучать. А вы бандитов ловить. За двести пятьдесят рублей в месяц. Вы, я гляжу, «Мальборо» курите, так даже на сигареты не хватит. На «Ватру» переходить придется. Сколько ее там по талонам в месяц дают, не припомните?

— Наглый, — улыбнулся он. — Это пройдет со временем. Короче, договорились. Работаем, в дела друг друга не лезем. Так?

Я молчал. На душе было мерзко, потому что любое решение сейчас — неправильное и плохое. Мы можем договориться о чем угодно. Поклясться, побожиться и расписаться кровью, но… Если появиться у него такая возможность, этот дяденька милиционер упечет меня туда, куда Макар телят не гонял… А также и моих компаньонов.

— Договорились, — сказал я.

Он кивнул.

— Это хорошо, — а потом добавил: — Ты, парень, думаешь, наверное, что Коля с Леней тебя от всех бед и напастей спасут? Ни хрена. Коля с Леней тебя используют, а потом выбросят.

— Как вы использовали и выбросили Витю Гусара? — безмятежно спросил я.

Кузьмин показал мне большой палец в знак одобрения.

— Во! Сечешь, студент. Да, именно так. Вообще, хочешь хороший совет?

— От вас? — усмехнулся я.

— От меня. А ты что думаешь, я главный злодей? Мафиози? Всех хотел убить и все отнять? Глубоко ошибаешься. В том-то и дело… — он замолчал, долго выковыривая из пачки и прикуривая очередную сигарету. — В том-то и дело, что нет никакого главного злодея. А есть просто люди на своих местах. Я на своем, ты на своем… Ведь моя задача какая, как ты считаешь?

— Тоже мне, бином Ньютона, — пожал плечами я. — Бороться с преступностью, конечно.

— Верно, — согласился он. — Только, видишь ли, какая штука… С преступностью бороться можно. Побороть нельзя. А вот как-никак контролировать — это другой вопрос. Я это умею, а вот твой старший товарищ и мой заклятый друг Коля — не умеет. Когда я уйду и останется Коля, в городе людоедство начнется.

— Оно начнется в любом случае, — сказал я. — Вы о каком-то совете говорили… Внимательно слушаю.

— По моим прикидкам, — сказал он задумчиво, — вы, ребята, тысяч триста в карман положили. Может даже больше, с полмиллиона. Долларов, само собой.

— Допустим, — кивнул я. — И?

— Спрыгивайте, — сказал он серьезно. — Нормальные деньги для молодых парней. Хоть здесь, хоть за границей. Лучше даже за границей, сейчас выехать несложно… Ведь убьют. Или посадят.

Я искренне рассмеялся.

— Уехать? Сейчас⁈ Вы очень сильно ошибаетесь в оценке ситуации. Все только начинается! По сути дела, еще не начинается даже.

Он выпустил облако дыма.

— Мало денег? Думаешь, получится заработать больше?

— Уверен, — сказал я. — А что такого предосудительного в желании заработать больше? Насколько я знаю, вам тоже это желание не чуждо… Авторынок, наперстки, угоны и прочее. Ведь все на вас замыкалось.

— Ничто человеческое… — согласился он. — Но здесь ты не прав, я решал в первую очередь оперативные вопросы. А финансовые уже побочно. Например, с вашей… — он слегка запнулся, пытаясь подобрать нужное слово, но не стал подбирать, — с вашей бандой как вышло? Вы усиливаться начали. Бесконтрольно усиливаться, а такого допустить нельзя было. Так что, сам понимаешь, ничего личного…

— Просто бизнес, — кивнул я. — Мы друг друга поняли. Благодарю за содержательную беседу, но вынужден попрощаться, много дел…

— Давай, — махнул он рукой.

