Луна над Славутичем

Глава 10

Дом, который я приобрел, был весьма неплохим. Если быть точным, то это жилище по местной традиции представляло из себя группу полуземлянок — две жилых, амбар для продуктов, хлев для скота и мастерская, в данном случае — гончарная. В одной из землянок сохранилась даже примитивная мебель — стол с лавками и ложе. Можно сказать, единственным недостатком моего нового жилья по местным меркам была близость к берегу. Хозяин этого дома умер прошлым летом, а сыновей у него не было — только две дочери, которые сейчас жили в семьях своих мужей. Вот с этими мужьями я и торговался целый час, что называется, до пены у рта, пока не сошлись в цене — два солида или двадцать четыре милиарисия. Дорого, но второй вариант, хоть и был дешевле, мне совершенно не подходил — там никто не жил уже три года, крыша провалилась, мебели вообще никакой не было, да и к реке ближе.

До вечера я успел перетащить из лодки всё остававшееся в ней имущество — овечьи шкуры, веревки, Светину одежду и остатки продуктов. А моя невеста тем временем протапливала полуземлянку, которая успела сильно отсыреть за то время, что стояла пустой. Завершив к вечеру все неотложные дела, мы постелили шкуры и, счастливые, улеглись спать в своем собственном доме.

На следующий день после завтрака, как и договаривались, мы снова отправились к Ферапонту для продолжения учебы. На этот раз он занимался с нами около часа, потом я обсудил с ним цены на кузнечную продукцию — мне нужно было решить, что и за сколько покупать, исходя из оставшихся в наличии средств. К моему удивлению и радости, железные изделия здесь стоили существенно дешевле, чем чем миролюбы и голядь покупали их у купцов, так что я прямо тут и приобрел топор, молоток и кузнечные щипцы, заплатив за все четыре милиарисия. Кроме того, дед мне подробно рассказал про торжище — после сбора урожая сюда собираются для торговли представители окрестных племен, приплывают и ромейские купцы из Корсуни. Для местного населения это время — главный период заработков, вот и мне, получается надо было кровь из носу подготовить эксклюзивный товар, чтобы повысить своё благосостояние. А заняться я решил, после некоторых раздумий, производством алкогольной продукции — беспроигрышный вариант на мой взгляд.

Учитывая, что времени до торжища осталось немного — чуть более месяца, приступать к воплощению своих планов нужно было немедленно, чем я и занялся, проводив свою невесту до дома. Проблемным местом моего плана было то, что сам я никогда не ставил брагу и не гнал самогон, а все мои знания в этой области были сугубо теоретическими. К тому же здесь пока не изобрели дрожжи, да и сахар ещё делать не научились, во всяком случае, я про это ничего не слышал. Однако мне было известно, что начинать надо с браги, потому что её производство — это длительный процесс, а у меня, что называется, сроки горят уже сейчас. Позитивным моментом было то, что нынешний Киев являлся не только крупным торговым, но и ремесленническим центром, а узнать кто, что и где продает, было несложно — Трифон представлял из себя ходячее справочное бюро.

Начал я с того, что приобрел пшеницу, заплатив один милиарисий за пять пудов — до начала сбора урожая было ещё дней пятнадцать, поэтому цены на остатки с прошлого года кусались, затем купил два больших корыта и, засыпав в них зерно, залил водой, чтобы прорастало. После чего занялся другими необходимыми покупками — заказал доставку мелких брёвен, обошел близлежащих гончаров, у которых купил горшки больших объёмов и заказал ещё, оплатив авансом, приобрел пять пудов древесного угля. После чего, пересчитав деньги, едва не прослезился — в моей казне остались только медяки.

Разумеется, моё финансовое положение не было катастрофическим, так как в резерве оставался ещё жемчуг, который я планировал сохранить до торжища, где надеялся продать его более выгодно. Была ещё лодка, которая в ближайшее время мне не понадобится, а стоила она около солида, да и у Светы в приданом оставалось золотишко. Однако скорость расходования средств впечатляла и расстраивала. Благо, что к настоящему моменту я купил практически все что нужно, а заказы оплачены авансом.

