Кремлевские любовницы

ТАТЬЯНИН ДЕНЬ

Бальзак писал: «Любовь — это удивительный фальшивомонетчик, постоянно превращающий не только медяки в золото, но нередко и золото в медяки».

Вокруг красивых, незаурядных людей рождались такие же красивые легенды, передаваемые, как по испорченному телефону, из уст в уста. Это добавляло в рассказы несуществующие подробности и сомнительные факты. Писатели-биографы, берущиеся отделить ядро от шелухи, иногда бросались в крайности и начинали безжалостно обнажать скандальные подробности романов.

Татьяна Окуневская начинала свою профессиональную и личную жизнь королевой. Ею она была везде: на экране, на сцене, в жизни. Вокруг нее всегда было много мужчин, готовых положить к ее ногам и партбилет, и карьеру. Все поклонники ее страстно обожали. Она действительно была красивой, эксцентричной и независимой. Из-за нее потеряли голову югославский посол Владо Попович, маршал Тито. Последний звал ее в Югославию, где обещал золотые горы. Дай она согласие, он подарил бы ей дом в Загребе и собственную киностудию. На спектакли от его имени приносили букеты из двух сотен черных роз.

Не остался равнодушен к Татьяниной красоте известный своей любвеобильностью Берия. Она дважды против собственной воли стала его гостьей. В первый раз он пригласил ее будто бы для выступления на концерте. После того, как концерт не состоялся, Берия ее попросту изнасиловал. Во второй раз он уже ничего не придумывал. Однако ослушаться она не могла — это означало смерть.

От сталинских застенков Окуневскую не спас никто. Она была объявлена иностранной шпионкой и отправлена на допросы к Абакумову — палачу не по профессии, а по призванию. Пытками и лишениями он пытался добиться от нее согласия на интимное общение с ним. Но она предпочла пройти все муки ада.

Окуневская общалась со многими знаменитыми писателями, поэтами, актерами. Она любила свою профессию, любила людей. Благодаря браку с Борисом Горбатовым — секретарем Союза писателей и лауреатом Сталинской премии, она попала в общество писательско-артистической номенклатуры. Пост мужа открывал большие возможности для улучшения материального положения: это и новая квартира, и дача в Серебряном Бору, и лучшее медицинское обслуживание. Она часто посещала кремлевские приемы, общалась с партийной элитой страны.

Но это была только одна сторона ее жизни. Другая же — мрачная и безнадежная: бабушка и отец Татьяны были репрессированы. Сама Окуневская провела в сталинских лагерях 6 лет. Они вымотали ее, лишили здоровья — в общем, сломали всю жизнь. Несмотря на опухшие ноги, отсутствие жилья и полное одиночество, дух ее оставался крепким, и она, вернувшись, становится писательницей. Ей есть что сказать людям: она может рассказать правду о сталинской эпохе. Ее мемуары дают ощущение того, что вместе с ушедшими временами возвращаются и люди, возвращается и сама она — молодая и красивая Татьяна, женщина, которую предавали и любили, ненавидели и восхищались.

Первая поездка Татьяны за границу оставила глубокое впечатление в душе. Она поняла, что та тревога, которая сквозила в наших фильмах о загранице, несколько далека от истины. Она воочию увидела свободную страну и свободных людей. По возвращении она долго не могла избавиться от ощущения ущербности нашего духа и, может быть, поэтому она отличалась эксцентричностью суждений и оригинальным мировоззрением.

Одним из первых, кто позвонил Татьяне после ее приезда из-за границы, был Берия. От его противного хихиканья ее начало подташнивать. На это раз он опять прибегнул к хитрости, чтобы выманить ее из дома и отвезти к себе на дачу. Ровно в 23 часа к ее дому подъехала машина. Вышедший офицер грубо затолкал Татьяну на заднее сиденье. Там был Берия. О том, что он был охотником за женскими телами, Татьяна знала не понаслышке, и она понимала, зачем и куда ее везут. Машина рванула с места.

Берия продолжал мерзко хихикать, и когда они уже выехали за город, он признался, что обхитрил ее… Единственная мысль, которая пульсировала в голове у Татьяны: «Убью его! Убью его! Убью!» Ничего подобного, конечно, на самом деле совершить было невозможно. Ее привезли в двухэтажный дворец с зимним садом. Офицер испарился. Его заменила горничная, с презрением глянувшая на гостью.

