Кремлевские кланы

ОПАСНЫЕ ИГРЫ

В 1994 году в интервью газете «Фигаро» Борис Николаевич Ельцин заявил: «Подлинная опасность для России — это следующий президент.»

«Следующим президентом» стал Борис Николаевич. В 1997 году Борис Николаевич сказал, что не намерен выдвигать свою кандидатуру на третий срок. Что стоит за этими словами-обещанием — каждый понимает по-своему.

Как настоящий абсолютный монарх, Ельцин говорит о себе в третьем лице: «Президент внесет законопроект» или «Президент будет действовать решительно». Борис Ельцин не принадлежит к тому типу личности в истории, который принято называть первичным.

Бориса Ельцина невозможно назвать первопроходцем. Ему не грозила судьба пророка, открывающего новую историческую эпоху. Он не создал новой идеологии. Ельцин стал первым после Горбачева. Он. всегда становился первым после, а раньше всех — никогда. Вторичность Ельцина — не недостаток, это свойство его натуры и, в определенном смысле, — предпосылка успеха в жизни и политике.

Открытие новой эпохи, создание новых ориентиров — не дело Ельцина. Он — последователь по природе. Это ученик, способный превзойти учителя.

Быстрота успеха вторых гарантирована целым набором качеств, которые отсутствуют у интеллектуалов-первопроходцев.

Основоположники-первопроходцы склонны к интеллектуальным комбинациям, рефлексиям и идеализму, поэтому неумело ведут себя в ими же самими созданных ситуациях. Их успех скоротечен. Они быстро уступают место вторым. Вторые тоже имеют особые склонности. Это либо гладиаторы-львы, либо — игроки. В кризисных ситуациях гладиаторы-львы чувствуют себя как в своей родной стихии. Они хорошо подготовлены к управлению окружающими. Это политики, которые постоянно нуждаются в разрядке внутреннего напряжения.

Не боятся конфликтов, решая их чаще всего силовым натиском.

В 1993 году Верховный Совет стремился обеспечить приоритет в иерархии власти, а результатом этого стало укрепление личной власти Ельцина.

По свидетельству Коржакова, после того, как Ельцин предложил Руцкому идти кандидатом в вице-премьеры, «на глазах Руцкого появились слезы благодарности:

— Борис Николаевич, я вас никогда не подведу, вы не ошиблись в своем выборе. Я оправдаю ваше высокое доверие. Я буду сторожевой собакой у вашего кабинета».

«Когда 3 октября 1993 года толпа прорвалась к Белому дому, в Верховном Совете праздновали триумф — народное восстание против диктатуры Ельцина победило. — Писали Н. Гульбинский и М. Шакина. — Депутаты пребывали в восторге. После восьмидневной осады они наконец-то расслабились, налили по рюмашкам что было, а затем собрались разойтись по домам, чтобы помыться и переменить одежду. «И вдруг, — вспоминает один из бывших помощников Руцкого, — призыв Руцкого идти на мэрию и захватывать «Останкино», как обухом по голове. Зачем?» Этот шаг Руцкого стал критическим поворотом в развитии событий.

Призыв Руцкого для властей оказался полной неожиданностью, как это ни странно. Органы безопасности отслеживали ситуацию, но информаторы, которые находились в здании Верховного Совета, ни словом не обмолвились, что подобные идеи и планы зреют в умах депутатских вождей. Этих идей у них просто не было.

Что же подтолкнуло Руцкого к этому роковому, как сегодня признают многие, шагу? Руцкой — человек импульсивный, не рефлексирующий. Очевидно, на него губительно подействовала атмосфера приподнятости, триумфа, царившая в Белом доме. И обманула толпа, прорвавшая милицейское окружение.

