Кремлевские любовницы

«Я НЕ ИМЕЛ МОРАЛЬНОГО ПРАВА ЖЕНИТЬСЯ…»

Борис Бажанов — один из приближенных Сталина никогда не был фигурой однозначной и простой. Во многом только благодаря личным симпатиям «хозяина» он избежал репрессий во времена массовых чисток Его интеллигентность, не скрываемое свободомыслие привели к тому, что руководитель ОГПУ Ягода зачислил Бажанова в списки самых неблагонадежных людей и всячески пытался поймать его на чем-нибудь серьезном, однако тщетно. Ягода испытывал просто патологическую неприязнь к Бажанову. Последний в свою очередь относился к начальнику ОГПУ подчеркнуто презрительно. Ягода всегда подозревал Бориса в намерениях покинуть страну. А этого никак нельзя было допустить: Бажанов был напичкан секретной информацией, как рождественский гусь яблоками. И даже когда в 1925 году Борис ушел со своей кремлевской должности, слежка за ним не только не прекратилась, но даже усилилась.

Но несмотря на предпринятые ОГПУ меры, Борис Георгиевич в 1928 году все же покинул родину. Он вместе с приставленным к нему агентом ОГПУ нелегально пересек советско-персидскую границу на юге Туркмении. Задачей напарника было никоим образом не допустить этого. Ягода намеревался схватить Бажанова при непосредственной попытке бегства за границу, но в конце концов все пошло совершенно не по плану, и сталинский секретарь благополучно пересек рубеж, прихватив с собой агента.

Уже живя в Париже, Борис Бажанов анализировал ситуацию в ГПУ, делая вывод, что хотя формально во главе были еще Дзержинский и Менжинский, имевшие вес в партии и пользовавшиеся популярностью у народа, однако они в делах ГПУ особого участия не принимали. Истинным руководителем был Ягода — малоприятный тип, не имевший никакого авторитета в партии и полностью подчинявшийся ее аппарату. Такая ситуация была выгодна партийному начальству — оно хотело, чтобы ГПУ всегда и во всем ему подчинялось, при этом не имея никаких претензий на власть.

Ягода проводил политику, полностью соответствующую этим пожеланиям. Партийные лидеры, захваченные борьбой за власть, никогда не интересовались непар-тайным населением. Оно было отдано на растерзание ГНУ. Этот заслон отгораживал народ от власти, ликвидировал любые очаги политической активности в народных массах, и тем самым защищал партийную элиту от каких-либо угроз. Коммунистическая диктатура, получив неограниченные возможности, все сильнее и сильнее сжимала пальцы на горле народа.

Сам Ягода любил хвастать тем, что он может любого сделать доносчиком, даже самого закадычного врага власти.

«Кому охота умереть с голоду? — говорил он. — Если ГПУ берет человека в оборот с намерением сделать из него своего информатора, то как бы он ни сопротивлялся, он все равно в конце концов будет у нас в руках: уволим с работы, а на другую нигде не примут без секретного согласия наших органов. И в особенности, если у человека есть семья, жена, дети, он вынужден быстро капитулировать».

Вот с таким монстром приходилось бороться Бажанову, осуществляя одну попытку за другой покинуть страну. Когда это ему все же удалось, Борис обосновался в Париже. Там он занялся журналистской практикой — делом не очень прибыльным, но позволявшим довольно сносно жить. Тем более что Бажанов еще с ранней юности привык вести удивительно скромный образ жизни. У него не было вредных привычек, всем напиткам он предпочитал чай, пища ему нужна была лишь для того, чтобы поддерживать силы. Одевался он также очень скромно.

Такое поведение было крайне не типично для русской эмиграции, привыкшей вести беззаботный, порой расточительный образ жизни. Появление в их среде сталинского секретаря было явлением удивительным и неожиданным. Это был первый коммунист, с которым белоэмигранты столкнулись во Франции.

Но несмотря на все разногласия, было у Бажанова одно качество, вполне соответствовавшее «парижскому стилю», — он был, мягко говоря, не равнодушен к хорошеньким женщинам. Ни одна из них так и не стала мисс Бажановой. Он предпочитал быстро проходящую любовь в отелях спокойным семейным узам. Когда же друзья спрашивали его, почему он не обзавелся семейным гнездышком в России, он отвечал:

— Я не имел морального права жениться. Моя жена автоматически стала бы заложницей в глазах Сталина. Кроме того, она легко могла бы остаться вдовой.

И это заявление было горькой правдой. Борис несколько раз подвергался нападениям, всегда лишь чудом избегая летального исхода. Среди них были автомобильные аварии, вооруженный испанский анархист, ревнивый муж, с чьей женой Бажанов якобы имел связь…

Бажанов был умным и чутким политиком, умевшим ловко обходить расставленные ГПУ подводные камни. Известен случай, когда он, посещая курсы английского, познакомился с молодой латышкой Вандой Зведре. Она была женой крупного чекиста и жила в доме ГПУ на Лубянке. Завязался легкий роман. Ванда часто бывала в доме Бориса, а как-то пригласила его к себе. Борис пошел — уж очень ему хотелось посмотреть, как живут чекистские верхи. Мужа дома не было, и Ванда, объяснив, что он в командировке, предложила остаться на ночь. Это запросто могло быть провокацией. Неожиданно вернувшийся муж мог застрелить Бориса, а потом сказать, что не представлял, в кого стреляет. Бажанов все это понимал, поэтому под благовидным предлогом отправился домой.

