Кирилл Обломов и его невероятные миры

Глава 14

Я не могу понять, что происходит, словно это дурной сон. Игнат держит в руке куриную ногу, взмахивает ею, словно дирижёрской палочкой и в такт её движениям крутится метла Бабы-Яги.

— Что старая, слабо? Что твоя метла против этого артефакта! — продолжает взмахивать куриной лапой Игнат.

— Что ты хочешь? — Баба-Яга без сил рухнула на землю, метла вывалилась из рук. Тревожно зарычал медведь, зубастые гуси забили в загоне крыльями и громко гогочут, кот Васька вздыбленный сидит на дереве, шипит и плюётся.

— Игнат, что с тобой? — жалобно пискнул Витя.

— Со мной? — он оборачивается к мальчикам, на лице брезгливая улыбка. — Это не со мной, это с вами, я в полном порядке, никогда так хорошо себя не чувствовал, — Игнат вытягивает монету, которая мгновенно вспыхивает чёрным огнём. — Она дала мне власть над подземными человечками … и над той, что сидит в болоте и не имеет души, — с хохотом добавляет Игнат.

— Брось монету, — едва слышно приказывает Альмина, не сводя угольно чёрных глаз с бледного лица Игната. В её словах столько силы, что он начинает опускать руку и пальцы, цепко обхватывающие монету, дрогнули. Внезапно он словно очнулся, вскрикнув, заводит руку с монетой за спину, а другой, иссохшей куриной лапой, словно плёткой, бьёт по воздуху.

Альмина вскрикивает, хватается за лицо, сквозь тесно сомкнутые пальцы брызнула ярко красная кровь.

— Я же тебе сказал, стой, где стоишь, — немного опешил Игнат, по лицу пробежала тень лёгкого сожаления.

— Ты что наделал, Игнат! — выкрикивает Катя, подбегая к подруге.

— Да ничего особенного, — вроде как смутился он, — глаза целые, — и цинично добавляет, — до свадьбы заживёт.

— Я тебя не узнаю, — с гневом говорит Катя, затаскивая всхлипывающую девочку в дом.

— Я её предупреждал, — смертельно бледнеет Игнат.

— Эх ты, трус! — как плетью стегнула словами Катя.

— Я не трус! — взрывается Игнат.

— Он наш король! — заорали уродливые человечки.

Баба-Яга с кряхтением поднимается:

— Ещё один король объявился, — с иронией улыбается она.

— А тебе то что, старая? Иди на печь и грей свои кости, не вмешивайся в наши дела, — огрызается Игнат и поднимает для взмаха куриную лапу.

— Не надо ею махать, — заслоняется метлой она. — Ты лучше скажи, зачем ребят в плен взял?

— Этих, что ли? — ухмыляется он, без тени сочувствия глянув на своих бывших друзей. — Пригодятся. Кирюха Книгу мне принесёт, я их в тот час выпущу.

— Игнат, мы ведь друзья, — вновь пытаюсь образумить его я.

— Повторяешься, — скривился в зверином оскале Игнат и мне показалось, что у него выросла курчавая бородка, а во лбу появились кривые рога, но всё исчезает … значит, показалось.

— Хорошо, Игнат, мы принесём тебе Книгу, — киваю я.

— Вижу, обмануть меня хочешь, — понимающе склоняет голову Игнат.

— Да как ты можешь! — восклицаю я и густо краснею, никогда я не умел врать.

— Вот видишь, даже ты, Кирюха, такой неискренний к друзьям, а что тогда о других говорить. Ладно, отбросим лирику, вы не одни пойдёте, — Игнат взмахивает куриной лапой, от неё отлетает кривой коготь и начинает кудахтать и кувыркаться в воздухе. Спустя некоторое время на землю, лихорадочно взмахивая крыльями, приземляется сердитая курица, вся взъерошенная, с тремя глазами на голове. — Она будет моими глазами и ушами, Если, что задумаете непотребное, всех ждёт смерть, даже медведю вывернем все внутренности, — со зловещей угрозой говорит он.

Меня обдало жаром, во рту пересохло, Игнат обрубает все верёвочки. Оглядываюсь на девочек, Катя всё ещё возится с лицом Альмины. Внезапно она вскрикивает и отшатывается в сторону, глаза от ужаса округляются, губы Альмины сшиваются толстыми нитками.

