В западном направлении от Москвы, получасе езды на правительственной машине от ворот Кремля, в элитном поселке работает частный ресторанчик, принадлежащий дочери министра культуры Екатерины Фурцевой. Бывшего министра культуры… В свое время увлечение строительством дачи стало роковым для Екатерины Фурцевой.
Мы называем хорошим такой поступок, который соответствует нашему нравственному чувству. Но ведь «хорошими» мы называем самые различные вещи: богатство, силу, здоровье, красоту, образование и т. д. Но все эти блага могут превратиться в свою противоположность — зло, в зависимости от того, какое употребление мы из них сделаем, и какое влияние они на нас оказывают. Все блага, дающие нам счастье (а также и настроения духа, самообладание, умеренность и т. д.), становятся хорошими, лишь благодаря цели, которой они служат. Но эту цель ставит им воля.
В феврале 1948 года началась в советской культуре очередная чистка — очередь дошла до музыки. На этот раз громят «противников русской реалистической музыки, сторонников упадочной, реформалистической музыки». «Среди части советских композиторов, — говорится в Постановлении ЦК ВКП(б) «Об опере «Великая дружба» В. Мурадели», — еще не изжиты пережитки буржуазной идеологии, питаемые влиянием современной упадочной западноевропейской и американской музыки». Советских композиторов, создавших в годы войны известные всему миру шедевры симфонической и инструментальной музыки, — Шостаковича, Прокофьева, Хачатуряна, Маяковского, Шебалина, Шапорина, Глиэра, Кабалевского, — обвиняют в том, что они «ведут на деле к ликвидации музыки».
Десятки известных композиторов, музыковедов, музыкальных критиков вынуждены пройти «очистительную» процедуру самообвинения. Ритуальное действо открывает верховный идеологический жрец Сталина А. Жданов. В качестве высших образов музыкального творчества приводятся — три лучшие песни о Сталине: «Кантата о Сталине», «Песня о Сталине» и «Величальная И. В. Сталину». Народу предлагалось петь «спокойно, торжественно, мужественно».
Что касается других жанров музыки, то по этому поводу с замечательной простотой высказался один из счастливчиков эпохи композитор Мариан Коваль (Сталинская премия за 1943 год.)
«…Неверно, что мы не имеем положительных образов музыкального творчества. Но если бы даже их и не было, у нас есть зато Постановление ЦК ВКП(б)».
Постановление от 10 февраля 1948 года было своего рода вступлением к новому этапу идеологического выхолащивания культуры. К этому времени под руководством А. Жданова идеологический аппарат достиг желаемой цели — «абсолютной идейной простреливаемости» советского общества.
Сын старого большевика А. Антонов-Овсеенко в книге «Театр Иосифа Сталина» писал:
«Не следует думать, что партийное меценатство прекратилось со смертью Сталина и шефа Лубянки Берия. Эти функции поручали в разное время таким серым личностям как Ворошилов, или министр совхозов Пономарев… По штату главным надзирателем числился министр культуры, но на деле он был лишь исполнителем, проводником пресловутой партийной линии. Исключение составляла Екатерина Алексеевна Фурцева. Она, единственная в истории ЦК женщина, вошла в состав Президиума — Политбюро, потом в течение 14 лет занимала пост Министра культуры. Остановимся на этой колоритной фигуре, ведь она вышла из театра Иосифа Сталина, азы актерского мастерства постигала в Его труппе.