За столом Татьяна сидела молча. Ничего не пила и не ела. Берия же, напротив, ел руками, много пил. Наконец, насытившись он схватил девушку, раздел и поставил на стол. Это была страшная, унизительная картина. Безобразный, жирный Берия не отрывал своих маленьких мерзких глазенок от Татьяны. Он хрипел, задыхаясь от счастья. Вероятно, так хрипит дикий зверь, поймавший свою жертву.

Ночью он исчез. Но недалеко. Она чувствовала его присутствие где-то рядом. Татьяна, окаменев от унижения и ужаса, сидела в спальне.

Назад возвращались на той же машине. Он по-прежнему был игрив и нагл. Неожиданно Берия заговорил о Тито. В едкой форме поинтересовался, как ей жилось в Югославии. Затем он взял девушку за подбородок, но встретил поток ненависти, струящийся из ее глаз. Это несколько охладило тирана.

— Что вам надо?' — заревел он. — Я второй раз с вами, и это честь для вас, я за ваш поцелуй многое могу для вас сделать! А что, спать и целоваться с этим дураком Горбатовым, вонючим жидом, трусом, карьеристом, приятнее?! Ха-ха.

Татьяну просто вытолкнули из машины возле ее подъезда.

Профессиональная жизнь складывалась лучше. Татьяна сыграла немку-иммигрантку в пьесе американской писательницы и драматурга Лиллиан Хелман. Причем игра была настолько удачной, что актриса удостоилась похвалы самого автора.

Постепенно Татьяна начинает приходить в себя после посещения Югославии Начинает замечать окружающих, приглядываться к городу. Он потрясает ее своими переменами, причем в худшую сторону. Она чувствует наплыв странных чужих людей. Между ними идет постоянная война за комнаты, квартиры. Законные владельцы никак не могут заселиться в оставленные перед эвакуацией жилища. А хлынувшее в столицу Подмосковье грубо, поспешно завладевает всем, что попадает под руку…

Неожиданно в Москву прилетает маршал Тито. Татьяна по газетным публикациям следит за его встречами, интервью. Татьяну приглашают на прием, посвященный Тито, но не в официальную резиденцию, а в ресторан гостиницы «Метрополь». Там ее ждет шикарный банкет…

Ее потряс внешний вид маршала. Мундир, который был на нем одет, делал Тито еще более привлекательным. Посол Попович, встречавший гостей, двусмысленно сжал ее руку и, давая понять, что он знает что-то важное, заглянул в ее глаза.

Воздух «Метрополя» напоен тонкими ароматами, смехом и музыкой, которая разливается в огромном пространстве зала. Знаменитый фонтан, служащий частенько бассейном для сильно перебравших дам и джентльменов, искрится разноцветными блестками. Наконец свет гаснет. Начинаются танцы. Вместо люстр включается серебристый шар, который разбивает потоки света на мириады мерцающих огоньков.

Зазвучал вальс. Тито, взволнованный и возбужденный, направился к Татьяне. Пары расступились, давая простор для одной-единственной: партнер в мундире с золотом и блистательная партнерша в алом панбархате. Тито был великолепным танцором. Так держались с дамой только царские офицеры.

Во время танца маршал сделал ей странное предложение. Он хотел, чтобы Татьяна переехала жить в Югославию. Он попытался объяснить ей, что как бы он ни хотел, но жениться на ней он не может, так как народ вряд ли примет его женитьбу на иностранке, в особенности, в данный период, когда политическая ситуация в Югославии нестабильна. Но в то же время, если бы она поехала туда одна, он сделал бы все, чтобы она ни в чем не нуждалась.

— Я все продумал. — сказал он. — Вы видели, как к вам отнесся народ, вы забудете все тяготы..

Татьяна понимала, что она никогда не примет этого предложения, и поэтому ответила:

— Я не могу уехать из своей страны… Но у меня тоже есть идея: приезжайте вы к нам, вам будет уготовано шикарное место в ЦК. Улыбайтесь. Мы же говорим по пустякам.

Тито попросил у нее разрешения прийти на спектакль, но Татьяна понимала, что это невозможно, театр в котором она играла, не имел правительственной ложи и принять такого высокого гостя не смог бы.

Танец заканчивался. В воздухе повисло волнующее напряжение. Тито в последний раз предпринял попытку уговорить ее переехать жить в Югославию, а на случай, если она вдруг согласится, посоветовал передать о своем решении Владо.