Дело в том, что, несмотря на бурные события, большинство москвичей, сторонники Ельцина и демократов, сохраняли спокойствие. Очевидно, они ждали, что вот-вот Ельцин возьмет контроль над положением в свои руки. Никаких демократических митингов, никакого видимого беспокойства с их стороны в течение всего «уикэнда» не было. Это обмануло не только «оппозицию», которая поверила, что толпа, ввалившаяся в Белый дом — это и был народ, но и московские власти, которые явно были деморализованы таким массовым и организованным напором национал-коммунистов.

Только когда в ночь с 3 на 4 октября к Моссовету вышли по призыву Гайдара сторонники демократов, ельцинская власть получила какую-то наглядную поддержку.

Помощники Руцкого утверждают, что очень скоро Руцкой пожалел, что поддался эмоциям. Но исправить уже практически ничего было нельзя. Тем более, что реальная власть уже перешла к «полевым командирам» — Макашову, Баркашову и другим.

Узнав о призыве Руцкого и штурме мэрии и «Останкино», многие лидеры регионов отшатнулись от руководства Белого дома, хотя до того открыто им симпатизировали. Конфликт обострился, но чаша весов Президента стала перевешивать.

Руцкой появился на балконе, решительный, уверенный в себе, начал командовать: женщинам отойти, мужикам становиться в колонны и — на «мэрию, там у них гнездо» и «идите на штурм «Останкино», нам нужен эфир!

Впоследствии помощники Руцкого объясняли, что в мэрии засели снайперы, которые вели огонь по Белому дому. Когда мэрия была взята, то там вообще не обнаружили людей с автоматическим оружием, только обычную охрану с пистолетами Макарова. Атакующие ворвались в здание, побили стекла, избили милиционеров и чиновников. Одного пожилого полковника милиции баркашовцы насмерть забили палками. Министра московского правительства Брагинского избили и повели в Белый дом. На пути им встретился Руцкой, скомандовал: «Обыскать. Связать. Бросить в подвал.» Он был в своей стихии. Шла война, и как привычно было отдавать команды, проявлять жесткость, сжимать в руках пистолет, посылать людей на штурм. Вот, чего не хватало Руцкому…

Зачем защитники Белого дома поехали брать «Останкино»? Без помощи технических специалистов в эфир мятежникам не выйти. И даже если такие специалисты сыщутся. Президенту ничего не стоит отключить телеканал и перевести вещание на резервную станцию, в 50 километрах от Москвы.

У «Останкино» мятежники впервые натолкнулись на серьезное сопротивление. Протаранив главный вход грузовиком и произведя выстрел из гранатомета, они попытались сходу овладеть телецентром. Руководил операцией сам генерал Макашов. Но в здании был не беспомощный ОМОН и не солдаты внутренних войск первого года службы, как у мэрии.

В последний момент к «Останкино» были переброшены спецназовцы из группы «Витязь», одного из элитных подразделений КГБ СССР, перешедшего в управление охраны Президента. Спецназовцы быстро заняли оборону. Между ними и атакующими разгорелся настоящий бой.

Практически в это же время в Москву на вертолете с дачи в Архангельском прилетел президент Ельцин. В Кремле царил хаос, московские власти пребывали в растерянности — шеф московского КГБ, например, был уверен, что московская милиция перешла на сторону Руцкого. Ельцин сразу же созвал заседание коллегии министерства обороны.

Если раньше генералы и стали бы колебаться, то после того, как начался штурм «Останкино», мэрии, были совершены попытки захватить ТАСС и Генштаб, их желание сохранить нейтралитет было сильно поколеблено. И тем не менее Грачев долго сомневался, прежде чем отдать команду. По словам очевидцев, не помогло даже прибытие в министерство обороны премьер-министра Черномырдина, который крыл Грачева отборнейшим матом. Проезжая мимо разрушенной мэрии Черномырдин был так поражен этой картиной, что, еще недавно выступавший за мягкий, без чрезвычайного положения роспуск парламента, премьер-министр стал ярым приверженцем немедленных и самых жестких мер. «Это же зверье!» — кричал он.

Ельцин получил согласие генералов задействовать войска только после того, как все взял на себя, заявив, что он несет всю полноту ответственности за то, что произойдет в ближайшие несколько часов, и подписал указ об использовании вооруженных сил для восстановления порядка.

