Кремлевские любовницы

ЖЕНЩИНЫ КАК ОРУДИЕ ПОЛИТИЧЕСКОГО ШАНТАЖА

Сталин, как известно, был весьма изобретателен в борьбе со своими явными и мнимыми врагами. Он не гнушался никакими средствами, в том числе и шантажом. Иосиф Виссарионович находился в состоянии постоянного сбора компромата на соратников.

Вот как это было, скажем, с Калининым. Михаил Иванович, не имея достаточно серьезного веса в политике, между тем славился обожателем молоденьких актрис. Одной из них была Татьяна Бах — известная оперная певица. Товарищ Калинин ублажал свою любимицу как мог: продвигал по служебной лестнице, задаривал подарками. Причем это были не цветочки с шоколадками. Одним из самых шикарных подношений было манто из соболя стоимостью в 37 тысяч рублей. Его когда-то носила императрица. И до того как перекочевать в гардеробчик Татьяны, манто хранилось в Кремле, среди царских ценностей. Само собой разумеется, что Михаил Иванович не купил его у государства.

В скором времени, после получения подарка, Татьяна в составе оперной группы театра собралась за границу. В список вещей, которые она хотела взять с собой, певица внесла и соболье манто. Озадаченные сотрудники ОГПУ направились к ней домой, чтобы выяснить, как столь драгоценная вещь попала к Татьяне. Поначалу та отпиралась, но когда ей пригрозили арестом, выложила все начистоту. Тут же позвонили Калинину. Высокопоставленный покровитель распорядился оставить в покое и актрису, и ее манто.

Но на этом агенты ОГПУ не успокоились — они поставили в известность Ягоду, своего непосредственного начальника. Ну а тот изложил суть дела Сталину. Иосиф Виссарионович распорядился представить ему подробную докладную записку и ничего по этому факту не предпринимать.

Это был отличный компромат, и им можно было воспользоваться в нужный момент.

Известный политический деятель Енукидзе и его товарищ, сотрудник наркомата иностранных дел, также были большими поклонниками искусства. Но в отличие от товарища Калинина они предпочитали балерин из московского Большого театра.

И надо сказать не без взаимности. Обе кремлевские шишки были весьма интересными мужчинами, да к тому же холостяками. Женщины общались с ними с удовольствием, видимо, надеясь заполучить в мужья.

Енукидзе, как истинный джентльмен, активно помогал своим любимицам. Двоим из них он выдал превосходные характеристики, снабдил приличной суммой и пристроил в советские торговые делегации, направлявшиеся за границу.

На его беду, обе девушки домой возвращаться не пожелали. И конечно же, информация об этом моментально стала достоянием пухлой папки Сталина, в которой он хранил компроматы.

Особого цинизма достиг прием личного шантажа в «деле врачей». Так как безупречная репутация именитых медиков не давала реального повода для нападок, его быстро состряпали. Ежову необходимо было добиться нужных показаний хотя бы от одного врача, далее можно было бы давить на остальных. И этой «первой ласточкой» стал профессор-кардиолог Плетнев. Это был один из выдающихся ученых, его именем назывались медицинские учреждения, среди его пациентов было немало выдающихся людей того времени. Выставить такого человека в дурном свете было делом нелегким. Пришлось прибегнуть к помощи женщины из НКВД, которую использовали большей частью для втягивания иностранных сотрудников в пьяные кутежи.

Ежов устраивает ее на прием к профессору. После нескольких визитов женщина вдруг поднимает шум, пишет разоблачающее заявление в прокуратуру. В нем она заявляет, что Плетнев три года назад во времена врачебного осмотра якобы укусил ее за грудь. Затем женщина начинает ходить домой к Плетневу и безжалостно третирует его дочь и домработницу.

Самым лучшим в этой ситуации Плетнев посчитал написать жалобу в милицию.

Там как будто бы посочувствовали и приняли факт домогательств к рассмотрению. На самом же деле ход дали контржалобе, которую написала на профессора шантажистка. Газета «Правда» по этому поводу опубликовала разгромную статью под заголовком «Профессор-насильник, садист». В ней подробно описывалось то, как профессор Плетнев 17 мая 1934 года в приступе сладострастия укусил за грудь пациентку. Это привело к неизлечимому заболеванию груди. Далее в статье говорилось, что Плетнев даже пытался лечить покалеченный женский орган, но убедившись в том, что у него ничего не получается, обратился в милицию. Кроме того, «Правда» напечатала отрывок письма пострадавшей. Его мы приведем дословно:

«Будьте прокляты, преступник, надругавшийся над моим телом! Будьте прокляты, садист, применивший на мне свои гнусные извращения. Будьте прокляты, подлый преступник, наградивший меня неизлечимой болезнью, обезобразивший мое тело!»