— А это чтобы не вздумала колдовать, — хохотнул Игнат.

— Это жестоко! — вскричал я.

— Ещё один стимул для тебя, надолго задержишься, она умрёт от голода, — жестоко произносит он.

У Альмины из глаз брызнули слёзы, она в мольбе поднимает глаза на Игната.

— Что смотришь, а когда меня плетьми у твоего замка хлестали, думаешь, мне весело было?

— Разреши хотя бы последнее напутствие дать, король подземных человечков? — просит Баба-Яга.

— А это необходимо? — сощурился Игнат.

— Ты же хочешь Волшебную Книгу получить?

— Ладно, валяй, — он благодушно махнул рукой.

Баба-Яга быстро семенит к нам. Трёхглазая курица встрепенулась и, смешно выкидывая в разные стороны лапы, ринулась вслед, чтоб не пропустить ничего из разговора.

— Перья когда-нибудь повыдёргиваю, и куриный суп приготовлю, — попыталась её пнуть Баба-Яга.

— Не трогай курочку, она делом занята, — сурово сдвинул брови Игнат.

Баба-Яга подходит ко мне, наклоняется к уху и в тот же час между нашими лицами протискивается трёхглазая курица.

— Тьфу ты, бесовское создание! — в сердцах топнула ногой Баба-Яга.

В стороне похохатывает Игнат, и злобно кривят рожи уродливые человечки, вероятно тоже смеются.

— Ладно, твоя взяла, — разочарованно говорит старуха. — Слушай меня Кирилл, нелёгкий путь тебе предстоит, в самый центр топей, всякое там водится, даже меня иной раз не признают, а ещё кикимора может до смерти защекотать. Но против неё есть простое средство, назовёшь моё истинное имя, она сразу отстанет. Звать меня, — Баба-Яга с раздражением глянула на трёхглазую курицу, — звать меня Чечилия, — с некоторым вызовом говорит она. — Но против других жителей трясины понадобятся ваши кинжалы и увесистые палки. А чтобы в топь не угодить, позовите блудичков, они вам путь огоньками укажут.

— А кто такие, блудички? — настораживается Катя.

— Детки, — грустно ухмыляется старуха, — души утонувших детей, — с горечью добавляет она.

Часто Водяной детей топит, чтоб они сторожили болото. Огоньки разные бывают, иногда проказничают, могут даже в топи завести, а иной раз наоборот, помогают выбраться из трясины. Вы им хлебных крошек бросьте — они не станут проказничать.

— Как их жалко, — кривится Катя.

Баба-Яга неожиданно треплет её взъерошенные волосы с золотистым отливом.

— Хорошая ты девочка, Катюша, на тебя смотрю, себя вспоминаю, вот такая как ты жалостливая была … да огрубела за столько столетий.

— Да что вы, бабушка, от вас столько теплоты идёт, — горячо отвечает Катя.

Баба-Яга смешно сжимает рот, два нижних зуба коснулись кончика носа:

— Надеюсь, недолго буду в этом теле, — говорит она и многозначительно смотрит на меня.

— Может, хватит лирики! — звучит насмешливый голос Игната.

— Подожди, нехристь, самое главное не сказала, — злобно стрельнула взглядом Баба-Яга и наклоняется ко мне. Трёхглазая курица мигом просовывается между нашими лицами. — Убери её! — взрывается от возмущения старуха.

— Никак не можно, — откровенно глумится Игнат, в толпе подземных человечков прокатывается хохот. Мерзкий народец корчит рожи, взмахивают мечами и кинжалами, постукивают дубинками по своим доспехам, с нетерпением переминается с ноги на ногу.

— Сознаюсь, я кое-что знаю про тот Путь. Мать моя действительно Хранитель, — Баба-Яга передёргивает плечи, словно от озноба. — Но я не буду называть это имя, так как она сразу объявится и всем будет плохо … даже мне.

— Это женщина? — догадываюсь я.

— Особь женского пола, — хмыкает старуха. — Как выйдешь к болоту, брось клубочек, он быстро покатится и вы должны не опоздать за ним, иначе потеряете из виду. Владения моей матери — сплошные топи, дорога к её логову одна и она зыбкая как сон, отвлечётесь, и вас мгновенно утянет на дно трясины. Когда заметите, что блудички отступают и тают, значит, вы подошли к её дому.

