Кремлевские кланы

ВСЕ МЕНЬШЕ ОСТАЕТСЯ СТАРЫХ ДРУЗЕЙ…

Советская система была построена на секретности, одной из особенностью которой являлось стремление укрыть многих официальных лиц от посторонних глаз.

Нет никаких гарантий, что несколько деятелей, оказавшихся в одной группировке по политическим соображениям, будут во всем автоматически поддерживать друг друга. Ведь не всегда же дружат с соседями, волею случая живущими на одной лестничной площадке.

Вместе с тем, с течением времени образуются блоки и личные, дружеские связи. Более того, даже при наличии взаимоотношений, построенных на деловом расчете, при принятии общих решений наблюдается тенденция к взаимной личной поддержке. Так, например, ничего удивительного в том, что в тех случаях, когда Брежнев, Косыгин и Подгорный — занимавшие в течение определенного времени высшие партийные и государственные, и правительственные посты — действовали заодно, это был мощный блок, и мало кто решался бросить ему вызов.

Политический рекорд Николая Константиновича Байбакова — сорок лет в правительстве. Этим нелегким годам и посвящена книга Николая Константиновича, которая так и называется «Сорок лет в правительстве».

«За сорок лет работы в правительстве тысячи раз проезжал по улице Куйбышева (улице возвращено ее историческое название — Ильинка) в Кремль и обратно, а вот на соседнюю улицу — имени 25-летня Октября (Переименована в улицу Никольская) — за все время жизни в Москве попал впервые. Если на улице Куйбышева мне давно примелькались фасады высоких старинных зданий, в которых размещались различные государственные учреждения, и я на них уже не обращал внимания, то теперь, оказавшись в сутолоке улицы имени 25-летия Октября, с любопытством разглядывал старые дома в три — пять этажей с продуктовыми магазинами, конторами, закусочными и кафе.

Постоял возле здания Историка-архивного института, которое привлекло мое внимание своей необычной архитектурой, и двинулся к ресторану «Славянский базар».

Надо признаться, что привычки ходить по ресторанам у меня не было. Но при виде этого заведения вспомнил я один случай, связанный с Берией. После того как однажды я побывал в «Национале» на дне рождения начальника хозяйственного управления наркомата, мне позвонил Берия.

— Байбаков, где ты был вчера?

— Как где… Я был на работе.

— А после работы?

— Был в «Национале» на дне рождения моего товарища…

— Тебе что, по ресторанам нравится ходить? Что за бардак такой? Не хватало еще, чтобы нарком или его зам по ресторанам шлялись!

— Ну что же здесь такого особенного?

— Такой порядок, и все!

С тех пор я не ходил по ресторанам, кроме официальных встреч, когда по этикету давались обеды или ужины в честь представителей Госпланов социалистических стран. Теперь же я был приглашен в ресторан старым моим приятелем М. Г. Чентимировым, которого знал еще с Куйбышева, где он работал управляющим трестом и строил нефтеперерабатывающий завод.

Пройдя улицу из конца в конец, обнаружил по соседству с магазином «Оптика» ресторан «Славянский базар». Вспомнил, что этот оригинальной архитектуры дом длительное время служил столовой для «цековских» работников. Ныне у массивных дубовых дверей с табличкой «свободных мест нет» толпились молодые люди.

Швейцар, узнав, к кому я приглашен, пропустил меня. Раздевшись в гардеробе, перед тем как войти в зал, я невольно задержался, залюбовавшись молодой парочкой новобрачных. Невеста в фате, с цветами в руках и жених в черном костюме с гвоздикой в петлице пиджака фотографировались. Тут же неподалеку их друзья, родители. Все радостно-торжественные…

И как это обычно бывает, увиденное ассоциировалось с личным. В памяти всплыла давняя история моей свадьбы. Впрочем, коротко о том, что ей предшествовало.

Работая заместителем Л. М. Кагановича, почти всегда приходилось отказывать себе в удовольствии сходить в кино или театр. Личной жизнью была работа, и она поглощала нас без остатка. Отдыхать доводилось урывками, выходных дней и отпусков практически не было. Иные дни были расписаны буквально по минутам. В один из таких «сумасшедших» дней Каганович обратился к управляющему делами, показав на меня.

— Вот у нас молодой человек, ему уже двадцать девять стукнуло, а он до сих пор не женат.

— Лазарь Моисеевич, но вы не даете мне возможности даже вечером отдохнуть.

— Ладно, — сказал Каганович управляющему делами, пристально взглянув на меня. — Байбаков, чтобы в субботу вечером не работал.

