Летопись электричества - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Федор Леопольдович Вейтков (Глава 13. ПОДВИГ ПРОФЕССОРА) #15

Глава 13. ПОДВИГ ПРОФЕССОРА

ВЕСЬ МИР справедливо восторгался опытами Франклина с атмосферным электричеством при помощи воздушного змея.

Но в России об этом знали лишь немногие жители Петербурга, прочитавшие газетную заметку о знаменитом опыте американца Бенджамена Франклина:

«Никто бы не чаял, чтобы из Америки надлежало ожидать новых исследований об электрической силе, а, однако, учинили там наиважнейшие изобретения. В Филадельфии, в Северной Америке, господин Франклин столь далеко отважился, что хочет вытягивать из атмосферы тот страшный огонь, который часто целые земли погубляет…»

Рихман и Ломоносов с самого утра находились в Академии. Они готовились к докладу «Слово о явлениях воздушных, от электрической силы происходящих».

Ломоносову стоило немало усилий добиться разрешения выступить с этим очень важным научным докладом. Многолетний и всесильный правитель канцелярии Академии немец Иоган Шумахер всячески противился этому. В планах Шумахера было одно: всемерно подавлять развитие русской науки, поощрять работы немцев. И Шумахер строил против Ломоносова десятки злых козней, нагло заявляя при этом: «Я великую ошибку в политике своей сделал, что допустил Ломоносова в профессоры»…

Когда Ломоносов потребовал расширить Академию за счет русских людей, зять Шумахера, другой немецкий агент в Академии, Тауберт сказал даже так: «Разве нам десять Ломоносовых надобно? И один нам в тягость».

Ломоносов всю жизнь боролся с немцами в Академии, он часто разгадывал их подлые намерения. Обидно было видеть, как Шумахеры душили русскую науку.

^{Академик М. В. Ломоносов показывает электрические опыты русской императрице Екатерине II.}

В третий раз друзья перечитывали вслух заметку «Петербургских ведомостей». Сначала они улыбались. Потом Михайло Васильевич побагровел весь, схватил листок, смял его и бросил в камин.

— Диву дивиться надобно, — сказал он, — как отстаем мы и как к наукам сердце не лежит у наших правителей. Мы бьемся, Рихман, вот уже год над тем же, что и американец: электрическая материя одинакова с материею грома и, если бы не Шумахер, давно бы сам мог я о том миру поведать раньше других. В теории моей о причине электрической силы в воздухе я господину Франклину ничего не должен. Еще в декабре на прошлом годе писал я нашему президенту Шувалову:

Вертясь, Стеклянный шар дает удары с блеском,

С громовым сходственным сверканием и треском.

Дивился сходству ум; но, видя малость сил,

До лета прошлого сомнителен в том был.

Внезапно чудный слух по всем странам течет,

Что от громовых стрел опасности уж нет,

Что та же сила туч гремящих мрак наводит,

Котора от Стекла движением исходит…

Европа ныне в то всю мысль свою вперила

И махины уже пристойны учредила.

Я, следуя за ней, с Парнасских гор схожу —

На время ко Стеклу весь труд свой приложу.

— Браво, Михайло Васильевич! Браво! — кричал восторженный Рихман.

— На словах все «браво» да «здорово», а науку делами двигать надобно! — внезапно с какой-то грустью сказал Ломоносов и после некоторого молчания добавил: — Намедни мною замечено, что электричество может возникать в ясный день без грому и молнии. На моих глазах нитка от железного прута отходила и за рукой гонялась.

— Подобное и мною замечено, — обрадовался Рихман. — Но предположение твое о разном цвете огней, извлекаемых от громовой машины, несостоятельно. Всегда искра токмо голубая бывает. Других не наблюдал я доселе.

— А надобно и лично мне сие проверить!

Рихман поглядел в окно и заметил, что небо заволакивается тучами.

— Смотри, Михайло Васильевич! По-моему, быть грозе.