— Спасибо бабушка, — решительно говорит Катя. — Мы пойдём. У меня к вам просьба.

— Какая, деточка? — в глазах старухи мелькнуло неподдельное участие.

— Присмотрите за нашими друзьями и особенно за Альминой … ей больше всех нас тяжелее.

— Не переживайте, я сам пригляжу, — гоготнул Игнат, который благодаря трёхглазой курице в курсе нашего разговора.

— Когда мы принесём Книгу, ты нас не обманешь, всех отпустишь? — пристально глянул я прямо в зрачки Игнату.

Он попытался смотреть мне в глаза, но не выдерживает, отводит взгляд, лицо дёргается, но через силу говорит:

— Да на кой вы мне тогда будете нужны.

— И то хлеб, — киваю я. — Всё, мы идём, до скорой встречи, Игнат.

Мы выходим за ограду, следом за нами кубарем вываливается трёхглазая курица и тяжело дышит, открыв клюв. Вероятно, ей трудно бежать за нами на своих корявых лапах.

Мне это доставило истинное удовольствие, я подмигнул Кате, она понимающе улыбнулась и мы, почти бегом устремились к тёмному болоту, курица с отчаянным кудахтаньем, хлопая крыльями, периодически зарываясь клювом в землю, ринулась за нами. Но у самой воды нам пришлось остановиться, курица догнала нас, тревожно кудахчет, переводя взгляд то с меня, то на Катю. А вдруг мы успели что-то сказать друг другу очень важное? Неожиданно она взлетает и садится мне на спину.

— Ах ты дрянь, — сшибаю её с себя, — тебе сказали наушничать на нас, а не сидеть на мне!

Трёхглазая курица с обиженным кудахтаньем слетает и, нахохлившись, не сводит с нас злобного взгляда.

— Вот так-то лучше будет, — я пригрозил ей кулаком.

Зажигаем факела, но они не приносят облегчения, трясины впереди, при свете пылающих факелов, выглядят её более зловещими.

— А давай ты Мурзика позовёшь? — вспоминаю я про огненного котёнка.

Катя задумалась, затем решительно трясёт головой:

— Нет, здесь так сыро и жутко, а котёнок такой маленький и беззащитный, вдруг его кто-то обидит.

— В принципе ты права, — соглашаюсь я, всматриваясь сквозь затопленный лес.

Где-то вдали мерцают огоньки. Они вспыхивают то слева, то справа, иногда впереди, освещая тусклым светом маслянистую поверхность топей.

— Это блудички? — шёпотом спрашивает Катя.

— Наверное, — мне становится зябко. — Ты хлебные крошки не забыла?

Катя сунула руку в карман и достаёт их целую горсть. Трёхглазая курица, увидев такое богатство, зашлась в жалобном кудахтанье.

— На, мерзкая гадина! — Катя швыряет ей целую горсть.

Курица с жадностью налетает на хлебные крошки и лихорадочно склёвывает их, словно неделю голодала.

— Ты её ещё кормишь, — скривился я.

— Да что с неё взять, глупая курица, а ведь тоже кушать хочет, — вздыхает Катя и держит ещё одну горсть хлебных крошек. — А как их Огонькам дать? Просто кинуть, да? — неуверенно спрашивает она.

— Давай попробуем сначала клубочек бросить, — предлагаю я, — а когда подберёмся к ним поближе, крошки кинем.

Достаю подарок Бабы-Яги, рассматриваю его, с виду обычный моток шерстяных ниток из которых можно связать свитер или тёплые носки.

— Неужели покатится? — недоверчиво заглядывает мне через плечо Катя.

— Не знаю, — пожимаю плечами я.

— А вдруг это добрая шутка Бабы-Яги? — хохотнула Катя, рассматривая невзрачный клубок из шерстяных ниток.

Оглядевшись по сторонам, взглядом найдя более-менее сухое место, осторожно его кидаю. Клубочек от удара об землю слегка откатывается в сторону и застывает в задумчивой неподвижности.

— Так я и знала, — разочарованно тянет Катя, — весёлая старушка!

— Странно, — пинаю его ногой, клубочек вновь откатывается и застывает. — Катись! — требую я и даже ногой топаю.

Клубочек вроде качнулся, словно не понимая, что от него хотят и вновь недвижим.

— Вроде как дёрнулся? — спрашивает Катя.