А в Белом доме в это время царила эйфория. Когда погас экран останкинского канала телевидения, депутаты закричали «Победа?». Они поторопились, так как впоследствии выяснилось, что канал был отключен по распоряжению председателя государственной телерадиокомпании Брагина, а вовсе не потому, что центр был захвачен мятежниками.

«Теперь мы выиграли, — уверенно говорил Хасбулатов. — Мэрия взята, «Останкино» тоже. Штурм Кремля — дело нескольких часов. Сейчас сюда подходят верные нам войска. Оккупационный режим пал».

Как можно было представлять события в столь извращенном виде? Ведь был в Белом доме «министр безопасности» Баранников, «министр обороны» Ачалов, квалифицированные специалисты, уж они-то могли знать, что происходит на самом деле. Впрочем, не исключено, что, звоня в воинские части, они действительно получали, всяческие заверения в поддержке и рапорты о выходе войск, спешащих на подмогу Белому дому. Но даже если так, как же можно было эту информацию не перепроверить десять раз?

Руцкой особенно надеялся на авиацию. Но его помощники, судя по всему, лучше сообразили, что произойдет в ближайшие часы. Под каким-то предлогом покинул Белый дом первый советник Руцкого Андрей Федоров, столь долго тянувший своего шефа к национал-патриотам.

Куда-то исчез руководитель секретариата Валерий Краснов. С Руцким оставался только начальник охраны Владимир Тараненко.

Ночью с 3 на 4 октября в столицу вошли войска. Их позже упрекали в медлительности, но, по мнению специалистов, на самом деле были перекрыты все нормы боеготовности. Как только Ельцин появился в Кремле, было принято политическое решение, разработан план операции, а в два часа ночи по улицам Москвы уже двигались танки.

Танки и бронетранспортеры правительственных частей расположились около гостиницы «Украина» напротив Белого дома.

В восемь утра начался обстрел. Руцкой до последней минуты верил, что бронетехника пришла на помощь «оппозиции». Его сбили с толку люди в штатском, сидевшие на танках и БТРах. Но это были члены Союза ветеранов Афганистана, объявившие войну Руцкому и Хасбулатову и во главе с бывшим другом Руцкого Александром Котеневым прибывшие штурмовать Белый дом.

Из здания Верховного Совета боевики вели интенсивный огонь по бронетехнике, но когда первый танк выстрелил по Белому дому, последние иллюзии начали рассеиваться.

Хасбулатов сидел в кресле, уставившись в одну точку и не обращая внимания на «министра безопасности» Баранникова, который пытался «докладывать обстановку». Подошедший «министр обороны» Ачалов начал было: «По моим сведениям имеются части, которые отказались выполнить приказ Ельцина о штурме».

«Меня не интересует, — отрешенно перебил его Хасбулатов, — какие части отказались. Меня интересует, какие части пришли». И снова погрузился в прострацию. Внезапно его взгляд упал на корреспондента информационного агентства «Интерфакс» Терехова, который все время находился в кабинете. «А, и ты здесь, — медленно произнес спикер. — Ты уходи, не оставайся. Ты же видишь, что сейчас будет».

Он уже понимал, что дело проиграно. А Руцкой продолжал развивать бешеную деятельность. «Он был в каком-то лихорадочном возбуждении», — вспоминает Терехов. С Руцким неотступно находился Виталий Уражцев.

После выстрела по башне Белого дома в 10 часов 15 минут остановились часы на здании парламента. Потом появились вертолеты. Руцкой был уверен, что они прилетели ему на помощь, но на самом деле это были вертолеты правительственных сил. В случае необходимости они могли обстрелять Белый дом управляемыми реактивными снарядами или высадить десайт. Но эти планы в конце концов были отвергнуты, поскольку при таком обстреле могло обрушиться все здание, а высадка с воздуха привела бы к огромным потерям со стороны атакующих.