Воспользовавшись свободными вечерними часами, отправился я знакомиться с родителями девушки, которая мне давно приглянулась. Но перед этим, согласно заведенному в наркомате порядку, предупредил секретаря и оставил телефон, по которому буду находиться.

Едва стали усаживаться за стол, как раздался телефонный звонок, и через минуту мама девушки обратилась ко мне:

— Николай Константинович, вас вызывают.

Звонил секретарь из наркомата:

— Товарищ Каганович просит, чтобы вы приехали. После этого долго еще у меня не было возможности отлучиться со службы и встретиться с той девушкой. А спустя какое-то время мы и вовсе расстались.

Так складывались обстоятельства, что в силу своей занятости жил холостяком, не мог толком ни с кем познакомиться. И вот однажды днем в комнату отдыха, где я в то время обедал, вошла девушка, которая, окончив инженерно-экономический институт, работала референтом у заместителя наркома по строительству Суховольского. Она принесла мне срочный документ. На вид ей было лет двадцать, аккуратненькая, очень приятная. Как выяснилось, звали ее Клавой.

— Садитесь, покушайте со мной, — предложил я.

— Нет, нет, что вы, — ответила она, зардевшись.

— Ну не хотите кушать, тогда пойдемте вечером в кино?

Она согласилась. И мы стали встречаться. Как-то, узнав об этом, Каганович сказал управляющему делами, чтобы он достал мне два билета в театр. После спектакля, который состоялся в театре им. Вахтангова, пригласил я Клаву в ресторан «Метрополь». Выпив бутылку кахетинского вина и набравшись смелости, сказал ей:

— Вот что, Клава. Нет у меня времени на ухаживания, и если я тебе нравлюсь — вот моя рука, если нет — погони меня.

— Можно подумать? — смущаясь, спросила она.

— Даю тебе полчаса, — с улыбкой сказал я, — думай.

На следующий день мы с Клавой зарегистрировались, а вечером в ближайшее воскресенье созвали к пяти часам родных, друзей и близких на свадьбу. Но воскресенье, как я уже говорил, ничем не отличалось от будней, и я был в наркомате, надеясь, что к пяти часам вечера освобожусь. Однако во второй половине дня Каганович вызвал меня на совещание. Время уже было пять часов, гости собрались на загородной даче наркомтяжпрома в Томилино и ждали меня.

Надо ли говорить, что чувствовал я на том совещании? Сидел как на горячих угольях. Но приходилось участвовать в обсуждении ряда насущных проблем. Они приковывали меня цепями, не позволяя уйти.

На часах пробило шесть, когда управляющий делами, осмелившись, напомнил Кагановичу о том, что Байбаков женится, что у него свадьба и надо бы его отпустить.

— Да? Хорошо, мы это сделаем, — кивнул Каганович и опять повел разговор о работе.

Совещание закончилось в семь вечера, и лишь к половине восьмого я добрался до дачи. Гости устали, за стол не садились, ожидая приезда жениха. Наконец, всех пригласили к столу, нас поздравили, и мы с невестой расцеловались. Я выпил рюмку водки и сразу же, чего со мной никогда не бывало ни прежде, ни потом зашумело в голове и поплыло в глазах.

— Клав, что-то мне плохо… не могу… пойду прилягу…

— Коля, неудобно, свадьба у нас…

— Ну что ты хочешь, чтобы меня здесь пьяным видели?

Впоследствии мне не раз приходилось пировать на свадьбах своих друзей, а вот о своей свадьбе и вспомнить нечего. Зато с Клавдией Андреевной — моей славной женой мы прожили вместе сорок три года, как сорок три дня.

…В банкетном зале ресторана «Славянский базар» собралось около сорока человек поздравить юбиляра. Седые, согбенные годами ветераны были охвачены сдержанным волнением, когда я рассказывал о М. Г. Чентимирове, которого знаю более 40 лет как энергичного человека, новатора и умелого организатора строительства. Не обошли воспоминаниями и Великую Отечественную.

Сбалансировать народнохозяйственный план — это самый тяжелый вопрос в работе нашего комитета. Разрешение его упирается в отсутствие средств, материальных ресурсов, в несоответствие объема товарооборота покупательной способности населения. Мы еще и еще раз посмотрели и уточнили программу производства, изыскали резервы роста производительности труда во всех отраслях, где это можно сделать. Уточненный проект плана заново обсуждался в отраслевых и сводных отделах. И тут многое зависело от тех специалистов, которые занимались этими проблемами.