— Показалось, — испытывая глубочайшее разочарование, говорю я.

Катя поднимает его с земли, заботливо обтряхивает от налипшей грязи, кладёт за пазуху:

— Будет время, шарфик себе свяжу, — грустно улыбается она. — Вот Бабушка-Яга, вот шалунья!

— Что ж, придётся самим искать дорогу. Сейчас шесты сделаем и пойдём, — со страхом говорю я, вглядываясь в мёртвый лес.

— Послушай, а вдруг кикимора выскочит? — невольно прижимается ко мне Катя.

— Назовём, истинное имя Бабы-Яги, она отстанет. Кстати, ты не забыла его?

— Ой, кажется, забыла! — теряется Катя.

— Вроде … Чичача, — напрягаюсь я.

— Да нет … Чечачия.

— А может, Чучачка? — брякаю я.

— Сам ты Чучачка, — вздыхает Катя. — Забыли, значит, — с грустью опускает взгляд, кидает голодной курице ещё одну жменю хлебных крошек.

— Все не истрать, — беспокоюсь я.

— У меня их целый карман, — она сдувает со лба непокорную чёлку. — Пойдём шесты делать?

— Пойдём, — понуро отвечаю я.

С шестами наизготовку ступаем в болото. Под ногами хлюпнула вода и на поверхность вырвались пузыри, лопнули, распространив после себя тошнотворный запах гнилой тины.

— Мне страшно, — отшатнулась Катя.

— Если тебе будет от этого легче, то мне тоже страшно, — в ответ говорю я.

— Нет, совсем не легче, мальчики должны быть всегда храбрее девочек! — с горячностью изрекает Катя.

— А я думал, вы всегда предпочитаете быть храбрее нас.

— Это в школе, а здесь … девочки предпочитают смелых мальчиков!

— Хорошо, держись меня, Катя. Иди строго нога в ногу, так по болотам ходят, я по Дискавери видел, — несколько польщённый говорю я.

Зажмурившись, делаю ещё шаг, вновь поднимаются зловонные пузырьки, вызывая спазмы в горле. Но я не погружаюсь в болотную жижу, под ногами ощущаю постилку из спрессованных корней и ила, она колышется как кисель в чашке, но наш вес пока держит.

Щупаю впереди шестом, он не проваливается, делаю ещё шаг. Постепенно заходим всё дальше и дальше в болото.

Мерцающие огоньки вспыхивают с разных сторон, иногда приближаются, словно испытывая любопытство, затем уносятся в сторону, где отражают зеленоватый свет на поверхность трясины.

Трёхглазая курица несётся за нами, перепрыгивая с кочки на кочку, бывало, промахивается и падает в воду, взметая крыльями тучу брызг, и при этом истошно кудахчет, но упорно выбирается на следующую кочку, стараясь от нас не отстать.

Останавливаюсь. Катя налетает на меня, отступает в сторону, мигом погрузившись по пояс, и едва не тушит факел. Затягиваю обратно на тропу, укоризненно качаю головой.

— Ты чего? — спрашивает она, тяжело дыша, в изнеможении опираясь на шест.

— Пташку подождать надо, боюсь, потонет, курицы, как известно, плавать не умеют.

— Пожалел? — Катя с трудом выдавливает из себя смешок.

— Ты знаешь, да, — сознаюсь я. — Хотя, наверное, потопла и нам проблем меньше стало.

Курица с хриплым кудахтаньем подобралась к нам, растопырила крылья, чтобы держаться на поверхности и даже от усталости закатывает все три глаза.

— Ладно, мерзкая дрянь, залетай мне на плечо, — смилостивился я.

Птица даже клюв раскрыла от удивления, но тут же, взлетает мне на спину и садится на плечо благодарно, квохча.

— На Робинзона Крузо похож, — смеётся Катя, — только у того попугай был, а у тебя грязная, мокрая курица.

— Ох, и тяжёлая она! — кривлюсь я.

— Устанешь, я её понесу.

— Да это я так, к слову, — отмахнулся от Катиного предложения, — сам дотащу. Ты лучше иди след в след, а то опять нырнёшь в болото.

Вытягиваю факел, стараясь рассмотреть, что делается впереди. Всё те же мёртвые деревья и гнилая вода. Тыкаю шестом, он уходит полностью под воду, пытаюсь нащупать дно с другой стороны, вновь пустота.

