Лукия

Глава тридцать четвертая КАПИТАН

— Смир-р-рно-о!

Серый солдатский строй замер. Вперед выступил капитан. Сегодня он впервые принял командование над этим подразделением, и солдаты с интересом, настороженно приглядываются к новому командиру.

Лаврин оторопел от неожиданности. Он знает этого человека. Да, это он... Те же желтые ястребиные глаза... Тот же крючковатый нос... Вот он торопливо тычет в окровавленные пальцы зеленую трехрублевую бумажку... Как давно это было... Граф Скаржинский! Он!

Капитан Скаржинский обошел шеренгу солдат. Граф, как и полагал Лаврин, не узнал его. Годы изменили лицо Лаврина, он был обросший, небритый. В серой грязной шинели он ничем не отличался от сотен других бойцов. Только глаза Лаврина, серые и большие, не изменились. Зеленые огоньки ненависти пылали в них, но капитан Скаржинский не присматривался к солдатским глазам.

— Читайте приказ! — коротко бросил он.

Молча слушали солдаты приказ. В нем говорилось о том, что при ротах должны быть созданы гренадерские группы, вооруженные одними лишь гранатами и ножницами. Обязанность гренадеров — первыми бросаться в атаку, резать колючие проволочные заграждения неприятеля и закидать его окопы гранатами. Надо было отобрать людей для такой группы.

— Ну-с, — покрутил капитан усы, — кого же мы назначим?

И тут хриплый, простуженный в окопах голос вдруг возгласил:

— Никто не пойдет, ваше благородие. Кому же охота на явную смерть идти?..

Капитан побледнел. Широким шагом подошел к солдатам:

— Кто крикнул?

Лаврин замер. Выкрикнул сосед Лаврина, всегда тихий и кроткий Кузьма Левченко, родом с Екатеринославщины.

— Кто крикнул? — повторил капитан свой вопрос.

— Я, ваше благородие, — отозвался Левченко.

Капитан молча размахнулся и со всей силой ударил солдата по лицу. Тот покачнулся. Из рассеченной губы по подбородку потекла кровь.

— Сскот-тина!.. — процедил капитан. — Записать его первым в гренадерскую группу!

Вечером, похлебывая кондер из позеленевшего котелка, Левченко сказал Лаврину:

— Говорят, будто наш капитан из графов. Хлестко стукнул, сволочь. Губы распухли, точно осиного жала отведали.

Он помолчал, затем добавил:

— Графам да князьям воевать можно. Они за свою земельку дрожат. А мы за что кровь проливаем? И то сказать — скоро два года, как гнием в окопах...

— Эх, голова, — улыбнулся Лаврин, —только теперь додумался! Знать, тверд капитанский кулак, коли Кузьма Левченко от него прозрел!

«Крамольные» письма Лаврина домой привлекли внимание начальства. За солдатом начали следить. Судьба Лаврина была решена. Его ждал арест.

Как-то к Лаврину прибежал взволнованный Кузьма Левченко и шепотом рассказал ему о разговоре фельдфебеля с ротным, который он случайно услышал. Ротный расспрашивал фельдфебеля, с кем Лаврин дружит, какие беседы ведет с солдатами.

Лаврин глубоко задумался. Он знал, что его ждет после ареста. «Бежать! Немедленно бежать!»

Утром следующего дня началась атака. Солдаты неохотно выскакивали из окопов, чтобы, пригибаясь, бежать вперед, в синеватую утреннюю дымку. Капитан Скаржинский носился по траншее и с руганью выгонял тех, кто еще оставался в окопе.

— В атаку! — кричал он. — В атаку!

Он наскочил на Лаврина. Конечно, не узнал его, заорал:

— Ты почему здесь? В атаку, с-скотина!

Кровь ударила солдату в голову. Он тут же вспомнил, как граф травил его собаками, как, поиздевавшись, ткнул ему в окровавленные пальцы трехрублевую бумажку.

— Легче, граф Скаржинский! — вырвалось у Лаврина.

Капитан удивленно отшатнулся. Что-то знакомое было в голосе итого солдата, в его фигуре, в серых глазах.

— Помните, граф, как травили меня собаками? — тихо произнес Лаврин, отступив на шаг и до боли сжав в руках винтовку.

Лицо капитана передернулось. Оп дрожащими пальцами хотел выхватить из кобуры пистолет. Лаврин сделал выпад винтовкой. Сделал так, как этого требовали офицеры на учениях: раз — вперед, два — назад. Штык вонзился в тело, и капитан Скаржинский, даже не охнув, свалился на дно окопа.

Лаврин оглянулся. Вокруг — никого. Дрожала от взрывов земля. Издалека доносилось раскатистое «ура!». Солдат выскочил наверх и побежал вслед за товарищами.

Слева чернел небольшой овраг, заросший терном. Лаврин свернул в сторону, бросил винтовку и пополз на животе в колючие заросли. Здесь он достал из сумки индивидуальный пакет и забинтовал себе руку. «Так, вроде, лучше, —подумал он. — Как будто ранен. Довольно! Пускай графы воюют...»