Около десяти часов утра Руцкой обратился к Терехову, у которого был радиотелефон: «Слава, соединись со своим начальником, пусть он позвонит Черномырдину. Мы готовы начать переговоры». Вскоре поступил ответ Черномырдина: «Никаких переговоров. Безоговорочная капитуляция. Выход парламентариев с белым флагом через двадцатый подъезд. Сдача оружия.»

Стали думать, кому идти. Народу оставалось совсем немного, толпа восторженных парламентариев куда-то рассосалась. «Давайте, я пойду, — вдруг предложил Терехов. — А вы сообщите Черномырдину, что сдаетесь.»

«Ладно, иди, — ответил Руцкой. — Пока ты дойдешь, глядишь, еще подлетят вертолеты из Тушина.»

«Нет, так не пойдет, — Терехов отложил простыню, взятую вместо белого флага. — Если сдаетесь, так уж сдавайтесь.»

«Ладно, сдаемся», — сказал Руцкой.

Терехов подхватил простыню и направился вниз. Танковый обстрел продолжался. Дрожали стены. По коридорам расхаживали люди с оружием, некоторые в военной форме. Кто был кто, уже вряд ли кто-нибудь взялся бы сказать. На первом этаже Терехова остановили, заставили лечь на пол — руки за голову. «Шевельнешься — пристрелим», — предупредили и для убедительности ударили прикладом. На полу в холле уже лежали 250 человек — женщины, сотрудники Белого дома, очевидно, намеревавшиеся покинуть здание. Были священники, которые несмотря на запрет читали вслух молитвы. Позже Терехова отвели в подвал. Он так и не понял, что за люди его задержали.

По сути дела все было уже кончено, хотя Руцкой еще суетился, создавая видимость энергичных действий. Хасбулатов сидел в глубоком кресле с трубкой в руках и повторял в пустоту: «Я несколько лет знал Ельцина, но мне и в голову не приходило, что он способен на такое».

Днем 4 октября распространилось сообщение, что Хасбулатов с Руцким вызвали к себе членов своих семей. Многие восприняли это так, что они хотят покончить счеты с жизнью. Впрочем, мы ни секунды не сомневались, что Руцкой этого не сделает, несмотря на все разговоры об офицерской чести. Уражцев впоследствии уверял всех, что Руцкой хотел застрелиться, но Уражцев убедил его этого не делать, дескать, живым он будет опаснее для Ельцина. Это ложь. Все свидетельства сходятся в одном — Руцкой до последнего момента пытался организовать свое спасение, все усилия и душевные силы были направлены именно на это. Агрессивное настроение отнюдь не сочеталось с мыслью о самоубийстве. Впрочем, позднее выяснилось, что сообщение о вызове семей — фальшивка.

Но вот обращение к западным посольствам за гарантиями безопасности — не фальшивка, а как говорится, задокументированный факт. Иностранная пресса вдоволь поиздевалась над Хасбулатовым и Руцким, которые вечно во всем обвиняли Запад, клеймили его стремление «сделать из России сырьевой придаток», а в критический момент, обращаясь к нему, возопили о помощи.

Спрятавшись от пуль за письменным столом, сидя на полу в камуфляжной десантной форме и кроссовках, Руцкой обрывал телефон. Он кричал кому-то в трубку: «Я обращаюсь к военным летчикам, я прошу, я требую: поднимите в воздух самолеты!» Он звонил председателю Конституционного суда Валерию Зорькину и, густо сдабривая речь матом, требовал и умолял его связаться с посольствами: «Ерин дал команду — свидетелей не брать… Они нас живыми не оставят… Пошли сюда от Содружества Независимых Государств, пошли от Совета федерации. Врет Черномырдин, врет Ерин! Я тебя умоляю, Валера, ну ты понимаешь, ты же верующий (мат), на тебе же будет грех!.. Звони в иностранные посольства, пускай иностранные послы едут сюда.»