Свет зажегся, присутствующие зааплодировали. Маршал подвел Татьяну к Борису. Ей было очень неприятно видеть сиявшего от счастья мужа, заискивающе смотревшего на маршала. Наутро до Татьяны дошла радостная новость Тито пригласил их театр приехать в Югославию. Берсеньев был на седьмом небе от счастья.

— Вы представляете, восторженно кричал он в трубку, — мы наконец вырвемся за границу! Видите, какой успех у спектакля!

Вдохновленные известием актеры играли в тот вечер блистательно. После пятого акта, когда занавес закрылся, зал буквально захлебнулся шквалом аплодисментов, актеров засыпали цветами Среди прочих восторженных зрителей был и Владо. Они встретились глазами. Татьяна тут же отметила про себя, что он удивительно красив Она подумала, как умело он носит мундир, как хорошо держится. Именно в этот вечер она получила от Тито знаменитую корзину черных роз.

Маршал покинул страну. Больше они не виделись. Но всякое ее появление в главной роли отмечалось корзинами теперь уже кроваво-красных роз. Вместе с волнующей романтикой эти цветы породили массу сплетен, очернили ее имя и развили идиосинкразию к запахам у матери.

Свой дом… Как давно она мечтала о нем. В нем она могла быть полновластной хозяйкой, общаться с тем, с кем она хотела общаться, и отмечать свой любимый Татьянин день. Теперь этот дом у нее был.

Деятельность мужа привела к тому, что на них посыпались блага, словно манна небесная. Они отдыхали в Переделкино, лечились в кремлевской больнице и получали продовольственные пайки, содержащие немыслимые для тех времен деликатесы.

Меньше всего Татьяне хотелось посещать больницу, но с легкой руки ее шофера Юрки, разбившего «мерседес», а заодно и ее, она все-таки туда попала. Ссадина была ерундовой (рассечена бровь), и то количество заботы, которое она встретила в больнице, просто поразило ее.

Белобрысый, курносый 19-летний Юрка попал в эту аварию по глупости. Обычно он возил Татьяну на «москвиче», но когда тот забарахлил, Юрке пришлось пересесть на «мерседес». Эти обе машины, конечно, здорово отличались друг от друга и Юрка просто не учел этих обстоятельств.

В 6 часов утра они возвращались с ночной съемки. Погода была мерзкая холодная. Татьяна сидела на переднем пассажирском сиденье. По дороге домой им пришлось пересекать трамвайные пути. Юрка решил что успеет проскочить через рельсы, прежде чем показавшийся вдали трамвай доедет до этого места. Однако, когда автомобиль переезжал через вторые рельсы, мотор неожиданно заглох. Трамвай словно лишенный управления, несся прямо на них. Юрка бросился к нему, стал размахивать руками, но трамвай будто был без водителя. Отскочив в сторону, Юрка не своим голосом крикнул Татьяне, чтобы она выскакивала. Та успела только открыть дверцу — и ее ударом выкинуло в сугроб.

Чуть позже выяснилось, что вожатая просто задремала, а когда очнулась сделать было уже ничего нельзя. Протокол составлять не стали — пожалели женщину.

Карьера Бориса развивалась как нельзя лучше. Он получил Сталинскую премию за «Непокоренных». Татьяна нашла это очень странным, так как не считала «Непокоренных» каким-то особенным произведением Она понимала, что премию он получил только потому, что умудрялся издавать эту книгу огромными тиражами на всевозможных языках.

Татьяну несколько обескуражили вдруг свалившиеся на их голову блага. Борис приносил ей самые невероятные пропуска. Один из них: «Пропуск на паперть Богоявленского патриаршего собора на праздник Пасхи». Она и не представляла о существовании таких пропусков. Обычно они выдавались православному дипкорпусу, но иногда еще и тем, кто мог достать их по блату.

Приемы не очень-то радовали ее. Единственное, что там было привлекательным — это еда и питье. Сами же люди, несколько напряженные, неумеющие общаться, подозрительно встречающие всякого нового, отталкивали ее. Незаметно для себя она сравнивала эти приемы с приемами за границей, где все было продумано до мелочей. Вплоть до того, что переводчики появлялись именно тогда, когда нужно было, и там, где необходимо. Ни у кого не возникало проблем с общением. Люди вели себя спокойно и раскованно.