Следующие пять дней я впахивал как лошадь — сначала делал стеллажи в бывшей гончарной мастерской, которую решил отвести под винокурню, потом по очереди со Светой дробил пестиком проросшую пшеницу и раскладывал её по кувшинам с добавлением малины, заливал теплой водой и размещал на стеллажах. Когда я всё сделал, оставалось лишь регулярно топить гончарную печь для поддержания высокой температуры в землянке и молиться, чтобы моё дилетантское творение начало бродить. Да и змеевик еще надо было сделать, к чему я и приступил, как только завершил предварительные дела с брагой.

В качестве материала я решил использовать медный котелок, доставшийся мне от людоловов. Разведя огонь в гончарной печи, я его хорошо нагрел, а затем, используя нож и молоток распустил посудину на полосы, которые распрямил и соединил в одну полосу с помощью горячей ковки. Далее, чтобы согнуть получившуюся полосу в трубку, мне пришлось изобретать примитивный станок, а потом ещё долго возиться с проковкой шва, но всё-таки спустя ещё четыре дня у меня был вполне работоспособный змеевик, что не могло не радовать. Кроме того, тогда же стало понятно, что процесс брожения пошел, что вознесло моё настроение на недосягаемую высоту, и я решил устроить себе выходной.

Ну не совсем выходной — скорее тренировочный день, а то из-за всех этих производственных дел у меня времени для поддержания боевой и физической формы совсем не было. Поэтому по окончании очередной лекции у Ферапонта, я пробежался по окрестностям, чем вызвал недоуменные взгляды у представителей местного населения, после чего во дворе поработал с копьем, а после обеда и дневного отдыха сделал макивару, и оставшееся до ужина время занимался отработкой ударов руками и ногами. Такой вот выходной получился.

Кстати, Ферапонта я вместе со Светой продолжал посещать каждый день, и кроме лекций на христианскую тему, он меня ещё и немного просвещал о местных порядках, политике и географии. Так я узнал, что Ярославу подчиняются земли на правом берегу Днепра на расстоянии примерно в половину дневного перехода от города, а дальше идут земли других полянских князей, к северу от полян в лесах живут древляне, которые соединяют в себе все отрицательные качества, которые только могут быть у человека — они жадные, злые и глупые, а поляне с ними находятся в состоянии вялотекущего перманентного конфликта. По левому берегу Днепра напротив Киева и дальше на север и восток, раскинулись земли северян, которые хоть глуповаты, но в остальном вполне приличные люди и с ними можно иметь дело. Южнее северян находятся земли роменов, рассказ о которых показался мне довольно занятным — как следовало из слов Ферапонта, ромены, хоть и говорили на славянском языке, жили в таких же землянках, но поклонялись другим богам и считали себя прямыми потомками ромеев, сотни лет назад сбежавших из империи от настойчивой христианизации.

В ходе этих же бесед я узнал и текущий год — шесть тысяч сто семьдесят шестой от сотворения мира, а от рождества христова, соответственно, шестьсот шестьдесят восьмой. Эти цифры мало о чем мне говорили — никаких исторических событий относящихся к этому периоду я вспомнить не мог, кроме того, что примерно в это время происходила активная экспансия славян на Балканский полуостров. Но это было и так известно — Ферапонт в общих чертах мне рассказал, что юго-западные славяне в целом удачно воюют ромеями. Однако это практически не касалось полян и их ближайших соседей — местные племена предпочитали с Византией дружить и торговать. Отсутствие в моей памяти каких-либо важных исторических событий в целом настраивало на оптимистический лад — значит резких перемен к худшему не предвидится и можно строить планы, исходя из стабильности текущей полико-экономической ситуации.

На следующий день после выходного, я приступил к делу, которым надо было заняться в первый день, но из-за спешки с брагой, пришлось отложить — занялся постройкой сортира, а то местные без какого-либо стеснения ходили на свой задний двор, открытый всем ветрам и взглядам, а специального строения для отправления надобностей в местной градостроительной традиции предусмотрено не было. Да это и понятно — как правило местные племена жили в небольших деревнях, где достаточно было отойти за ближайшие кусты, чтобы остаться наедине с природой. Однако здесь было уже достаточно большое поселение, а модель поведения в этом смысле пока оставалась деревенская. Так что, по моим наблюдениям, я в этом смысле был первопроходцем местного значения.