— Впереди трясины, другой путь искать надо, — озабоченно говорю я.

— Назад надо идти?

— Придётся, — я пытаюсь обойти Катю, но едва не падаю в трясину, Катя успевает схватить меня за кольчугу.

— Знаешь, а их надо с себя снять, а то будет нам Ледовое побоище, — предлагает Катя.

— Кого снять? — не понял я.

— Кольчуги. Попадём в трясину, точно не выплывем.

— Жалко.

— Птичку жалко, — хмыкает Катя, стаскивает её с себя и без сожаления бросает в сторону.

Трясина жадно хлюпнула и мгновенно утянула кольчугу на дно. — Вот видишь, так и нас может засосать.

Не раздумывая, расстаюсь со своей кольчугой. Мгновенно чувствую себя таким беззащитным, даже мороз продрал спину.

— Зато не утопнем, — чувствует моё состояние Катя.

Огоньки суетятся у трясин, словно зовут. Так хочется идти им на встречу, это как гипноз. Вот и Катя делает неуверенный шажок в их сторону, но я с усилием сбрасываю с себя наваждение.

— Катя, крошки доставай, видишь, они не в духе.

— Ах да, — трясущимися руками она лезет в карман. — Эй, блудички, это вам! — дрожащим голосом зовёт она их и бросает небольшую горсть хлебных крошек.

Огоньки замерцали, словно новогодняя гирлянда и словно удивлённый детский шёпот раздался со всех сторон. Часть самых смелых блудичков переместились от трясин ближе и бледными пятнами мелькнули у наших ног.

— Ой! — отскакивает Катя.

— Не бойся, видишь, они сами боятся, — пытаюсь успокоить её я, но у самого сердце подскочило вверх.

— Вот вам ещё! — Катя щедро зацепила ещё одну горсть хлебных крошек и, размахнувшись, швыряет в болото, словно сеятель пшеницу.

Вскоре возле нас собралось их столько, что становится светло точно днём. Они скользят с одного трухлявого пня к другому, взлетают на засохшие гнилые деревья, проскальзывают под водой, словно подводные лодки и всюду слышен детский шёпот.

Жутко становится, душа цепенеет, ноги наливаются свинцом. Внезапно из трясин выплывает светящееся облако, зависает недалеко от нас и формируется в хрупкую девичью фигуру. На нас глянули призрачные глаза.

— Что вас принесло сюда? — голос мягко шелестит как тихие волны по гладкой гальке.

— А ты кто? — вопросом на вопрос отвечает Катя.

— Я царица блуждающих огней, — как сон звучит голос.

— Здравствуйте, царица, — я пытаюсь говорить твёрдо, но голос дрожит, — нам нужно выйти к Болотной-Яге.

— Она вас утопит, возвращайтесь обратно, мы укажем вам путь.

— Нет, царица, мы вынуждены идти к ней, через неё идёт дорога, по которой нам суждено идти.

— Опасный путь, многие пытались пройти по ней, но пополнили армию из утопленников.

Лишь один взрослый мужчина смог пройти по нему.

— Это отец Альмины! — вскричала Катя.

— Он герой, — шелестит голос царицы. — Но вы дети, вам нельзя туда.

— Вероятно, — соглашаюсь я, — но идти придётся, от этого зависит жизнь моих друзей.

— Даже так? — голос наполняется участием, призрачный образ девочки вспыхивает множеством огоньков. — Хорошо, мы укажем вам путь, но не сможем его обезопасить от жителей трясин. Подумайте ещё раз, стоит так рисковать?

— Стоит, — твёрдо говорю я.

— Вот, а говорили, настоящие мальчики перевелись, — ласковый голос проплыл как тёплый ветерок. — Но ты, слабая девочка, зачем тебе идти в трясину, риск, привилегия мужчин?

— Я дочь морского пехотинца! — вздёргивает и без того курносый носик Катя.

— Понятно, — без тени насмешки говорит царица. — Что ж, идите вперёд, ступайте на огоньки, только так и не иначе, оступитесь, поглотит вас болотная жижа.

Царица блуждающих огней поблекла и растворилась в воздухе, лишь остался после неё запах лесных фиалок. В лесу из мёртвых деревьев замелькали огоньки, они выстраиваются в замысловатые линии, указывая нам дорогу сквозь топи.