Татьяна очень любила обращаться к опыту прошлых лет. Она болезненно воспринимала современную ей интеллигенцию и видела, как невыгодно та отличалась от интеллигенции дореволюционной. Она видела обласканных правительством выскочек-писателей, художников, специализирующихся в написании портретов членов ЦК Ее охватывал ужас, когда она не могла найти в интеллигенции тех настоящих, предопределяющих черт, которые и позволяют назвать человека интеллигентом.

Современное ей высшее общество представляло собой группу однообразных вождей, их жен и детей. Они все были одинаково неприятны ей. В глазах Татьяны они были серыми, с пустыми глазами и лицами, лишенными каких бы то ни было человеческих страстей. Говорить с ними было сложно и неинтересно. Творческая интеллигенция с течением времени становилась похожей на них. Не исключением были и Борис, и Садкович, и Костя Симонов. Идеология изменила их не в лучшую сторону.

Куда с большим удовольствием она посещала приемы, устраиваемые Всесоюзным обществом культурных связей с заграницей (БОКС). Там собирались, как правило, по-настоящему воспитанные, интеллигентные люди, витал совершенно другой дух. Этом воздухом хотелось дышать и наслаждаться. Старинный особняк нежно-голубого цвета, в котором находился БОКС, уже сам по себе располагал к приятному общению. Все здесь — деревья, гардины, мебель, свет — настраивало на духовность. Именно здесь Татьяна встретила Зою Федорову — актрису прошлого поколения. В тот момент у Зои был роман с американским морским офицером. Это была на удивление красивая пара. Они не стеснялись своей любви и не скрывали ее.

Здесь же Татьяна встретила своего давнего возлюбленного — выдающегося советского пианиста Гилельса. Он был искренне рад встрече. На Татьяну сразу нахлынули воспоминания. Много лет назад они встретились в Горьком, и талантливый пианист полюбил ее на всю жизнь. В эту встречу он признался, что не пропускал ни одного спектакля с ее участием, по нескольку раз смотрел фильмы, в которых она снималась. Он следил за всеми переменами в ее жизни. Знал о муже, дочери, ее поездках за границу, любви к ней Тито. Татьяна испытывала к Гилельсу такие же нежные чувства и могла бесконечно слушать музыку, рождавшуюся под ого волшебными пальцами.

Однажды Татьяна, забеременев от Бориса, решила во что бы то ни стало избавиться от ребенка и сделала аборт у какого-то кустаря.

И вот она снова попала в Кремлевку. Ее откачали. Едва-едва, но откачали. Татьяну стали мучить кошмары, тревоги, она впадает в депрессию, ей чудились странные вещи. Вытащивший ее с того света доктор Корчагин предложил обратиться за помощью к психиатру — пожилой еврейке. Вопреки ожиданиям, врач оказалась холодной и безразличной. Она чуть ли не открытым текстом сказала больной: «Что, с жиру бесишься?» Татьяна расстроенная пошла к своему доктору. Он как мог утешил ее, говоря о том, что нельзя винить эту женщину. Через ее руки проходит вся гниль нынешней власти, и особенно невыносимо общаться с женами партийных боссов. Эти крестьянские девки в коронах и соболях представляли из себя настоящий театр абсурда. В большинстве своем они были здоровы, больница же для них служила эдаким развлечением. Тем более, что меню здесь не уступало меню в ресторане «Националь». Среди них трудно было найти действительно умное, обаятельное лицо, даже красивые черты не могли скрыть неприглядной сути.

Пока Татьяна лежала в больнице, она порядком устала от бесконечных назойливых приставаний этих женщин, которые ради престижа постоянно искали знакомства с ней.

Татьяна очень тяжело пережила этот аборт. У нее пропал аппетит, пропало желание видеть людей и вообще жить. Она не могла найти оправдания для себя. Ситуацию усугубило и общество неприятных для нее людей, находившихся в больнице. Выписавшись, она уехала в Переделкино.

Татьяна всегда тяжело переживала непонимание, зависть, обращенную к ней. На одном из приемов, где она была вместе с Валей Серовой, до ее ушей донесся чей-то громкий шепот. Говоривший явно надеялся на то, что она это услышит: «Две продажные суки продали свою красоту и талант цековским холуям».

Только неимоверным усилием воли она заставила себя сдержаться. На всеобщее счастье заводная Валя этого не слышала. Иначе непременно бы устроила скандал, а может быть, даже и побила обидчика. Вот бы иностранцы повеселились.

Оскорбитель специально улучил момент и произнес свою бестактность так, чтобы не слышали мужья. Хотя, по правде говоря, они вряд ли чем-нибудь бы помогли.