Последние интервью Руцкой дал журналистам французской телекомпании. Он показывал им свой автомат, утверждал, что не стрелял, опять говорил про Ерина, который дал приказ живым никого не брать, повторял, что они расстреляли парламентера, того самого Терехова, который на самом деле в это время томился в подвале Белого дома, что всех расстреливают в упор на месте.

Около четырех часов дня в здание вошла группа «Альфа» — специальное подразделение по борьбе с терроризмом. Без единого выстрела спецназовцы проложили себе путь и уступили в зал Совета национальностей, где собрались депутаты. Узнав об этом Баранников сказал: «Ну, все, надо сдаваться».

Когда-то Руцкой яростно отрицал, что сдался в плен моджахедам. И даже выиграл судебный процесс у тележурналиста, обвинившего его в этом. «Руцкие в плен не сдаются», — гордо заявил он.

Руцкой сдался. Вместе с Хасбулатовым, Баранниковым, Ачаловым, Макашовым. Неплохо держался только генерал Макашов. На Хасбулатове лица' не было. Бывший вице-президент выглядел еще более поседевшим и совершенно потерянным. Главарей мятежа повели к автобусу, чтобы отправить в «Лефортово» — следственный изолятор министерства безопасности».

«Эксперты и политологи выстраивают целые теории, анализируют мифические цепочки кремлевских взаимоотношений, чтобы логично объяснить то или иное кадровое назначение. — Пишет генерал-лейтенант Александр Коржаков. — Но никаких теорий в современной российской кадровой политике не было и нет».

Борис Ельцин, обладая качествами льва-гладиатора, проявил себя и как политик-игрок. Власть для него — приз, выигрыш. Борьба с соперниками: с Горбачевым, а позднее с Руцким и Хасбулатовым — опасная игра, которая все же не перестает быть игрой. «В оценках людей у него едва ли не главным критерием было простое правило: если человек не высказывается о Борисе Николаевиче плохо, значит, он может работать в команде», — утверждает Коржаков.

Политической игре Ельцин отдается со страстью спортсмена, с азартом игрока. Основное стремление Бориса Николаевича — всегда оставаться лидером, всеми средствами выигрывать. Выигрывать, постоянно повышая ставки, ставя все на кон игры — вот натура Ельцина.

В кризисных ситуациях Ельцин лучше всего чувствует свои способности и компетенцию. Он достаточно силен, чтобы выдержать удары судьбы. Его не отягощают внутренние конфликты.

В тоже время, политики этого типа не способны к импровизациям. Политические импровизации заменяет смена окружения — соратников.

Смена окружения может происходить молниеносно. Вот как это выглядит в мемуарах бывшего руководителя Службы безопасности Президента генерал-лейтенанта Александра Коржакова: «Пишите рапорт об отставке, — сказал президент.

— Есть.

— Ну что, пишем? — спрашиваю Барсукова.

Мы с улыбочками за полминуты написали рапорта. Сейчас трудно объяснить, почему улыбались. Может, принимали происходящее за игру».

Александр Коржаков находился рядом с Ельциным одиннадцать лет. Вместе со своим шефом он пережил все взлеты и падения. 20 июня 1996 года, накануне второго тура президентских выборов Александр Коржаков был отправлен в отставку с поста Службы безопасности Президента.

Александр Коржаков написал книгу «Борис Ельцин: от рассвета до заката», которая, по мнению автора должна была вызвать политический кризис. А мне кажется, что мы уже более 80 лет не выходим из кризиса. В предисловии к своей книге Александр Коржаков сам ставит пред собой вопрос: не опасаюсь ли я упреков в предательстве? На этот вопрос генерал отвечает не только себе, но и читателям: «Достойно расстаться с человеком, тем более близким всегда труднее, чем сойтись. Я готов был к джентльменскому «разводу» — молчать, молчать и еще раз молчать. Но травля в прессе, развязанная «обновленным» окружением президента, угроза физической расправы со мной, доведенная до моего сведения дикая формулировка «семья дала разрешение на арест Коржакова» расставили все точки над «і». Увы, но предал меня и нашу многолетнюю дружбу сам Борис Николаевич».