— Беспременно будет! — подтвердил Ломоносов. — Давай заканчивать прожект «Слова» и поспешим восвояси. Сегодня надобно все наблюдения проверить!

Когда еще более стемнело, Ломоносов и Рихман прекратили свои занятия и поспешили по домам, чтобы каждый у себя за «громовыми машинами» мог наблюдать начало грозы.

* * *

Поздно вечером того же дня необычайно взволнованный Михайло Васильевич писал письмо президенту Академии Шувалову:

«Милостивый государь Иван Иванович. Что я ныне к Вашему Превосходительству пишу, за чудо почитайте, для того, что мертвые не пишут. Я не знаю еще, или, по последней мере, сомневаюсь, жив ли я или мертв. Я вижу, что господина профессора Рихмана громом убило, в тех же точно обстоятельствах, в которых я был в то же самое время.

Сего июля в 26 число[10] в первом часу пополудни поднялась громовая туча от норда. Гром был нарочито силен, дождя ни капли.

Выставленную громовую машину посмотрев, не видел я ни малого признаку Електрической силы.

Однако, пока кушанье на стол ставили, дождался я нарочитых Електрических из проволоки искор, и к тому пришла жена моя и другие; и как я, так и они беспрестанно до проволоки и до привешенного прута дотыкались, затем, что я хотел иметь свидетелей разных цветов огня, против которых покойный профессор Рихман со мною споривал. Внезапно гром чрезвычайно грянул в самое то время, как я руку держал у железа, и искры трещали. Все от меня прочь побежали. И жена просила, чтобы я прочь шол. Любопытство удержало меня еще две или три минуты, пока мне сказали, что щи простынут, а притом и Електрическая сила почти перестала. Только я за столом просидел несколько минут, внезапно дверь отворил человек покойного Рихмана, весь в слезах и в страхе запыхавшись. Я думал, что его кто-нибудь по дороге бил, когда он ко мне был послан; он чуть выговорил: „Профессора громом зашибло“.

В самой возможной скорости, как сил было можно, приехав увидел, что он лежит бездыханен. Бедная вдова и ее мать таковы же, как он, бледны.

Мне и минувшая в близости моя смерть, и его бледное тело, и бывшее с ним наше согласие и дружба, и плач его жены, детей и дому, столь были чувствительны, что я великому множеству сошедшегося народу не мог ни на что дать слова или ответа, смотря на то лицо, с которым я за час сидел в Конференции и рассуждал о нашем будущем публичном акте.

Первый удар от привешенной линии с ниткою пришел ему в голову, где красно-вишневое пятно видно на лбу; а вышла из него громовая Електрическая сила из ног в доски. Ноги и пальцы сини и башмак разодран, а не прожжен.

Мы старались движение крови в нем возобновить, затем, что он еще был тепл; однако, голова его повреждена и больше нет надежды.

И так он плачевным опытом уверил, что Електрическую громовую силу отвратить можно, однако на шест с железом, который должен стоять на пустом месте, в которое бы гром бил, сколько хочет.

Между тем умер господин Рихман прекрасною смертью, исполняя по своей профессии должность. Память его никогда не умолкнет; но бедная его вдова, теща, сын пяти лет, который добрую показывал надежду, и две дочери, одна двух лет, другая около полугода, как об нем, так и о своем крайнем несчастьи плачут.

Того ради, Ваше Превосходительство, как истинный Наук любитель и покровитель, будьте им милостивый помощник, чтобы бедная вдова лучшего профессора до смерти своей пропитание имела, и сына своего маленького Рихмана могла воспитать, чтобы он такой же был наук любитель, как его отец.

Ему жалования было 860 рублев. Милостивый государь! исходатайствуй бедной вдове его или детям до смерти. За такое благодеяние господь-бог Вас наградит и я буду больше почитать, нежели за свое.

Между тем, чтобы сей случай не был протолкован противу приращения наук, всепокорнейше прошу миловать науки и

Вашего Превосходительства

всепокорнейшего слугу в слезах

Михайла Ломоносова.

С.-Петербург. 26 июля 1753 года.»