Я вышел из кабинета и «герр гауптман» снова повел меня по милицейским лабиринтам, на этот раз в обратном направлении. На душе было мерзко. Вспоминался фильм «Крестный отец», в котором Майкл Корлеоне ухлопал-таки капитана полиции, который врезал ему по зубам. Всадил пулю в башку в тихом ресторанчике. А заодно ухлопал и мафиози, которого капитан полиции крышевал. После этого, конечно, за ним гонялась вся полиция Нью-Йорка, но… Оно того стоило! Я дико завидовал Майклу Корлеоне в этот момент.

— Как прошло? — спросил меня Серега, беспокойно глядя на мою мрачную физиономию. — Че, не выгорело ничего?

— Нормально, — ухмыльнулся я. — Гражданин начальник предлагает считать, как будто всего произошедшего не было.

— Ну тогда все зашибись! — Мои партнеры довольно заулыбались. — Тогда можно со спокойной душой ехать отмечать!

— Можно, — согласился я.

— А че так мрачно? — удивился Валерик. — Дело сделано, все живы-здоровы, завод за нами остается… Все ништяк, Леха!

— Хрен его знает, — честно сказал я. — Как-то невесело, Валер. Четыре трупа, не считая побитых-пострелянных…

— Погод-погоди! — удивился Серега. — Какие четыре трупа? Три грузина, это да… Ну так мы тут не при делах.

— Журналиста забыл, — ответил я. — Вот тебе и четыре.

— Это который повесился? — вспомнил Серега.

— Это которого повесили, — поправил я. — Чего-то как-то дохрена покойников, вы не находите, господа?

— Ты сам радуйся, — назидательно сказал Валерик, — что сидишь сейчас в салоне персонального автомобиля, а не лежишь где-нибудь в могилке. Все шансы были там оказаться. Так, Боря?

Охранник Боря, сидевший за рулем, согласно кивнул.

— Если бы тот хрен взял чуть ниже… Всяко могло бы случиться.

— А грузины — это Гусаровы дела, сам знаешь, — сказал Серега. — Мы никаким боком не замешаны. Да и хорош, вообще, хандрить! Боря, врубай музон!

Боря врубил музон, и из динамиков загремело '«Ice Ice Baby» входившего в моду Ваниллы Айса. Музыка настраивала на легкомысленный лад.

— Поехали в кабак, — сказал я решительно. — Хрен с вами!

— Вот это дело! — оживились мои компаньоны.

В «Театральном» еще нет «Вдовы Клико», и появится она не раньше, чем через пару лет, но зато есть «Советское шампанское», тоже хорошая штука! После бутылки шампанского все эти дурацкие мысли о трупах, крови и грязи тускнеют, становятся далекими и какими-то ненастоящими. Да, были люди, а вот теперь их нет. Но мы-то есть! Мы-то живы! Для нас играет музыка, улыбаются девушки и суетятся официанты в белых рубашках. Для нас танцы и машины. И какие-то полузнакомые люди подходят поздороваться, узнать как дела… Мы живы — и это хорошо! А кто умер, тот умер, и вообще пес живой лучше льва мертвого, так мудрые люди в старой книге сказали, а если все принимать близко к сердцу, то недалеко и до психушки. Времена не выбирают, в них живут и умирают — тоже уже сказано, а еще — не мы такие, жизнь такая, пока не сказано, но будет…

На следующий день, как полагается, следует стандартный набор из похмелья, аспирина, кофе и жвачки. В нагрузку к набору полагается чувство вины и тяжелые мысли о том, что нельзя же так напиваться.