Отношения с Борисом постепенно усложнялись. По вышедшему новому закону, незарегистрированные браки официальными не считались. А Татьяна с ним расписана не была. И желанием огромным посещать казенное заведение, называемое загсом, не горела.

Она не хотела уподобиться потоку молодоженов, терпеливо выслушивающих фальшивые напутствия чиновницы с равнодушным лицом, а затем по одному и тому же сценарию, под одну и ту же музыку надевающих обручальные кольца на пальцы друг друга. От всего этого ее коробило.

Как уже говорилось, единственным местом, где она отдыхала душой, были приемы в ВОКСе. Об одном из них она вспоминает так: «…когда подъехало много машин и мы все пошли через скверик, хлынул проливной дождь. Мы влетели в холл, отряхиваясь, хохоча, сама собой сложилась непринужденная обстановка».

Она любила общество «старых звезд». Татьяна искренне восхищалась великой русской певицей Неждановой и главным режиссером Большого театра Головановым, для нее они были образцом для подражания. Она считала их неповторимыми и недосягаемыми в величии таланта.

Однажды она разглядела в толпе присутствующих Владо Поповича. После короткого общения с ним ее долго не оставляла мысль, что посол уже давно перестал действовать от имени Тито — похоже, он сам заинтересован в близких отношениях с ней.

Это не огорчило и не обрадовало ее. Татьяна готовилась к гастролям по Югославии. Она знала: ее там ждут.

Но планам этим не суждено было сбыться. По каким-то невероятно нелепым причинам ей и артисту Иванову было отказано в открытии визы. Иванову потому, что он бог знает сколько лет назад был женат на иностранке, а Татьяне потому, что она уже в Югославии была. Берсеньев не находил себе места: с одной стороны, ломался спектакль; с другой — он понимал, кто и зачем устроил эти гастроли в Югославию. Татьяну же такой поворот дел избавил от лишних объяснений с Тито.

Как раз в это время ее мужа с группой журналистов отправили в Японию. Она еще и не знала, что в ее жизни наступил, быть может, самый романтический период.

Незадолго до поездки Борис устроил ей очередной неприятный разговор. Все сводилось к тому, что она должна быть осмотрительнее в высказываниях, повежливее в разговорах с государственными людьми и, в конце концов, она просто обязана вступить в партию!

Татьяну этот разговор только рассмешил. Конечно же, она не была настолько наивна, чтобы не понять, о чем говорит Борис. Но ей было очень трудно переступить через себя, уподобиться этим мерзким подобострастным физиономиям. Она хотела быть свободной в суждениях и поступках. Ее только радовало, когда Борис говорил, что она не такая, как все, «не наша». Она этим гордилась. Очень удивило и обидело Татьяну в этом разговоре то, что муж ничего не сказал по поводу отказа ей в визе. Именно об этом она тогда думала. Она смотрела на распаленного монологом Бориса и никак не могла понять, что же на самом деле на душе у этого человека. Ей виделась там пропасть, заполненная ложью и лицемерием. Эти два качества генеральной линией прошли через всю его жизнь.

Борис продолжал уговаривать ее: «На носу 30-летие Советской власти, вы же играете главную роль в юбилейном спектакле и вы единственная не получите звание…»

Татьяну же в этот момент больше беспокоило то, что она будет делать, если после отъезда Бориса снова позвонит Берия. Ее возмущали слова мужа. Однако она решила не расстраивать его перед поездкой в Японию и пообещала подумать над его словами.

Звонок Владо Поповича не был для нее неожиданным. По телефону он сообщил ей, что маршал уполномочил его поговорить с Татьяной по поводу очень важного дела.

Они встретились в небольшом кафе, так как это было хоть какой-то гарантией, что их не подслушают. Владо был явно чем-то взволнован. Оказалось, что маршал, удивленный и возмущенный ее отсутствием на гастролях, намеревался поднять скандал. Татьяну встревожило это. Она знала, что любой скандал по этому поводу может пагубно отразиться на ее судьбе. Она попыталась объяснить это Владо, и тот на удивление быстро ее понял и согласился с ней.

— Но маршал спрашивает, — продолжил он, — о вашем переезде в Югославию… Вы уверены, что не поедете?

— Нет, я не передумала, я буду жить в своей стране.