Младшая дочь Бориса Ельцина, Татьяна Дьяченко стала советником своего папы.

«У Тани, видимо, с детства остался комплекс собственной нереализованности. Недаром Чубайс сразу после выборов заметил в узком кругу:

— Эта девочка полюбила власть. Давайте попробуем сделать из нее вице-президента.

…Второго ребенка Таня родила почти в тридцать пять лет. Маленькому Глебу наняли нянек, которые занимались с ним круглые сутки. А мама тем временем реализовывала себя в предвыборном штабе. Глеб — мой крестник, и я переживаю, что теперь лишен возможности навещать малыша».

Журнал «Лица» напечатал рассказ Татьяны Дьяченко о папе, материал был взят из материалов программы «Совершенно секретно»:

«Папа никогда не был жестким, хотя он всегда был с нами строг. Мы его в какой-то степени даже боялись. Вернее, боялись, например, получать плохие оценки в школе. Даже четверки. Правда, рукоприкладством он никогда не занимался.

Как правило, хватало взгляда… От его осуждающего взгляда я готова была сквозь землю провалиться. Сейчас, по прошествии времени, я понимаю, что в общем-то в семье нас явно не воспитывали. Это был просто личный пример. Отношение родителей к жизни, к друзьям, к детям. Сколько себя помню, мы всегда старались подражать им.

Я всегда считала, что мама слишком подчиняется во всем папе. Мне казалось, что в моей семье все будет по-другому. Но в результате я такая же ведомая в своей семье, как мама.

Довольно рано нам пришлось осознать, что означает быть ребенком высокопоставленного человека. Когда ко мне кто-то хорошо относился, я начинала сомневаться: действительно ли я такая хорошая или просто во мне видят лишь дочь первого секретаря обкома. Наверное, поэтому я уехала из Свердловска в Московский университет. Когда однокурсники спрашивали меня, кто мой папа, я отвечала, что по образованию он — инженер-строитель. То есть впрямую я не врала. Просто не договаривала. Когда мой муж за мной ухаживал, он признался, что не любит детей высокопоставленных родителей. И очень долго я боялась ему признаться, из какой я семьи. Потом уже, когда он окончательно влюбился, это стало неважно…

Почему-то считается, что папа плохо информирован о том, что происходит в стране. Это неправда. У него невероятно полная информация, столько источников! Кроме того, мы с Леной — хороший источник информации. Все-таки у нас очень широкий круг общения. Ну и газеты. Папа каждое утро прочитывает.

Один из трудных моментов в жизни нашей семьи — осень 1987 года, тот знаменитый пленум. Мы знали, что папа принял решение, и были готовы к этому его шагу. Правда, оказалось, что мы не очень подготовились к последствиям. Иногда свои шаги папа обсуждал с нами. Он часто собирал нас и даже зачитывал наиболее яркие моменты своих выступлений. Он никогда не спрашивал совета. Он всегда внимательно выслушивает наше мнение, но все-таки в результате поступает так, как считает нужным. Той осенью папа тоже нас собрал и спросил, поддерживаем ли мы его. Мы все поддержали. Считается почему-то, что в тот период от него и от нашей семьи вообще отвернулись многие друзья. Это совершенно не так. Отвернулись только те, кто формально был рядом. В общем-то — это небольшая потеря. Друзья остались рядом. Я это знаю и по себе. У меня слезы наворачивались на глаза, когда на работе меня поддерживали даже не друзья, а просто сотрудники.

Долго ли папа принимал решение об участии в последних президентских выборах? Ведь в конце концов от этой работы можно устать чисто физически. Так вот, решение это досталось ему нелегко. Он не говорил с нами на эту тему, но мы всегда чувствуем, когда его что-то мучает. Лена, кстати, была против. И я тоже. Если бы видела достойного кандидата, если бы мне не было страшно за себя, за своих детей, за страну, — я с утра до вечера уговаривала бы папу отказаться от этой работы. Но не было тогда, по-моему, такого человека.