Выбрав подходящее место, я с помощью деревянной лопаты принялся за рытьё ямы — довольно трудоемкое занятие, хочу я вам сказать, и к полудню я смог углубиться только на полметра. До обеда времени оставалось совсем немного и я прошел во двор, где с помощью Светы сполоснулся до пояса и сел к столу, ожидая, когда моя невеста приготовит гороховую похлебку. Рацион питания у нас пока не отличался разнообразием, но я тешил себя надеждой, что вскоре получится повысить своё благосостояние, и появится возможность употреблять более разнообразную пищу. Хотя картошки и помидоров тут ни за какие деньги не купишь. Разве что Америку открыть… А что, неплохая идея! И золота там навалом…

Пока я так размышлял про далекую Америку и краснокожих индейцев, к моему забору верхом на лошади подъехал парень лет двадцати с высокомерным выражением лица, окаймленного жиденькой бородкой. Одет он был в красную шелковую рубаху и льняные штаны, а следом за ним шли четверо охранников, вооруженных копьями. Остановившись у забора, всадник стал без всякого стеснения похотливо пялиться на мою невесту, не меняя презрительно-высокомерного выражения лица, и мне как-то сразу эта ситуация очень не понравилась, поэтому я решил действовать, не дожидаясь проявления агрессивных намерений от незнакомца:

— Света, в дом! — резко скомандовал я, и, сделав два шага, схватил своё копье, которое стояло прислоненным к стене полуземлянки, после чего развернулся и закрыл корпусом вход в жилище, где уже успела скрыться девушка.

Посмотрев на эти спешные перемещения и оружие в моих руках, парень насмешливо скривил рот и высокомерно произнес:

— Ишь какой страшный, палочкой своей меня напугать захотел! Отойди в сторону, щенок, я её себе забираю! Такая девица не для нищего оборванца от наших богов отказавшегося!

— Ну так иди сюда и попробуй взять! — С вызовом ответил я, изготовившись к бою.

— Разберитесь! — лениво приказал парень своим охранникам, и первый из них, отворив калитку, ступил во двор со словами:

— Не дури парень, убери свою палку!

Но вступать в переговоры с этими наглецами я не собирался. Сделав обманный выпад в направлении лица, от которого мужик отшатнулся, я следующим коротким движением ткнул его в правое плечо а затем пропорол ему левое бедро с внешней стороны. Убивать не хотелось — непонятно ведь, как на всю эту ситуацию посмотрит князь. Охранник ещё попробовал в ответ ткнуть меня копьем, но делал скорее это по инерции, без нужной скорости. Я отвел его выпад древком и ударил ногой в живот, от чего тот с хрипом упал на спину. Самый молодой из его коллег, увидев кровь, сдавленно воскликнул:

— Убили! Горана убили!

Следом завизжал краснорубашечник:

— Что встали! Вперёд! Заколите этого урода, а девку тащите сюда!

Однако охранники, выставив вперед копья, застыли в нерешительности — калитка узкая, заходить надо по одному, а за ней я стою злой, копьём демонстративно помахиваю. Если через забор лезть, то у меня будет хорошая возможность достать как минимум одного, а то и двух. Пока они так топтались за забором в нерешительности, из соседних дворов на шум стали появляться мужики — кто с топором в руках, кто с колом.

— Эй Скор! Что происходит? — спросил от своего дома Маркел, плотник, ранее продавший мне корыта и лопату.

— Да вот сосед, грабят меня! — крикнул я погромче, чтобы слышали все, кто успел появиться на улице.

— Да кто тебя грабит! — рявкнул парень, — Девку давай сюда и разойдемся!

— Так иди возьми! — снова предложил я ему, — Что ты там за охраной прячешься, девушка ведь тебе нужна, а не им! Или ты меня боишься?