Объявленную в 1947 году войну «низкопоклонству», Фурцева встретила на посту первого секретаря Фрунзенского райкома столицы, и сразу же проявила поразительные способности к партийной мимикрии. Получив закрытое письмо ЦК по делу профессоров И. Клюевой и Г. Роскина, обвиненных в низкопоклонстве перед американской наукой, Фурцева организовала кампанию травли ученых и, сколотив специальную команду политического сыска, охватила покаянными судилищами-спектаклями все научные и учебные институты района и даже военные академии. Заставила каяться ту же Клюеву, которую незадолго до этого выдвинула кандидатом в депутаты Верховного Совета республики и сердечно, на публике, обнимала. Подобные представления, чередуясь, составили театр абсурда конца сороковых годов. В своем обзорном докладе на пленуме райкома Екатерина Алексеевна сообщила, что в одной диссертации о борьбе с малярией в Южной Америке упомянуты работы 175 иностранных авторов против двух советских. Крамола налицо, космополит остался без ученого звания. Еще жестче наказан начальник кафедры Академии имени Фрунзе: у него на кафедре истории военного искусства обсуждались труды Карла Клаузевица и Макса Гофмана. Начальника уволили…
Решающий успех ожидал Фурцеву на сцене Московского городского комитета в октябре 1969 года. К тому времени Екатерина Алексеевна вполне освоила правила игры и, выступая перед партийными отцами столицы с отчетом, решила устроить сеанс политического стриптиза. Казалось, перечень недочетов, ошибок, упущений в деятельности Фрунзенского райкома нескончаем. Взяв отважно почти всю вину на себя, Фурцева сменила тональность и уже в роли этакой недотепы просила помощи и совета у опытных идеологов городского масштаба. Игра Екатерины Алексеевны произвела искомое впечатление, и вот она уже на ответственном посту в горкоме, рядом с ЦК. В ведении Фурцевой — административный отдел, агитация и пропаганда, наука и культура. До культуры она еще доберется, а пока следовало проявить железную волю в других областях. Страна вступила в новую полосу массовых репрессий, горком планировал чистку партийных организаций. Войдя в особую комиссию, Фурцева предложила начать с родного Фрунзенского района. Погром, учиненный ею в педагогическом институте до сих пор вспоминают с содроганием. Иные современники рисуют портрет Фурцевой элегантно-женственным, а она оказалась талантливым, беспощадным террористом. Жестокости хватило надолго, ее сумел оценить, уже после смерти Вождя, либеральствующий Никита Хрущев. Он поручает Екатерине Алексеевне курировать вопросы культуры. На этом поприще она показала хватку надзирателя. Из ее рук ведущие театры получают директоров и партийных секретарей, подобранных лично Фурцевой в закромах номенклатуры. Верная сталинской традиции, фаворитка Хрущева следит за идеологическим здоровьем театрального организма, разрабатывает программу перевоспитания художников сцены. И вот она, решающая ступень карьеры — пост главы московского горкома. Фурцева — депутат Верховных Советов Союза и РСФСР, она возглавляет престижные комитеты, комиссии, ассоциации. Каждое посещение низовых организаций, предприятий становится событием дня. К Хрущеву, Булганину и другим членам Президиума ЦК поступают от нее десятки докладных и памятных записок, исполненные государственной мудрости и заботы о благе народа.
Министром культуры в ту пору был Г. Ф. Александров. Вскормленный на питательной среде цекистской номенклатуры, он в короткое время сумел создать у себя подобие гарема из молодых актрис московских театров. В оргиях, устраиваемых им в закрытых особняках, принимали участие партийные коллеги, некоторые поэты, художники и литературный критик А. М. Еголин. Они были большими учеными — академик Александров и член-корреспондент Еголин. Министр обзавелся богатой домашней коллекцией живописи, которая могла бы украсить любой государственный музей. Стоило ли устраивать в конце сороковых очистительный погром культуры? На этот вопрос отвечает закрытое письмо ЦК, посвященное художествам Александрова и компании. Письмо наделало много шума, обсуждалось во всех парторганизациях, а уж Фурцева позаботилась о том, чтобы Никита Хрущев узнал о всех пикантных подробностях этого грязного дела.
Надо сказать, однако, что в заботах о личной карьере Фурцева не забывала о нуждах театральной культуры. По ее инициативе московские власти приступили к реконструкции здания Театра имени Маяковского и строительству двух новых — Театра имени Моссовета и Театра оперетты.