Нас иногда спрашивают, счастливый ли папа человек. Ему, конечно, нравится дело, которым он занимается. Но это действительно очень тяжелая работа. В одном я уверена на сто процентов — дома, в семье он счастлив. Раньше мы жили отдельно. Но теперь, как правило, все время проводим вместе. Вечерами, когда папа приходит домой, мы стараемся не говорить о работе. Я подсовываю ему маленького Глебушку, и он просто тает.

Может ли президентом России когда-нибудь стать женщина? Во-первых, наша история знает тому примеры. Достаточно вспомнить Екатерину Великую… А во-вторых, я против того, чтобы политиков делили по половому признаку. Главное, чтобы президентом страны был человек знающий, надежный, справедливый, чтобы не было страшно за страну. Чтобы мог осуществлять те реформы, которые необходимы стране. Про себя могу сказать: мне бы не хотелось, чтобы мой сын Борис пошел бы по стопам деда. Все-таки еще хочется пожить нормальной, человеческой жизнью, без этих каждодневных тревог и бессонных ночей».

Татьяна Дьяченко не первый раз замужем, ее сын от первого брака, Борис, имеет башкирские корни.

«С Алексеем Дьяченко Таня познакомилась в научно-исследовательском институте, — пишет Александр Коржаков, — они работали в одной лаборатории. Потом поженились, и Алексей усыновил ее сына Борьку.

В семье Ельциных младшую дочь считали особым ребенком. Борис Николаевич никогда не стеснялся выделять ее при гостях, невольно задевая самолюбие старшей дочери Лены. Мне всегда было неловко, когда Таню расхваливали в присутствии Лены, давая понять окружающим, что девочки имеют разную ценность для родителей. Хотя Лена очень умная, закончила, в отличие от сестры, среднюю школу с медалью, а потом и институт с красным дипломом. Она сразу удачно вышла замуж, оставила работу и занималась только семьей.

Таня же всегда жила с родителями. Переехав из Свердловска в Москву, Борис Николаевич сразу выхлопотал для семьи Лены отдельную жилплощадь, а младшая дочь поселилась у папы с мамой. Ее никогда не тяготила жизнь с ними под одной крышей».

Интерес к себе вызывают не только дочери президента Ельцина, но и к представители самого младшего поколения большого семейства главы государства.

Корреспондентам «Огонька» Грецовой О. и Жукову А. в 1997 году удалось договориться с мамами и папами, чтобы внуки и внучки президента рассказали о себе. В доме на Осенней, корреспондентам «Огонька» довелось услышать немало любопытных подробностей из жизни самых младших Ельциных. Как выяснилось, они всегда ощущали «груз» дедушкиной фамилии».

«Самым немногословным оказался Глеб, сын младшей дочери Бориса Ельцина — Татьяны. Глеб — хотя и упрямый ребенок, но зато очень ласковый и больше всего на свете любит целоваться. Кроме бабушек и мамы, главная няня — сестра Катя. В семье говорят, что именно она обращается с Глебом «как надо», проявляя свои педагогические способности.

Что касается Бориса — старшего сына Татьяны, то по решению семейного совета он носит фамилию деда и внешне очень похож на Бориса Николаевича в молодости. После десятого класса Борис уехал в Англию, чтобы продолжить там изучение английского языка. Курс в школе рассчитан на три года, но, возможно, Борис проучится там год и вернется в Москву, по которой он очень скучает. По словам Татьяны Борисовны, уезжать Борису совсем не хотелось, хотя было интересно побывать в другой стране, почувствовать себя взрослым и самостоятельным.

На оплату обучения требовалось примерно 20 тысяч долларов в год.

У дедушки был гонорар за книги — он помог.