Тем временем соседские мужики подошли ближе и один из них воскликнул:

— Так это же Мокша, Годияров сын!

— И правда, он! — поддержал его другой.

— Эй Мокша, ты как тут? — спросил третий.

— Я не Мокша! Я — Всеслав! — взвизгнул краснорубашечный и, оглядев начавшую собираться толпу, развернул лошадь и скомандовал охранникам, — Уходим! — после чего они направились к центру поселения мимо мужиков, которые хоть и смотрели недружелюбно, но препятствий чинить не стали.

— Эй, бойца своего возьмите, он ведь живой! — крикнул я вслед Мокше, но тот даже не ухом не повел, торопливо удаляясь от моего двора.

— Вот такие у тебя товарищи, — прокомментировал я ситуацию, наклоняясь над раненным мужиком, — Ты сам-то как? Жить хочешь?

— Угу, — простонал тот в ответ.

— Ну тогда сейчас заштопаем, — пообещал я, рассматривая раны, поле чего крикнул в сторону дома, — Свет, неси сюда иглу бронзовую и нить льняную.

— Сейчас! — откликнулась невеста и вскоре подошла ко мне, отдавая запрошенное.

— Кипяток есть? — поинтересовался я у девушки.

— Нет, я же горох закинула, похлебка скоро будет готова.

— Ну тогда вскипяти еще воды, да нитку брось туда, чтобы сварилась немного, потом нитку достань, а воду остуди, и сюда неси. Да быстрей давай!

Соседи так и толпились за забором, наблюдая за моими действиями, а я отрезал у мужика штанину на раненной ноге, распорол её и перевязал раны, чтобы не истек кровью, пока готовятся медицинские принадлежности.

— А что ты с ним делать будешь? — спросил Маркел, перегнувшись через забор.

— Да зашью раны, а там пусть домой топает, — ответил я.

— А с чего тут вообще началось? — задал сосед вопрос, остро интересовавший всех собравшихся.

— Да вот, — махнул я в сторону стола, — Сидел я тут спокойно, никому не мешал, а тут откуда ни возьмись подъехал этот тип, в красной рубашке…

— Мокша, — вставил Маркел.

— Ага, Мокша. И говорит мне этот тип Мокша, мол, я забираю эту красну девицу себе, а ты, ну то есть я, не мешайся. Ну а я вот не согласился, копье взял, однако этот недоумок, — я кивнул на раненного, — На меня полез. Вот и пришлось его поранить.

— Дурень этот Мокша, потому его так и прозвали, сосем разум потерял, — прокомментировал мой рассказ ещё один сосед, Фёдор, гончар.

— А кто он такой вообще, этот Мокша? — поинтересовался я.

— Так-то его Всеславом назвали, — начал рассказывать Федор, — Отец его, Годияр известным купцом был, но в прошлом году помер, так этот Мокша главой рода и стал, а ведь ещё дурак дураком совсем, и если бы Путята, тесть его, за делами не приглядывал, то уж, наверное, спустил бы всё своё наследство в реку.

— Так он что, женат? — удивился я.

— Ну да, говорю же, на Путятиной дочке Зоряне женат, только она за пять лет одну девочку родила, да и та померла через год. Вот Мокша и задумал, видно, вторую жену себе взять, чтобы детей нарожать. Однако не стал, как все нормальные люди делать, а сдуру пошёл силой забирать. Но оно и не удивительно — он ведь древлянского племени, хоть мать и полянка, а от них ничего хорошего отродясь не было…

Тут подошел Ферапонт и мне пришлось снова пересказывать всю историю.

— Это хорошо, что ты его не убил, — произнес дед по окончании рассказа, — Ибо сказано в святом писании, не убий! Но оставлять этого так нельзя, надо князю пожаловаться, да и с Путятой поговорить не помешает, он человек разумный, хоть и язычник.

Тем временем Света сообщила, что всё готово, и я, сунув стонущему охраннику в рот ветку, снял повязку, промыл рану на ноге, наложил четыре шва и плотно забинтовал, предварительно подложив подорожник.