Автор документального биографического очерка Е. Таранов совершенно справедливо выделяет в карьере Фурцевой XX съезд партии. Екатерина Алексеевна отважилась открыть прения докладом о достижениях трудовой Москвы и деятельности столичной парторганизации под руководством дорогого Никиты Сергеевича Хрущева. Ничего особого, оригинального, но как она говорила: уверенно, с хорошо поставленной дикцией, сдержанной жестикуляцией, почти не заглядывая в бумаги на полочке трибуны.
За всем этим стояли годы целенаправленных занятий по актерскому мастерству и — гимнастика, плавание, ежедневный массаж. Словом, монолог Фурцевой оказался самым ярким на фоне серых, монотонных выступлений делегатов.
В перерыве к Фурцевой подошел Никита Хрущев: «Молодец! Моя школа!»
Итак, Фурцева уловила свой звездный час. На XX съезде ее избрали в состав ЦК и сразу же — секретарем Центрального Комитета. И это не все: нашу изящную даму впускают в таинственный чертог Политбюро, именуемого ныне Президиумом ЦК. Пока — в роли кандидата в члены.
Вскоре Фурцевой представился случай отплатить сторицей Хрущеву за доверие. Когда Молотов, подговорив других членов Президиума ЦК убрать Никиту Сергеевича с главного поста, созвал закрытое заседание, Фурцева сумела организовать силы поддержки Первого секретаря, и экстренно созванный в июне 1957 года пленум вывел заговорщиков, то бишь «антипартийную группу» из состава ЦК.
Фурцева вскоре становится полноправным членом Президиума и пользуется советами опытного Суслова. Ныне он стал достаточно известен как организатор диверсионных компартий на всех континентах. Одержимый Целью навести повсюду социалистические порядки, «Серый кардинал» долгое время функционировал в ЦК в роли присяжного идеолога. Главными средствами очищения культурной жизни Суслов, вслед за Сталиным, полагал запреты и террор. В лице Фурцевой он нашел убежденного подручного. Сколько бед натворила эта пара в конце пятидесятых, когда не только творческая интеллигенция, но и простые люди поверили в оттепель…
Стараниями Фурцевой на корню были задушены все интересные начинания в литературе, искусстве, на телевидении, на сценах столичных театров — вполне в духе сталинского меценатства. Запретительная деятельность Фурцевой зиждилась на пресловутой теории диктатуры пролетариата. Характерный эпизод из будней ЦК приводит в своих воспоминаниях Федор Бурлацкий. Когда Отто Куусинен поднял в секретариате ЦК вопрос о переходе от диктатуры пролетариата к демократическому государству, Екатерина Фурцева не удержалась от крика: «Как же вы могли, Отто Вильгельмович, покуситься на святая святых — на диктатуру пролетариата! Что же будет с нашим государством, с нашей идеологией, если мы сами будем раскачивать их основы?»
Но умудренного богатым жизненным опытом Куусинена подобные всплески демагогии уже не трогали. Он даже выразил надежду, что со временем Екатерина Алексеевна изменит свою позицию. «Никогда! Ни за что! — поклялась Фурцева. — Я эту диктатуру, можно сказать, всосала с молоком матери и буду стоять за нее насмерть!».
Готовая сцена для театра Иосифа Сталина, не правда ли? Только сдается мне, что на этот раз Екатерина Фурцева не играла роль партийного ортодокса, она была сама собой.
Недолго обитала Екатерина Алексеевна в чертогах Верховной власти.
…В кабинете Фурцевой — писатели, работники кино. Идет оживленный разговор. Внезапно без стука входит человек в полувоенной форме, подходит к столу и отрезает шнур белого правительственного телефона с гербом Советского Союза. Также молча, сноровисто отключает телефон внутренней связи и, прихватив аппараты, удаляется. Посетители тихо, на цыпочках покидают кабинет павшей фаворитки.
Эта немая сцена, описанная Е. Тарановым, надо думать, не раз повторялась в том старом сером здании.