Вот, скажем, была у нас начальником подотдела балансов Скородумова Мария Фроловна. Она и хозяйство знала, и запросы потребителей. Знала, где и на что можно рассчитывать. Для министерских работников Скородумова — непререкаемый авторитет. С ней не поспоришь. Или Волосатое Николай Васильевич, начальник подотдела строительных материалов. Он хорошо разбирался в состоянии дел на основных стройках страны. И таких специалистов в то время в Госплане СССР было немало.

В результате коллективных усилий, горячих споров и столкновений с министерствами и ведомствами, мы все-таки добились соотношения, при котором обеспечивалась возможность расширенного воспроизводства.

После доработки проекта плана мы повторно рассмотрели его на заседании коллегии и, утвердив, представили в правительство.

А. Н. Косыгин, знакомясь с уточненным проектом, спрашивал, кто прорабатывал тот или иной раздел, кто из специалистов принимал непосредственное участие в пересмотре конкретной позиции.

Я рассказывал, как и за счет каких ресурсов мы предусматриваем обеспечить темпы роста производительности труда, опережающие темпы роста зарплаты.

— Ну вот видите, Анатолий Георгиевич, — обратился Косыгин к своему помощнику Карпову, — а вы говорили, что в Госплане нет думающих людей.

На бесстрастном лице Алексея Николаевича не было и тени улыбки, лишь в голосе послышались нотки одобрения, когда он проговорил:

— Ну что, Николай, стоило поработать, посоветоваться с людьми — и получился неплохой результат.

А через два дня Брежнев пригласил Косыгина, Подгорного и меня к себе на дачу в охотничье хозяйство в Завидово для обсуждения проекта народнохозяйственного плана.

Обсуждение заняло у нас два дня, и мы ночевали на даче. Надо отметить, что у Леонида Ильича не хватало терпения детально разобраться в проекте плана, и он иногда принимал непродуманные решения, не увязывая их с возможностями государства, интересами тех или иных отраслей. Не любил он также слушать, когда я называл большое число показателей плана. И в тот раз он остановил меня и сказал:

— Николай, ну тебя к черту. Ты забил нам голову своими цифрами, я уже ничего не соображаю. Давай сделаем перерыв и поедем охотиться.

Мы с Брежневым сели в лодки с егерями и поплыли охотиться на уток. Косыгин с Подгорным углубились в лес, сказав, что пойдут на лося, но вернулись ни с чем.

Во время обеда мы рассказывали им о том, сколько каждый из нас подбил уток. Наибольшие трофеи были у Брежнева, как у старого, опытного охотника. После обеда мы продолжали работу над планом и закончили ее на следующий день.

Через несколько дней на заседании Политбюро ЦК партии Брежнев заявил, что «два дня слушал Байбакова, а теперь спать не может», но представленный нами проект народнохозяйственного плана поддержал.

Как правило, Косыгин в пору своей активной деятельности ставил перед министерствами и Госпланом ряд требований, давал разные поручения по дополнительному обоснованию того или иного проекта. Когда же Алексей Николаевич тяжело заболел, исполнять его обязанности было поручено первому заместителю Председателя Совета Министров СССР Н. А. Тихонову. И вскоре стало возникать много нерешенных вопросов. Причиной тому явились как халатность и нераспорядительность аппарата, падение дисциплины сверху донизу во многих отраслях, так и ослабление контроля за выполнением принимаемых решений.

Все эти обстоятельства, как я уже сказал, усугублялись болезнью Косыгина, который несколько месяцев находился в больнице после одного трагического случая. Коротко расскажу о нем.

В выходной день на даче в Архангельском Алексей Николаевич сел в байдарку и поплыл по Москве-реке. Было жарко и солнечно, а он был без головного убора. От солнечного удара он потерял сознание, байдарка перевернулась. Охрана следовала по берегу реки, что осложнило дело: когда его вытащили, то долго не могли откачать. В течение двух суток Алексей Николаевич не приходил в сознание, да и потом затянувшееся на месяцы лечение в больнице не позволяло ему приступить к делам. Выйдя на работу, Косыгин долго еще восстанавливал работоспособность.

Как-то в одной из бесед, шутя, он спросил меня:

— Скажи, ты был на том свете?

Я ответил, что не был и не хотел бы там быть.

— А я там был, — печально сказал Косыгин и, глядя перед собой, добавил: — Там очень неуютно.

К сожалению, после этого случая он так полностью и не оправился. Недолго проработав, Алексей Николаевич вышел на пенсию и в 1980 году скончался.