Я еду на работу, как и полагается советскому капиталисту, на заднем сиденье «Волги». Мимо проплывают городские пейзажи. Я лениво думаю о том, как изменился город за то время, как я сюда попал. Всего-то три с небольшим года, но… это уже другой город. Местами очень похожий на старый, только как-то очень ярко проступили всеобщая убогость и неустроенность. И скверно одетые люди. И безнадежные очереди у продуктовых магазинов. И пьяные в огромном количестве в любое время суток, пьют не только традиционные напитки, но и самогон, и брагу, и прочую парфюмерно-спиртовую дрянь. И как-то очень много сумасшедших, особенно в людных местах — в общественном транспорте, на рынках, в магазинах… Некоторые кликушествуют, проклинают то Горбачева, то Ельцина, то Рыжкова, а некоторые вполне тихи и пристойны, но что-то определенно поломалось в общественном сознании… Люди не выносят происходящего и прячутся от него кто в алкоголь, кто в религию, а кто и в полное безумие. А еще появились импортные сериалы — вещь почти невиданная, миллионы советских людей, затаив дыхание, смотрят за приключениями рабыни Изауры, или турецкую поделку — «Королек — птичка певчая». До «Санта-Барбары» и мексиканских «мыльных опер» остается совсем немного.

Я думаю о том, что все депрессивно и мрачно, но все же чувствуется какая-то потрясающая по своей силе энергия, разлитая вокруг, десятки миллионов людей надеются, что нужно только немного потерпеть и все наладится, станет намного лучше, чем было, появятся новые возможности, а заодно и продукты в магазинах, а очереди исчезнут навсегда, вместе с талонами на еду, привилегиями номенклатуры и всем плохим. Что характерно, надежды эти осуществятся полностью — очереди, талоны и привилегии исчезнут, а возможности действительно появятся. Но, как это всегда бывает, воспользоваться этими возможностями смогут далеко не все.

В офисе меня уже ждет Борис Борисович, потный и возбужденный. У него куча бумаг — какие-то сметы, проекты и платежки, выборы выходят на финишную прямую, и Борис Борисович жаждет денег!

— Срочно нужно тридцать тысяч, — говорит Борис Борисович, и глаза его сверкают. — Иначе все пропало, — добавляет он трагически.

Я молча открываю сейф и извлекаю из него денежные пачки. Рассовав их в свой бездонный портфель, Борис Борисович просто лучится счастьем. Человек, удовлетворенный финансово. Я не упускаю возможности немного подпортить ему настроение.

— Вы, Борис Борисович, передайте народным избранникам, что каждую копейку полученных бабок придется отрабатывать. А если будут плохо стараться, поставим на «счетчик». Знаете, что это за штука?

Борис Борисович кивает. Он знает, что такое «счетчик», но у него все под контролем, никаких сбоев не будет, люди проверенные и верные!

— Хорошо, — отвечаю я. — Вы торопитесь, наверное? Вижу, что торопитесь, но, Борис Борисович, без охраны не ходите, бабки все же не маленькие, людей за червонец убивают.

Борис Борисович морщится. Он не любит охрану из наших спортсменов, они слишком простые ребята, и вообще — охрана стесняет его свободолюбивую натуру!

Борис Борисович уходит, а я похмельно-философски думаю о том, что, получив большие деньги, человек начинает искренне считать себя бессмертным. Хотя, казалось бы, должно быть с точностью до наоборот — большие деньги подразумевают большой риск, а значит и увеличивают шансы на преждевременную смерть, тем более в эпоху первичного накопления капитала. Еще недавно тот же Борис Борисович боялся на улицу лишний раз нос высунуть, особенно после смерти Ярослава, а теперь вот в себя поверил. Большие деньги дают ложное ощущение прекрасного будущего, а наш светоч демократии по самым скромным оценкам тырит не меньше трети предвыборного бюджета. Впрочем, лениво думаю я, хрен с ним. Пусть тырит. Если бы не его звонок в Москву, когда меня «приняли» борцы с оргпреступностью, то вообще неизвестно, чем бы все это закончилось…

Отпустив Бориса Борисовича, я еду в исполком — договариваться с его нынешними хозяевами о будущем сотрудничестве. Разговор предстоит непростой — хозяева горисполкома считают себя некоронованными королями, а теперь, когда власть партийных органов существенно урезана, у них и вовсе потерялись берега. А содействие этих людей, по крайней мере, на первом этапе вхождения во власть, необходимо. Придется возвращать их к реальности…