Лукия

Глава пятидесятая ОБНОВЛЕННАЯ

Ранним утром Лукию разбудил неистовый колокольный трезвон. Казалось, весь монастырь сорвался с места и летит в бездну в тяжелом медном гуле. В окна с улицы лился глухой шум, раздавались необычные возгласы.

Лукия вышла на монастырский двор и ахнула. Перед церковью стояла большая икона божьей матери, вся в цветах, в зелени. Эта знакомая икона, когда-то темная и хмурая, сейчас сияла ослепительной позолотой. Отец Олександр в зеленой, пасхальной ризе непрестанно кадил богородицу ладаном. Кадильница звенела цепочками. Пел хор, ему подпевала толпа народа, которая успела собраться на монастырское подворье.

Эта толпа была намного страшнее тех юродивых и больных, которых видела когда-то Лукия в Киевской лавре. Это была толпа живых мощей, обтянутых кожей скелетов. Из окрестных сел и города, который лежал в трех верстах от монастыря, приползли, приковыляли, пришли десятки голодающих. У Лукии дух захватило — она видела отвислые челюсти, восковую кожу, опухшие ноги величиной с колоду, жуткие запавшие глаза. Голодающие ползли, ползли на животах, на коленях, шли, опираясь на палки, на тех, кто еще в силах был самостоятельно передвигаться. С каждой минутой их прибывало все больше и больше. Лукия слышала хриплые возгласы, похожие на стон:

— Обновилась!

— Пресвятая!

— Радуйся, дева, радуйся!

Известие о чуде перекатывалось с одного конца двора в другой, выплескивалось за высокий кирпичный забор монастыря, катилось по околицам. Голодающие шли и шли, заполняя огромный двор монастыря. Кто-то уже умирал прямо у иконы и в предсмертной агонии царапал когтями землю. Его оттащили в сторону, какая-то женщина накинула на умирающего платок.

Неожиданно из толпы вырвался тонкий и пронзительный женский голос.

— Хле-ба-а!..

На миг толпа замерла. Испуганно умолк отец Олександр, не докончив молитву. В наступившей гнетущей тишине неистово звенели маленькие колокола и тяжело гудел медью огромный двухсотпудовый колокол. И мигом вся толпа подхватила этот жадный вопль:

— Хле ба-а!..

— Хле-ба-а!..-неслось из разинутых ртов.

Лукия видела, как побледнел отец Олександр.

Затем он обернулся к толпе, высоко поднял вверх руку и, как бы благословляя, крикнул:

— Молитесь! Молитесь обновленной! Она даст хлеба! На колени!

Люди глухо падали на колени. Олександр незаметно вытер холодный пот со лба и уже с видом победителя потряс своей львиной гривой.

Ошеломленная зрелищем этой жуткой толпы, Лукия невольно попятилась назад и наскочила на матушку игуменью, которая тоже вышла на двор. В глазах у матушки стояла тревога. Из толпы выскочил косоглазый в галифе, и Лукия ясно услышала, как игуменья сказала ему:

— Что мы натворили? Мы впустили к себе голодного зверя!

Косоглазый ответил:

— Не бойтесь. Он смирный. Видите, как старательно он лижет языком...

Косоглазый показал на икону, к которой один за другим прикладывались люди, слившиеся в один бесконечный поток.

— А что, если?..

Игуменья не досказала. Лукия заметила, как ее взгляд беспокойно метнулся на приземистую монастырскую кладовую, на погреба.

Но косоглазый вновь успокаивал:

— Все будет охранять... обновленная!

Федосия металась в горячке. Она лежала в полутемной, грязной келье. Когда вошла Лукия, больная посмотрела на нее помутненным взором, но это было лишь мгновение — Федосия никого не узнавала.

Лукия кинулась просить игуменью сейчас же послать за врачом. Хорошо бы было, если бы из города привезли того старичка в очках, который всегда врачует игуменью. Правда, в прошлый раз он даже рассердился за то, что его напрасно потревожили: игуменья позвала врача по поводу маленького чирья на спине. Но ведь сейчас послушница серьезно больна.

Лукия, волнуясь, рассказала, как страдает Федосия. Не сдержалась и сказала:

— Матушка Никандра во всем виновата! Больную в подвал заточила!

Но тут же замолчала. Глаза игуменьи сверкнули злыми огоньками.