Сегодня Борис занимается по английским учебникам, но экзамены он будет также сдавать и экстерном в Москве. С шести лет, хотя и с небольшими перерывами, Борис занимается теннисом, любит играть в футбол и хоккей, увлекается компьютерными играми, читает Чехова, Булгакова и Куприна. Одежду, как и всякий молодой человек, он предпочитает носить свободную и переживает, что в школе приходится ходить в брюках, пиджаке и галстуке.

И совсем под большим секретом нам рассказали (конечно, не его домочадцы), что Боря пользуется успехом у представительниц женского пола, но в Москве его ждет подруга, которой он хранит верность.

Самая любимая еда Бориса — вареная картошка, черный хлеб и кока-кола. Впрочем, картошку в семье обожают все. Из своих родичей — и больших, и маленьких — Борис больше всего дружит со своей кузиной Машей. С самого детства они обмениваются друг с другом нежными посланиями, а сегодня очень скучают друг о друге.

Маша учится в одной из московских школ с французским языком, заканчивает музыкальную школу по классу рояля. Самые любимые предметы — французский язык, алгебра и геометрия. Маша мечтает стать детским врачом, любит (по ее собственному признанию) поесть, и побольше, можно и без хлеба, хочет завести ротвейлера и любит ходить в коротких юбках.

Несмотря на то, что из современных музыкальных стилей она предпочитает рейв, с удовольствием слушает Бетховена и Моцарта.

Маша не считает себя спортивным человеком, но любит путешествовать, плавать, отдыхать на природе. По словам мамы, Елены Борисовны, Маша любит не только поесть, но и что-нибудь приготовить. Коронное блюдо «от Маши Ельциной» — пирожное «картошка», которое она, по признанию домашних, готовит за 15 минут.

Пожалуй, самой серьезной и даже несколько философски настроенной натурой в семье считается семнадцатилетняя Катя, которая учится в Московском университете. Катя, по ее словам, мечтает стать школьным учителем.

В свое время Катя много и небезрезультатно занималась спортом — плаванием, художественной гимнастикой, теннисом, шейпингом, даже балетом.

Как ни странно это выглядит в столь романтическом возрасте — Катя признается, что не любит мечтать. «Люблю, когда исполняются конкретные желания», — сказала она. Хорошо разбирается в духах. Женщины семьи Ельциных часто советуются с ней, а ее любимые — вкусно пахнущие духи «Эскейп» фирмы Кельвин Кляйн. Катя, как и все дамы в семье президента, хорошо готовит. Своим фирменным блюдом считает курицу, особым образом запеченную с картошкой.

Кате также самостоятельности не занимать. Когда она поступала в университет, больше всего боялась не экзаменов, а того, что она — внучка президента. Фамилия у нее Окулова — на это и был расчет: что к ней отнесутся как к простой смертной. Насколько он оправдался, трудно сказать, но подготовлена абитуриентка была хорошо.

Вообще дочери президента и их мужья нередко откровенничают с дедом о личных проблемах. При этом Борис Николаевич никогда не вмешивается в личную жизнь своих детей и внуков. А в спорах почти всегда занимает сторону младшего поколения.

Президентские внуки оказались на поверку самыми обыкновенными девчонками и мальчишками, живущими, правда, не в простой, но зато в исключительно патриархальной семье, где все, включая уже взрослых дочерей, уважают Бориса Ельцина-старшего и, конечно же, прислушиваются к его мнению.

В семьях дочерей президента, как и положено на Руси, муж — всему голова. Муж Лены Валерий — летчик высокого класса, муж Татьяны Алексей — бизнесмен. Оба они в состоянии содержать семьи в достатке.

Самый любимый отдых в обеих семьях — походы. На катамаранах по северным рекам. В Карелии, на Кольском полуострове. Детей берут в походы с семи лет.

Известно, что, кроме Татьяны, волею судьбы оказавшейся внештатным помощником своего отца, никто в семье большого интереса к политике не проявляет, хотя взрослые члены семьи искренне переживают происходящее в стране».

А осенью 1997 года в большой семье Ельциных родился еще один внук — Егор.