Следственные органы заводят на Плетнева дело. Профессором занимается отдел по особо важным делам Прокуратуры СССР.

Плетнев, конечно, не догадывался, что пациентка подослана НКВД Он был в отчаянии и не мог понять, зачем понадобилось этой женщине столь странно себя вести. На очной ставке он всячески пытался получить ответ, но тщетно — женщина упорно стояла на своем. Тогда Плетнев попытался найти понимание и поддержку у бывших пациентов — членов правительства, влиятельных особ. Он умолял помочь ему, но все напрасно. Никто не протянул ему руки.

Профессор превратился в подопытного кролика инквизиторов НКВД. А те засучив рукава внимательно наблюдали за его конвульсиями.

После недолгого разбирательства состоялся суд. Председательствовал на нем один из ветеранов НКВД. На суде профессор попытался еще раз восстановить истину. Он говорил о безупречной 40-летней практике, научных трудах. Но для судий это не имело никакого значения. Исход дела был предрешен заранее. Плетнева признали виновным и приговорили к длительному тюремному заключению.

Обычно газеты не освещали подобные дела. На этот раз они отступили от своих принципов и посвятили «садисту Плетневу» огромное количество публикаций. Тяжелее всего профессору было перенести разгромные, позорившие его имя статьи, подписанные вчерашними друзьями, учениками. Вряд ли они писали их искренне — скорее всего, не выдерживали тяжелого прессинга НКВД.

Очернение имени Плетнева было только частью большой игры, задуманной НКВД. Суть ее состояла в следующем.

В период с 1934 по 1936 год страна понесла несколько тяжелых утрат. Умерли один за другим видные политические и культурные деятели. Среди них, — член Политбюро Куйбышев, председатель ОГПУ Менжинский, писатель Горький и его сын Максим Пешков. Несмотря на то что они все умерли естественной смертью, Сталин решил использовать простое стечение обстоятельств в собственных целях. Он представил это как результат действий террористов-заговорщиков. Такая ситуация должна была вызвать возмущение народа и облегчить разоблачение и наказание «виновных».

Единственной сложностью, несколько затруднявшей исполнение задачи, было то, что обстоятельства смерти каждого из этой четверки были подробно освещены в газетах. Пресса регулярно публиковала заключения врачей, лечивших Куйбышева и Менжинского, и всем было известно, что они долгое время страдали грудной жабой и умерли от сердечного приступа. По поводу Горького все знали, что он с юных лет болел туберкулезом. А когда болезнь резко обострилась, вышло правительственное распоряжение ежедневно печатать бюллетень о состоянии его здоровья. После смерти на вскрытии врачи обнаружили, что у него работала лишь треть легкого.

При такой информированности населения только безумец мог попытаться выставить эти смерти как террористический акт.

Сталин не был безумцем, он просто твердо верил в то, что партия все может. Это подтверждают его слова, сказанные как-то Крупской. Мол, если она не начнет относиться к нему лояльно, то партия объявит, что женой Ленина была не Крупская, а Елена Стасова. И это были не пустые угрозы. Сталин действительно мог это сделать. Партия могла позволить себе все: перекраивать факты, убивать свидетелей и ставить на их место провокаторов, заниматься подлогами и применять силу тогда, когда это выгодно. Учитывая все это, можно себе представить, с какой легкостью естественная смерть выдавалась за убийство.

Не имеет значения, что однажды правительство объявило смерть Куйбышева, Менжинского, Горького и Пешкова естественной. Теперь можно все переиграть и выставить покойников злостно убиенными. Никто не станет перечить Сталину. Сказал: убили — значит убили. А насчет врачей, которые их лечили, то мы уже видели, как можно с ними поступить. Плюс ко всему их самих и объявили убийцами и членами троцкистского заговора.

Вместе с Плетневым Куйбышева, Менжинского и Горького лечили еще два человека: талантливый, широко известный врач Казаков и старший консультант медицинского управления Кремля Левин.

Вся эта тройка предстала пред «ясны очи» НКВД. А там их могли бы заставить сознаться даже в том, что они инопланетяне. После того как врачи прошли через руки следователей НКВД они «подтвердили», что проводили заведомо неправильное лечение, результатом которого стала смерть.

Главным в этом «заговоре» фигурировал Левин, Плетнев с Казаковым шли как соучастники.

Впервые в практике процессов стоял перед судом и «признавался» не замешанный ни в какие политические противоречия, совершенно чуждый государственному механизму человек.

Профессор Плетнев был всего лишь представителем огромной массы беспартийных, по которой прокатилась государственная машина, раздавила их, даже не заметив.

Скорее всего, Плетнев не совершил и сотой доли тех преступлений, которые вменялись ему в вину. Он случайно попал в сферу политического маневрирования и, сбитый с толку, стал жертвой большой игры, в которой правда или жизнь — ничто.