Бажанов с легкой грустью признавался, что в Советской России у него был «только один роман» — с Аленкой Андреевой — 20-летней дочерью директора Путиловского военного завода. За свою недолгую жизнь девушка хлебнула немало горя: бежавший от красных отец умер с голоду, мать, не пережив этого, сошла с ума. Сама Аленка в 15-летнем возрасте примкнула к комсомольцам и приехала в Москву. В 17 лет Андреева вышла замуж за генерального секретаря ЦК комсомола Смородина. Комсомольский лидер влюбился в юную красавицу без памяти. Позже она стала работать в аппарате ЦК партии. Там они с Бажановым и познакомились. Чувство, охватившее Аленку, было настолько сильным, что она решила оставить своего мужа, но переехать к возлюбленному не решилась. Однако они по соседству: она — в доме Советов, он — в 1-м доме Советов.

Постепенно эволюционируя в своих взглядах, Бажанов начал планировать побег за границу. Ему, конечно, хотелось открыться во всем Аленке и обсудить с ней план совместных действий, но она была слишком идеологизирована, и Борис опасался элементарного непонимания с ее стороны. Тогда он решил прибегнуть к хитрости.

Бажанов перевел Аленку на работу в Наркомфин и там придумал ей командировку в Финляндию. Он рассчитывал, что на обратном пути они встретятся в Гельсингфорсе (Хельсинки), где он ей все и расскажет. Пусть она решает сама, как поступить: остаться с ним или вернуться в Москву. Таким образом, риск для нее сводился к минимуму. Если она возвратится домой, то тем самым явит полную лояльность правительству и абсолютную непричастность к планам Бажанова. По началу все шло так, как задумал Борис. Но как только дело пошло через ГПУ, посыпались одна неприятность за другой. Подписывавший все заграничные паспорта Ягода намеренно не хотел выпускать Бажанова. Он избегал аудиенций, по телефону Борису ничего толком объяснить не могли. Бажанов слегка занервничал — ему срочно необходимо было выехать за границу еще и потому, что он вез спортивную команду конькобежцев на ответственные соревнования в Тронхейм. Спортсмены имели все шансы на победу.

Поняв, что в ГПУ ему толку не добиться, Борис отправился к Молотову и изложил суть дела. Мол, Ягода намеренно тянет время, добиваясь того, чтобы команда опоздала на соревнования и поездка тем самым сорвалась. Далее Борис напомнил, что едет по постановлению оргбюро ЦК Этого оказалось достаточно. Молотов незамедлительно позвонил Ягоде, и уже через десять минут Бажанову был доставлен конверт с паспортом.

Но время было безнадежно потеряно. Команда прибыла в Осло вечером накануне дня первенства. Попасть в Тронхейм уже не представлялось возможным. Спортсменам пришлось принять участие в соревнованиях с более слабой командой. Время, которое они показали, оказалось лучшим не только в Осло, но и на мировом первенстве. Газеты еще долго спорили, кто же на самом деле оказался победителем.

В один из дней пребывания за границей Бажанов решил посетить норвежскую оперу. Там шла «Кармен». В антракте в фойе к нему подошла прелестная девица. Она не представилась, но все говорило о том, что это хорошо образованная и воспитанная особа. Девушка говорила по-французски и по-английски. Они решили беседовать по-французски. Собеседницу очень интересовали вопросы политики, культуры, литературы — в общем, как можно больше информации о Советах. Бажанов оказался в неловкой ситуации: поскольку он собирался остаться за границей, Борис тщательно избегал прямых вопросов, больше юлил и отшучивался. Увлеченная беседой девушка продолжила разговор и в следующем антракте. Между тем Бажанов заметил, что с его собеседницей весьма почтительно здороваются проходящие мимо знатные норвежские особы. На его вопрос, чем занимается юная леди, он получил весьма простой ответ «живу с родителями и учусь».

На следующий день в полпредстве Коллонтай вносит ясность в тайну юной собеседницы. Ею оказалась норвежская принцесса. Слух об инциденте дошел до самого Сталина, но каких бы то ни было серьезных последствий не имел.

Между тем пришла пора возвращаться. Борис прибыл в Гельсингфорс в надежде встретить Аленку. Однако там он выяснил, что Ягода паспорт ей не подписал и возлюбленная осталась в Ленинграде. Ничего не поделаешь — пришлось вернуться и Борису — в противном случае она могла бы пройти как соучастница, которой не удалось бежать. А это грозило расстрелом. Подставлять ни в чем не повинного человека Бажанов не стал. Ко времени его возвращения в Москву Ягода уже накатал Сталину очередную «телегу» на Бориса. Сталин никак не отреагировал. Возвращение Бажанова оставило Ягоду в дураках. Ни Сталину, ни Ягоде и в голову не пришло, что причиной возвращения явились обычные человеческие чувства.