— Вон как ловко получается, — прокомментировал мои действия Федор, когда я занялся рукой, — Молчан за шитьё по три медяка за такую рану берет, а опосля всё одно, половина гниет да помирает.

— Так на всё воля Божья, — кивнул я, делая узелок, — Помереть ведь и без раны можно, к примеру строит себе человек на год планы — как он дом построит, сына женит, урожай соберет, а потом раз — заболел да и помер через пару дней. И раны никакой не было.

— Мои философские рассуждения прервала реплика Маркела:

— Дружинники княжеские идут! Небось Мокша к Ярославу жаловаться побежал! Совсем он сдурел!

Я к тому моменту шитьё уже завершил, и, когда дружинники подошли к моему забору, заканчивал накладывать повязку. Подняв голову, я увидел Радомысла, за спиной которого стоял десяток дружинников с хмурыми лицами.

— Скор, князь Ярослав требует тебя к себе на суд! — строго приказал десятник.

— А что случилось? — как ни в чём ни бывало, поинтересовался я, поднимаясь с земли и отряхивая руки.

— Купец Всеслав пришел с жалобой, что ты напал на него и убил его человека Горана.

— Никого я не убивал, вот, смотри, — я показал на охранника, — живой он, да и нападал не я, а он, вломился ко мне во двор и копьём угрожал, да вот у людей спроси!

Десятник бросил взгляд на раненного Горана, который сидел прислонившись к забору, оглядел моих соседей, которые в разноголосицу подтверждали мои слова, поле чего хмыкнул в усы и уже более дружелюбно произнес:

— Всё равно надобно идти к князю, раз жалоба есть!

— Ну раз надобно, то пойдем, только вот с этим, — я показал на раненого, — Что делать? Оставлять я его у себя не хочу, мало ли что ему в моё отсутствие в голову взбредет, может опять к невесте моей полезет?

Радомысл задумчиво почесал голову, оглядел собравшихся мужиков и спросил:

— А лошадь с телегой тут есть у кого-нибудь?

— Есть, как не быть, — подтвердил Ферапонт, — Только они все делом сейчас заняты: Зосима уголь и дрова возит, Захар за глиной поехал, А Евстрат ещё вчера горшки к повелянам повез, только через два дня должен вернуться, если, конечно, не загуляет, как в прошлый раз, тогда ведь как получилось: приехал он с горшками, а там у старейшины Мирояра внук родился, так они три дня гуляли, даже вино ромейское пили, ну и мед, как полагается, вот Евстрат на радостях у одной вдовушки там три ночи рогом своим застоявшуюся целину и вспахивал. А эта вдова вообще третьей женой того самого Мирояра считается, потому как её муж Радослав, который помер, был младшим братом Мирояру, но он её совсем не охаживает, слабоват уже для этого.

— И что, побили этого, как там?.. — спросил десятник заинтересовавшийся историей.

— Евстрата, — ответил Ферапонт, — Нет, не тронули, наоборот, пообещали наградить, если вдова сына родит, а то ведь от Радослава только две дочки и осталось. А Евстрата тут побили уже — жена его, Пелагея шестом отходила до синяков, когда слухи дошли, а потом ещё и отец Ефимий епитимью строгую наложил.

— Неправильно это у вас, — покачал головой Радомысл, — Муж должен жену бить, а никак не наоборот.

— Так он её и лупит, когда та заслужит, а тут он нагрешил, вот она ему и накостыляла.

— Всё равно неправильно! — твердо отрезал дружинник и спросил, — А что у повелян, получается, своих гончаров нет?

— Как нет, есть конечно! — ответил Ферапонт, — Только они большие горшки делать не умеют, криворукие.

— Ну почему сразу криворукие? — вступился за незнакомых ему повелян дружинник, — Большие горшки вообще мало кто умеет делать, тут ведь и глину надо лучше подбирать, и печь должна быть подходящая, да поди и другие хитрости есть.

А я молча стою и слушаю, как старшие товарищи какую-то чушь обсуждают, и встревать не могу, потому как я здесь самый младший. И другие мужики тоже стоят, головами заинтересованно кивают.