Вспомнил, как в конце 70-х годов Алла Борисовна изъявила желание дать концерт у нас в Госплане, но при одном условии, что на нем будет присутствовать председатель Госплана. Вполне естественно, я задал вопрос: «А что она хочет от меня?» Ни секретарь парткома, ни председатель профкома Госплана не знали. Учитывая желание коллектива послушать популярную певицу, я, несмотря на свою занятость, дал согласие. Через несколько дней состоялся ее. концерт. Пропев около часа под аккомпанемент ансамбля, она села за рояль и в течение тридцати минут исполняла свои произведения. Все были в восторге от ее исполнительского мастерства и, поблагодарив Аллу Борисовну, проводили ее на машине домой.

Я, конечно, был удивлен, что она не обратилась ко мне ни с какой просьбой. Но через пять дней мне доложили, что Пугачева просит принять ее. Я дал согласие.

За чашкой чая Алла Борисовна изложила свою просьбу — выделить ей около ста тысяч инвалютных рублей для покупки за рубежом музыкальных инструментов и световой аппаратуры. Я вначале пытался отвертеться, мотивируя трудностями с валютой, но под ее энергичным нажимом позвонил министру культуры П. Н. Демичеву, и, посоветовавшись, мы нашли возможность помочь.

Примерно через полгода после того памятного разговора я получил приглашение от Пугачевой в Театр эстрады на концерт.

На сцене ослепительно сверкала новейшая музыкальная аппаратура. Правда, из-за грохота оркестра и световых эффектов я был вынужден пересесть с первого ряда на свободное место в десятом ряду, но в итоге получил большое удовольствие от концерта.

Теперь Алла Борисовна Пугачева известна не только у нас, но и за рубежом. Она с лихвой окупила те средства, которые мы с Демичевым «наскребли» для ее оркестра.

Все меньше остается таких деловых людей из числа «старой гвардии», как Устинов, с кем мы были в хороших отношениях еще с тех пор, когда при Хрущеве он возглавлял ВСНХ. Нет уже Малышева, Ванникова, Первухина, Вахрушева, Мазурова, а накануне отлета на Дальний Восток простился я и с Петром Фадеевичем Ломако, у кого принял Госплан в 1965 году. На траурном митинге на Новодевичьем кладбище в числе других выступил и В. И. Долгих, бывший секретарь ЦК, который когда-то работал директором Норильского горно-металлургического комбината и был в подчинении у Ломако (тогда — министра цветной металлургии). Выступая, он сказал об огромном вкладе Петра Фадеевича в развитие этой отрасли.

По русскому обычаю, каждый бросил горсть земли на гроб. Затем на холмик возложили цветы.

После траурного митинга я подошел к супруге Ломако:

— Не убивайся… К сожалению, это естественный процесс. Из всех «сталинских» наркомов я один остался.

Когда все стали расходиться, мы с Долгих отошли в сторону поговорить. Владимиру Ивановичу только что исполнилось шестьдесят пять. В Секретариате ЦК он занимался топливно-энергетическим комплексом, на заседаниях Политбюро часто отстаивал свои позиции. О нем все были хорошего мнения, но, видимо, не сработался он с новым руководством, и его отправили в отставку. Впрочем, как и многих министров, которые могли бы еще работать и работать. У них — знание отрасли, опыт, а их, добросовестных и дисциплинированных, спровадили на пенсию. Между прочим, В Швеции, на которую ныне часто кивают, не спешат расставаться с менеджерами пенсионного и предпенсионного возраста: они быстрее принимают решения, чем молодые.

Поговорили с Долгих о моей предстоящей поездке на Дальний Восток, о тревожном положении с энергоресурсами в этом регионе, о резком сокращении финансирования работ в отраслях группы «А». Владимир Иванович так же остро, как и раньше, реагировал на все события. К нам подошли бывшие министры черной металлургии, угольной промышленности, машиностроения и другие. Поговорили о нынешних делах, об ошибках, которые были допущены, — словом, о наболевшем. Старые кадры остались солидарны друг с другом. Постояли, поговорили и разошлись.

Я же пошел проведать могилу жены. Помыл мраморный памятник, посетовал на то, что все меньше остается старых друзей».

Ничто само по себе ни хорошо, ни плохо. Масштабом хорошего или плохого является лишь сам человек, поэтому хорошо то, что приятно и полезно, плохо то, что приносит зло и вред. Результатом естественного состояния людей (когда каждый человек имел бы право пользоваться всеми благами жизни) является война всех против всех. Поэтому разум требует, чтобы в интересах поддержания мира каждый подчинился бы большинству собрания или воле отдельного лица. Таким образом возникает государство. Граждане исполняют всякое повеление верховной государственной власти, даже если оно само по себе является плохим.