Эти события окончательно убедили Бажанова, что бежать вместе с Аленкой ему не удастся. Поэтому он принимает тяжелое, но необходимое решение: оставляет любимую, ничего ей не объясняя.

Аленка переживала разрыв тяжело, но без истерик Зато ГПУ использовало ситуацию в своих целях. Одна из подруг Андреевой, являясь агентом ШУ, получив задание настропалить Аленку против Бориса, убедив ее, что Бажанов контрреволюционер и антибольшевик В результате взвинченная до предела бывшая возлюбленная, выполняя долг коммунистки, подала заявление на Бориса в ЦКК. Конечно, само по себе это заявление ничего не решало. Необходимо было получить разрешение Сталина. Чтобы вызвать Бориса в ЦКК Ягоде помог случай. Бажанов, несмотря на то, что Зиновьев, Каменев и Сокольников уже были в оппозиции, продолжал встречаться с последним. Сталина это не особенно смущало — оба они работали в Наркомфине и могли иметь какие-то общие дела. Но вот визит Бориса к Каменеву привел к нежелательным последствиям. Каменев пригласил его к себе и попытался завербовать в оппозицию. Бажанов отказался, но ситуацией тут же воспользовался Ягода и доложил о состоявшейся встрече Сталину. О чем беседовали Каменев и Бажанов, Ягода, конечно же, не знал. Сталин дал свое разрешение на то, чтобы вызвать Бориса в ЦКК и выслушать обвинения Андреевой. Если бы Бажанов тут же пошел к Сталину и передал суть беседы с Каменевым, дело могло получить совсем другой оборот, но он этого не сделал.

На ЦКК разгоряченная Аленка пыталась выставить Бажанова отъявленным контрреволюционером, любившим постоянно повторять: «наш обычный советский сумасшедший дом» либо же «наш советский бардак». Его лексикон и вправду содержал такие выражения, но по своему положению Бажанов мог себе позволить этакую легкую хозяйскую критику.

После Аленки взял слово Борис. Он повел себя как истинно благородный человек, не сказав в адрес Аленки ни одного дурного слова. Более того, Борис всячески пытался выставить ее не нервной обиженной женщиной, а убежденной коммунисткой, которая свято верит в то, что говорит.

Бажанов знал, что ЦКК все равно ничего не постановит без санкции Сталина. На другой день Борис пошел прямо к «хозяину» и между прочим сообщил о том, что ЦКК занимается какой-то ерундой, разбирая жалобы обиженной женщины, в то время как он стойко сопротивляется попыткам оппозиционера Каменева переманить его на свою сторону. Сталин удовлетворился этой беседой и приказал ЦКК оставить Бажанова в покое.

Как бы благополучно ни закончились все эти истории, они оставили память о себе. Весной 1926 года Борис предпринял очередную попытку вырваться за границу под самым благовидным предлогом. Бажанов в то время занимался основами теории конъюнктуры и ему для работы требовались материалы Кильского института мирового хозяйства в Германии. Он выхлопотал себе эту командировку от Наркомфина. Осталось только осведомиться у Сталина, не возражает ли тот. Вот тут-то его Иосиф Виссарионович и огорошил: «что это вы, товарищ Бажанов, все за границу да за границу. Посидите немного дома».

Такая ситуация могла означать только то, что больше он за границу не ездок Видно, Ягода все же добился своего, и Сталин начал подозревать Бориса.

Через несколько месяцев Бажанов окончательно убедился, что легально пересечь границу он уже не сможет. На коллегии Наркомфина стоял вопрос о замене финансового агента во Франции. Занимающий эту должность профессор Любимов подозревался в финансовых махинациях. Кто-то из членов комиссии предложил вместо неблагонадежного профессора назначить финансовым агентом Бажанова. Это предложение поддержал нарком Брюханов. Затем он, вероятнее всего, согласовывал кандидатуру с Молотовым и получил отказ.

Но Бажанов настроен весьма решительно и решает бежать во что бы то ни стало. Он постепенно отходит от работы в ЦК, все реже и реже старается попадать на глаза Сталину и Молотову. Затем некоторое время работает в Наркомфине и методично организовывает побег…

Аленка Андреева, кое-как успокоившись, вернулась к Смородину, который уже перешел на партийную работу и дослужился до секретаря Ленинградского комитета партии и кандидата в члены ЦК. В 1937 году он попадает в волну репрессий и его расстреливают. Аленка тоже не избежала этой участи и сгинула в подвалах ГПУ. Их малолетнюю дочурку после войны сослали.

Близость к власти редко проходит даром. Обычно за нее приходится платить очень высокую цену…