Владо эти слова еще сильнее заволновали. Татьяна отметила, что в своем волнении он удивительно красив. Чистокровный черногорец, взявший от своего народа все самое лучшее, боевой генерал, он был удивительно привлекателен в этот момент. Наконец, собравшись с мыслями, Владо начал говорить:

— Простите мне все — и бестактность, и вмешательство в личные отношения с маршалом. Я потерял голову, я впервые люблю, люблю вас всем существом, безоглядно, с первых кадров вашего фильма. Я сам прилетел в Белград к вашим гастролям, я не сумел даже придумать предлога…

Это было начало красивого романа. Татьяна не могла поверить, что все это происходит с ней. Ничего подобного в своей жизни она не ощущала. Владо постарался превратить их встречи в сказку. Он нашел домик, в котором все было пронизано его заботой и любовью. Собираясь на свидание, Татьяна испытывала юношеское волнение, всякий раз это было трепетное ожидание встречи..

Друзья поражались, замечая, как она изменилась: еще более похорошела, глаза светились счастьем и вдохновением. Домашние Татьяны полюбили Владо.

Однако всему хорошему когда-то наступает конец. Близилось возвращение Бориса из командировки. Владо начал все чаще заговаривать о том, чтобы Татьяна ушла от мужа. Может быть, она бы и сделала это с удовольствием, но Владо вдруг повел себя каким-то странным образом. В одночасье из мягкого и ласкового он превратился в грубого и настойчивого. И когда к нему пришло понимание, что он собственными руками рушит свое счастье, Владо совсем потерял голову. Он пытался воздействовать на Татьяну через ее друзей и знакомых, обещал поговорить с Борисом. Он умолял Татьяну переехать в гостиницу, но получил отказ. Несмотря на это, он снял для нее в гостинице «Москва» номер «люкс». С Борисом он все-таки поговорил, но содержание этой беседы никому не известно. Этот разговор поставил точку на их встречах. Но Борис никогда не упрекал Татьяну Владо.

После они еще неоднократно встречались на приемах. Для обоих это было мучительным испытанием. Владо пытался вернуть Татьяну. Молодая женщина мучилась теми же желаниями. Ей было больно видеть его рядом, но не иметь возможности обнять его, говорить с ним. Она хотела каждый день видеть его улыбку, она помнила все: его привычки, походку, манеру держаться… Татьяна понимала, что справиться с этим выше ее сил, поэтому ей нужно было одно: чтобы Владо исчез. Она и хотела, и боялась этого. Сердце переполняли прежние желания, но умом она понимала: лучше будет, если Владо отзовут и он вернется в Югославию. Другого выхода не было.

В один из Татьяниных дней к ней в гости на новую квартиру приехал брат. Она едва узнала его. Он сильно изменился, похудел, глаза ввалились, волосы стали почти седыми. Заметив ее встревоженный взгляд, Лев попытался подбодрить сестру, мол, ничего страшного, небольшая усталость от поездки. Она понимала, что все далеко не так просто.

В Минске, где он жил, опять началась «охота на ведьм», и Лев очень рисковал снова попасть в немилость властям: лишиться прописки и в 24 часа покинуть квартиру. Татьяна с братом не виделась два года. Им было о чем поговорить. Лев был единственным человеком в мире, с которым она могла быть до конца откровенной, рассказать ему все, как на исповеди. Он молча слушал ее и, как в детстве, гладил своей старшей рукой ее шелковые волосы. В тот вечер Татьяна так и не решилась спросить у Льва о его невесте Люде Врангель, о жене Ирине. Эти женщины исчезли из его жизни в тяжелые минуты лишений.

К чести своей, Лев не потерял чувства юмора, он по-прежнему веселил Татьяну анекдотами и дразнил, как в детстве, Татьянкой-обезьянкой.

Когда сестра рассказала об обществе, в котором она живет, о том, как тяжело ей найти общий язык с этими людьми, Лев попытался все превратить в шутку, дабы не усугублять мрачные мысли Татьяны. Они долго говорили о Владо. Наконец она могла излить душу, могла не прятать ни от кого своих истинных переживаний. Лев нежно заглянул ей в глаза:

— Бедняжка моя… Пришла любовь, подразнила, ушла… И все равно это счастье, что она заглянула…

Никола-Себастьян де Шамфор писал: «Когда мужчину и женщину связывает непреоборимая страсть, мне всегда кажется, что, какие бы препятствия ни разлучали их — муж, родня и т. д., — все равно любовники созданы один для другого самой природой, что они принадлежат друг другу по божественному праву, вопреки всем людским законам и предрассуждениям».