— Откуда ты взялась такая... утешительница? Доктора? Один у нас доктор — господь милосердный. К обновленной святой иконе пускай обращает свои молитвы, а не за доктором посылать! Помолчи, я еще не все сказала. Ты почему раздаешь хлеб монастырский? Я все знаю. Ты осмелилась отдать буханку... Что? Голодный? Когда все раздадим, мы тоже голодные будем... Молчи! Уходи прочь с миром! Не хочу я тебя видеть сейчас!..

Федосия умерла. Ее гроб стоял в церкви. Горели свечи. Кое-где на стенах темнели пустые квадраты — накануне монахини вынесли из церкви и запрятали наиболее драгоценные иконы, золото и серебро.

Обновленный образ богородицы оставался на монастырском дворе. Сейчас перед ним кадили ладаном семеро попов. Поговаривали, что с образом из монастыря пойдет крестный ход в прилегающие села и деревни. В толпе Лукия заметила несколько человек, которые вовсе не были похожи на голодающих. Они слонялись между богомольцами, собирали вокруг себя слушателей, разъясняли, почему бог наслал засуху. Во всем, мол, виновны комиссары, которые не хотят признавать бога.

Надвигалась ночь. Людская толпа таяла, расползалась серыми тенями. Когда люди разошлись и одна лишь какая-то неугомонная старуха продолжала класть поклоны перед богородицей, к обновленной иконе подошла Лукия. Попы давно уже ушли спать. Сбоку стоял один лишь отец Олсксандр и, вздыхая, дочитывал последние молитвы. Сегодня поутру он очень встревожился. На румяной щеке богородицы отчетливо виднелся отпечаток пальца. Отец Олександр тихонько даже выругался. Он сразу понял, в чем дело. Богомаз-художник, который «обновлял» икону, неосторожно коснулся пальцем свежей краски. Вчера при свете одной свечи отпечаток не заметили, но днем он бросался в глаза. Надо было немедленно спасать положение. Народу рассказывали, что на щеке божьей матери на веки вечные остался отпечаток пальца «комиссара», который, дескать, снимал с иконы драгоценные камни.

Лукия долго смотрела на икону. Молча перекрестилась, но на колени не упала. С непонятной тревогой легла в ту ночь спать. Приснилась ей богородица, которая весело и хитро все подмаргивала глазом. «Ах, да ведь это таракан!» — возникло вдруг далекое-далекое воспоминание детства.

С этой думой проснулась. Было темно. Перевернулась на другой бок, но вдруг почувствовала, что больше не заснет. Ярко вспомнилась обновленная дева Мария с отпечатком пальца на розовой щеке. Этот палец не давал покоя. Вспомнила человека в толпе, этакого низкорослого, с козлиной бородкой, который уговаривал свою жену идти домой.

— Пойдем, Христя, — говорил он. — Посмотрела, хватит. Видишь, какое обновление — даже пальцы видны... Пойдем, краска еще не подсохла как следует.

Женщина мгновенно обернулась и плюнула мужу в глаза.

— Фома-неверующий! — злобно крикнула она. — Покарает тебя царица небесная за эти слова!..

Приглушенный шум за стеной прервал думы Лукии. Послушница приподнялась на локте. Разговаривали несколько человек. Застучали тяжелые сапоги. Что-то стукнуло. Прогудел басок матушки игуменьи. За стеной какая-то суетня. Снова что-то загремело, кто-то сердито крикнул:

— Тише, вы!

«Это же в спальне игуменьи»,— подумала Лукия и встала. Быстро накинув на себя одежду, она вышла в коридор. Двое в галифе и сапогах, пронесли мимо нее длинный ящик. Двери к игуменье были настежь открыты. Какие-то незнакомые срывали в спальне доски пола. Возле кровати игуменьи стояло несколько деревянных ящиков, похожих на гробы. Кто-то вошел и, громко икнув, сказал:

— В алтаре уже управились.

Что же это такое?

Лукия стояла, прижавшись всем телом к стене. Она не могла понять, что происходит. Откуда эти люди? Что в этих ящиках?

Не заметила, как подошла со свечкой игуменья.

— И ты проснулась? Ах, какая ночь! Мое сердце полно тревоги. Это (игуменья указала на ящики) церковное имущество из Спасского мужского монастыря. О-хо-хо... Прячем от нечестивых рук антихриста...

Потом внимательно посмотрела Лукии в глаза:

— Гляди же: ты нема, как рыба... Ты ничего не видела, ничего не ведаешь. Запомни: длинный язык можно укоротить.

В ее словах звучала угроза. Лукия тихо пошла в свою комнату, закрыла за собой дверь.