Пережить такое Фурцева не могла, но домашние спасли ее после попытки покончить жизнь самоубийством. Это случилось в 1960 году. Хрущев не оставил ее без должности, пост министра культуры Союза должен хоть частично компенсировать утраты. На какое-то время ее увлекла роль мецената, покровителя Театра Лейкома и вновь созданного Театра на Таганке. Среди ее любимцев были Михаил Казаков, Муслим Магомаев… Она мирволила Галине Вишневской и (какой контраст?) Людмиле Зыкиной. Но тоска по звездному прошлому не проходила, Екатерина Алексеевна все чаще прикладывалась к бутылке. Затеяла строительство роскошной дачи, да так увлеклась, что получила партвзыскание от КПК. Могли даже исключить, если бы не заступничество самого председателя, члена Президиума ЦК А. Пельше.
Время, житейские передряги не сделали Фурцеву добрее, терпимее. Она продолжала выискивать крамолу в пьесах и постановках, часами уговаривала МХАТ снять сомнительные сцены, запретила спектакль «Живой» в Театре на Таганке по повести Б. Можаева.
…О тесной дружбе министра культуры с весьма народной, истинно русской певицей Людмилой Зыкиной, знали все. Они часто встречались, подолгу беседовали, вместе ходили париться в сауну при бассейне «Москва». Доступ в эту деревянную избу-баню был открыт лишь самым-самым, да дочкам и женам генералов ГБ.
В тот поздний вечер 1974 года Фурцева позвонила Зыкиной и как-то странно, на грустной ноте закончила разговор. Директор бассейна «Москва» Сергей Буткевич рассказал мне, что Екатерина Алексеевна позвонила ему в полночь. Он тоже был большим ценителем коньяка, это их сближало. «Серега, — сказала Фурцева, — мы больше не увидимся… Прощай». И повесила трубку. За несколько дней до этого она объехала всех родных и щедро наделила их нажитым добром.
На этот раз ее не спасли…»
Представитель «глубинной психологии» Карл Густав Юнг доказывал, что «люди, которые имеют нереальные идеи или слишком высокое мнение о себе, или те, кто строит грандиозные планы, непропорциональные их реальным способностям, видят во сне полет или падение. Сновидение компенсирует недостатки их личностей и в то же время предупреждает их об опасности выбранного ими пути. Если предупреждения сновидения остаются без внимания, то их место могут занять вполне реальные происшествия. Жертва может свалиться с лестницы или попасть в автомобильную катастрофу.
Я вспоминаю случай с человеком, который был надежно затянут в целый ряд темных дел. В виде компенсации он развил почти болезненную страсть к опасным горным восхождениям. Он искал способ «преодолеть себя». Однажды ночью в сновидении он увидел себя уступающим с вершины высокой горы в пустое пространство. Когда он рассказал мне свое сновидение, я моментально увидел опасность и постарался подчеркнуть предостережение и убедить его сдерживать себя. Я даже сказал ему, что сновидение предсказывает ему смерть от несчастного случая в горах. Все было напрасно. Шесть месяцев спустя он «ступил в пространство». Горный проводник наблюдал, как он и его друг спускались по веревке в трудном месте. Друг нашел временный упор для ноги на скальном выступе, и сновидец следовал за своим другом. Внезапно он отпустил веревку, по словам проводника, как если бы он прыгнул в воздух. Он упал на своего друга, оба свалились вниз и разбились насмерть.
Так сновидения иногда могут предсказать некоторые ситуации задолго до того, как они реально произойдут. Это совсем не обязательно чудо или форма предвидения. Многие кризисы в нашей жизни имеют неосознаваемую историю. Мы приближаемся к ним шаг за шагом, не осознавая, как нарастает опасность. Но то, что не удается увидеть нашему сознанию, часто воспринимается бессознательным, которое может передать нам эту информацию через сновидения.
Примитивный человек гораздо больше руководствовался своими инстинктами, чем его «разумные» современные потомки, которые научились «контролировать» себя».