Лукия

Глава четвертая ОХОТНИКИ

Молодой граф Владимир Романович Скаржинский возвращался с неудачной охоты. Усталые кони опустили головы, изнуренные собаки повизгивали и еле плелись. Несколько поодаль от графа молча ехали конюх Петрович и розовощекий гайдук Сашка.

Трое всадников приблизились к селу. Граф хлестнул своего серого в яблоках жеребца и рысью выскочил на деревенскую площадь. Двое спутников поспешили за графом.

Небольшая площадь была запружена людьми. Все они шумно переговаривались, бранились, спорили. Слышен был громкий плач девочки.

Графский жеребец врезался в толпу. Люди расступились. Шум начал утихать.

— Что тут у вас? — крикнул граф, поворачиваясь в скрипучем седле и стараясь понять, чем так взбудоражен народ.

Кое-кто из крестьян снял фуражку. Все опять загалдели, оглушили графа криком. Ничего невозможно было разобрать в общем шуме толпы.

— Молчать! — крикнул граф. — Пускай кто-нибудь один говорит.

Тогда из толпы протиснулся вперед кряжистый человек с рыжей бородой. Сняв новый с лакированным козырьком картуз, рыжебородый сказал:

— Сход у нас, пан. Не знаем, что с ребенком делать...

— Какой ребенок? Толком говори.

— Извините, пан, вот он, этот ребенок...

Человек пропустил вперед женщину, которая держала за руку черноглазую девочку. Ей, наверное, не было еще и шести лет. Увидев незнакомого пана на коне, девочка испуганно зарылась лицом в подол набойчатой холщовой юбки своей спутницы и громко зарыдала.

— Да хватит уж тебе! — цыкнула бабка.

— Это она и есть — Горпинка, дочь вдовы Явдохи Гопты, — пояснил рыжебородый. — Такое дело вышло, что мать ее, Явдоху Гопту, значит, на каторжные работы засудили... Ну, а девочку мы отдали тут одной женщине. А теперь эта женщина взяла да и привела ребенка на сходку. «Не хочу, дескать, ее больше воспитывать, и все»... И никто теперь не хочет взять девочку к себе, хоть на улице, ей помирать. Оно, известно, в каждой семье своих ртов полно.

Граф оглянулся на своих спутников, посмотрел на притороченный к седлу Петровича пустой мешок. Улыбка змейкой скользнула по тонким губам графа. «Д-да, это будет оригинально... забавно...»

— На каторгу засудили, говоришь? — переспросил у рыжего.

— На десять лет, пан.

Граф тихо присвистнул.

— Это да, десять лет... Должно быть, уж не вернется...

И озорная, злая усмешка вновь зазмеилась у него на губах.

— Петрович, надо взять с собой, — кивнул он в сторону девочки. К графу возвращалось потерянное на неудачной охоте веселое настроение.

Петрович слез с коня. Это был немолодых лет человек, бритый, но с длинными пушистыми усищами. Он служил старшим конюхом в имении графа и вместе с гайдуками всегда сопровождал молодого Скаржинского в его выездах на охоту.

— Нет, нет, не так, Петрович, — остановил его граф, — Мы возьмем это создание в мешок.

Женщина, которая держала девочку, заголосила, но Петрович прикрикнул на нее, она стихла, послушно отрывая от своей юбки ребенка.

Девочка громко заплакала, стала биться в мощных руках. На подмогу Петровичу соскочил с коня гайдук Сашка. Плач стал заглушенным — девочка уже была в мешке.

— Не очень-то завязывайте, — усмехнулся граф, — задохнется!

— Позвольте же вас спросить, кто такие будете? — обратился из толпы рыжебородый человек.

Сашка сдвинул на затылок картуз с желтым верхом и горделиво кинул:

— Графа Владимира Романовича Скаржинского Не знаете? Эх, вы... мужичье!

Вскоре трое всадников с девочкой исчезли в густой туче дорожной пыли.