Ферапонт с Радомыслом ещё минут пять обсуждали местных гончаров — у кого из них горшки крепче да больше, а потом десятник всё же вспомнил, зачем он сюда пришел и посмотрев на меня, произнес:

— Ну так что стоишь, Скор, идем к князю!

— А с этим, — я снова показал на раненого, — Что делать?

Радомысл задумчиво почесал голову, и с надеждой в голосе спросил Горана:

— Так ты что, сам идти не можешь?

— Нет, — помотал тот головой, — Нога болит, не дойти мне!

Десятник вновь погрузился в размышления, которые были прерваны другим дружинником:

— Тут неподалеку мой брат двоюродный живет, Ладок. У него кобыла с телегой есть, и он дома сейчас должен быть.

Лицо Радомысла озарилось оскалом:

— Так давай, бегом к нему! А то мы из-за тебя уже битый час тут стоим, а там нас князь дожидается!

Дружинник бегом рванул по улице, а я попросил Свету принести квасу. Та вскоре принесла кувшин литра на три, который тут же пустили по кругу.

Ох, хороша у тебя девка, Скор! — глядя вслед моей невесте, произнес Радомысл, — За такую и убить не зазорно! Чую я, ещё не раз придется тебе к Ярославу на суд ходить, так что, копи деньги!

— А деньги зачем? — удивился я.

— Как зачем? Виру платить! Вот если бы ты Горана убил, с тебя князь самое меньшее три золотых бы потребовал.

— Так он же сам напал! — ещё больше удивился я.

— Вот потому и три, а если бы ты первый начал, тут уж меньше десяти никак!

— А если нету?

Ну, придумали бы что-нибудь! — Радомысл многозначительно посмотрел в сторону полуземлянки, где скрылась моя невеста, — А можно душегуба и родичам убитого отдать — раньше так только и делали.

— А если на поединке?

— Ну коли князь поединок разрешил, то можно, но он этого не любит, старается вирой да миром споры улаживать, а вот отец его, Святополк, тот наоборот, любил на драку хорошую посмотреть, бывало, что каждый день поединки в крепости были.

Тут появился дружинник с телегой, на которую быстро погрузили Горана, и я с дружинниками направился к княжьему городу. Ферапонт и большинство соседских мужиком пошли следом.

— Помнишь, Скор, ты рассказывал, как на тебя тати напали? — завел разговор Радомысл по дороге.

— Угу, — кивнул я.

— Сходили мы туда тремя десятками. Нашли трупы тех двоих, что ты убил, тати их раздели и бросили, а сами ушли незнамо куда, местные раньше много раз их видели, но принимали за охотников, дичь у них на хлеб да молоко меняли, говорят, вроде, из древлян те были. А рядом с брошенной стоянкой в овражке дюжина тел раздетых, — дружинник в сердцах сплюнул, — Вот такие вот охотники! Если бы не ты, получается, они бы там ещё долго так охотились…

— Радомысл, — решил я задать давно интересовавший меня вопрос, — А вы с людоловами что делаете?

— Да то же, что и с татями, — ответил он, — Убиваем, если застигнуть их с невольниками получается. Только Днепр полностью не перегородить, они мимо нас ночью за островами ходят. Уж больно доходное это дело, ромеи за рабов хорошо золотом платят! А им тут, кроме нас, больше никто и не мешает. Проскользнут мимо Харевы, а там уж до роменов рукой подать.

— А что, ромены им помогают?

— Угу, они ведь, хоть и говорят по-славянски, себя потомками ромеев считают, на других свысока смотрят и продавать славян в неволю для них незазорно.

Вскоре мы, за разговорами, подошли к частоколу княжьего города, но стражники, стоящие у ворот, сообщили, что князь никого не принимает, потому что обедает.

— Ну вот, промешкались, теперь ждать придется! — расстроился дружинник.

— А он потом ещё и отдыхать будет? — спросил я, памятуя о местных обычаях.

— Не думаю, — покачал он головой, — Сперва всё-таки сначала с вами разберётся, а уж потом и почивать отправится.

Немного постояв рядом с нами, Радомысл оставил двух дружинников, наказал мне никуда не уходить и с остальными воинами ушел в крепость.

