Лукия

Глава сорок пятая ВЕДЬМА

Осенний ветер свистел на равнине, гнал к горизонту круглые кусты перекати-поля, шуршал в сухих кукурузных стеблях. Откуда-то налетали дождевые капли, но ветрище разгонял тучи, точно взлохмаченные волосы, и они проносились низко над землей, словно тени. Надвигался вечер, где-то крикнул ворон, крик его, печальный, одинокий, затерялся вдали.

Пожилая женщина, оборванная, растрепанная, опираясь на толстую палку, брела полем. Она едва передвигала ноги. Порывистый ветер затруднял дыхание, и женщина часто останавливалась передохнуть. Видно было, что идет она издалека. Из разбитых ботинок вылезали пальцы, одежда висела лохмотьями, можно было подумать, что это нищенка.

Она шла, склонив голову. Понурые плечи сделали ее похожей на какую-то черную степную птицу. Безграничная равнина, пустынная и безмолвная, раскинулась вокруг.

Уже совсем смеркалось, когда она подошла к небольшому хуторку.

— Далеко ли до Водного? — хрипло спросила у первой женщины, которая случилась на дороге.

Узнав, что до Водного всего пять верст, нищенка задрожала.

— А ничего не слышали про Лукию Гопту? — снова спросила она, и зубы ее дробно застучали, как в лихорадке.

— Это какая же Лукия? — переспросила женщина. — Та, что живет со старухой Федорой? А как же, слышала. «Ну и страшная же эта нищенка! — подумала. — Жутко смотреть на ее стеклянные глаза, на взлохмаченные волосы...»

Пожилая женщина поспешно вышла за околицу хутора. Ее безумные глаза были устремлены вперед, как будто она уже видела перед собою Водное, свою дочь, свою Горпинку...

Нищая была Явдоха Гопта. На этот раз ей действительно удалось сбежать, добраться до родного края. Два года путешествовала она. В своем селе узнала, что Горпинку взял граф Скаржинский. Давно это было, лет пятнадцать назад. У Рузи, графской горничной, узнала, что Горпина теперь уже не Горпина, а Лукия, что она сбежала от графини, а теперь, как слышала Рузя, живет в селе Водном...

В хуторе лаяли собаки. Явдоха спешила. Она прошла тысячи верст, теперь осталось всего пять... Пять верст... Их Явдоха перелетит, как на крыльях. Сердце у пожилой женщины неистово колотилось в груди. Вдруг почувствовала, что не в силах идти дальше. Для ее изнуренного организма эти пять верст оказались тяжелее тысячи.

— Горпина, — шептала женщина. — Горпинка... Не дойду, упаду...

Она подошла к крайней хате и попросилась на ночлег. Ей дали кусок хлеба, но на ночевку не пустили. Уж очень страшна была эта нищенка...

Явдоха почувствовала, что силы окончательно ее оставляют. Едва доплелась еще до одной хаты, но зайти не отважилась — не пустят.

Она оглянулась. Двери сарая полуоткрыты, и оттуда несет теплом, сеном, запахом молока. Еще раз оглянулась — во дворе никого. Тогда тихонько вошла в хлев, манивший уютом. Тут можно переночевать. Корова тихо жевала. С новой силой ударил запах свежего молока. У Явдохи сердце остановилось. Она вообразила, как молоко исцеляющей струей течет в горло...

Вдруг кто-то открыл дверь. На пороге появилась женщина с дойницей и полотенцем. В руках у нее была коптилка. Она поставила ее на пол, осмотрелась и окаменела: незнакомая страшная нищенка с взлохмаченными волосами, закрыв глаза, припала к коровьему вымени. Истошно вскрикнув, женщина выпустила пустую дойницу и метнулась из хлева. Загремел засов на двери, и уже во дворе раздался ее крик:

— Ведьма! Спасите! Ведьма!..

Теперь всем стало понятно, почему на прошлой неделе у тетки Мокрины заболела корова. Почему у богатой вдовы Мотри обе коровы стали давать мало молока...

К хлеву сбежались люди, обступили, заглядывали в щели. В хлеве горела коптилка, и все ясно видели ведьму. Она, напившись молока, ползла теперь на четвереньках к двери. Но дверь была на засове.

Одной из первых прибежала вдова Мотря. В руках у нее был дробовик, оставшийся после покойного мужа. Она просунула ствол ружья в отверстие, нажала на курок. Грянул выстрел...

Когда открыли дверь, «ведьма» лежала у порога окровавленная, недвижимая. Она была мертва.