Примерно через полчаса, князь всё-таки завершил трапезу и соизволил рассмотреть жалобу Мокши, поэтому меня вместе с христианской делегацией запустили в крепость. Оглядевшись, я увидел Ярослава, стоявшего посреди двора в окружении дружинников. Он, как и в прошлый раз, был одет в небеленую льняную одежду, но на его плечах теперь был ещё красный шелковый плащ-корзно, а на голове, несмотря на летнюю жару, была одета меховая шапка.

— А вот и провинившийся, — строго произнес князь, когда я подошел, — Ну давай рассказывай как дело было!

— Сидел я у себя во дворе, никому не мешал, никого не трогал, — а тут вдруг подъезжает на гнедой кобыле, этот… — я жестом показал на стоявшего поблизости Мокшу и подробно рассказал, как было дело.

Князь выслушал не перебивая, потом спросил у сопровождавших меня соседей:

— А что мужики, так дело было?

— Да, княже, так! — вразнобой подтвердили соседи, кивая головами.

— Да что ты их слушаешь, княже! — возмутился Мокша, — Врут они всё!

— Врут, говоришь… — Ярослав хмыкнул, — Ну тогда даже не знаю как быть?.. Хотя, есть хороший способ, от предков нам доставшийся — поединок!

Мокша нахмурился, его глаза забегали, но взяв себя в руки, юный купец нашелся, что ответить:

— Невместно мне с голодранцем на поединок выходить, вот, пущай Серко с ним сразится, — заявил купчишка, высокомерно подняв голову, и показал на своего охранника, у которого на лице сразу отобразились отнюдь не радостные эмоции от такого поворота.

— Э, нет! — возразил князь, — Тут ведь спор девицы касается, а в таком разе самому надо биться!

— Да нужна мне эта оборванка! Чтоб из-за неё с бродягой-изгоем драться, род свой позорить! — Уперся Мокша, который явно не горел желанием скрестить со мной копья.

— Ну раз не нужна, то зачем ты тогда в ромейский конец поперся, да ещё и рубаху шелковую надел, на шею гривну отцовскую повесил, какое там у тебя дело важное было?

На эти вопросы Мокша на нашелся, что ответить и лишь опустил голову.

— Так то! — удовлетворенно произнес князь, — Дурень ты Мокша, каких ещё поискать, а посему заплатишь ты мне виру в пятнадцать золотых.

— Нет у меня сейчас столько, княже, после торжища отдам! — жалобно произнес купчишка.

— Не перебивай, когда князь говорит! — рявкнул Ярослав и продолжил, — Так вот, заплатишь виру в двадцать золотых, — услышав возросшую сумму Мокша дернулся и опустил голову ниже, — А раз тебе одной жены мало, что всякая дурь в голову лезет, то я тебе сам вторую подыщу. — Тут купчишка тяжко вздохнул, а по толпе дружинников прокатились одобрительные смешки, а князь продолжил, — Виру возьмем сейчас товаром — кунами и мёдом, насколько я знаю, у тебя этого добра сейчас в достатке, вон, Радомысл с тобой сходит и выберет. А ты, Всеслав, впредь головой думай, а не рогом своим! — после этих слов, князь повернулся ко мне, — Ну а ты, Скор, ступай, к тебе нет вопросов более! — показав мне жестом в сторону ворот, Ярослав развернулся к нам спиной, показывая, что суд окончен, и направился к свей полуземлянке.

Благодарствую, княже, за правду и мудрость! — поклонился в спину ему Феропонт, стоявший рядом со мной, и я повторил за ним. Действительно, всё хорошо обошлось, всё-таки я чужак, да ещё и бедный, могли и виновным признать.

— А виру князь себе заберет? — поинтересовался я у Ферапонта, когда мы вышли из крепости.

— Большую часть себе, конечно, — кивнул староста, — Но и тебе долю должен бы выделить — треть или четверть, всё-таки Мокша тебе обиду нанес.

Я прикинул в уме сумму и мечтательно улыбнулся — даже если четверть, то получается очень неплохо.