Луна над Славутичем

Глава 18

До Харевы-Киева мы добрались только через двенадцать дней после побега и во второй половине дня вошли в город, спустившись с холмов со стороны ромейского конца. Попрощавшись с товарищами, я бегом, не сдерживая себя, рванул к своему двору, не встретив никого по пути, так как подавляющее большинство местных жителей предавались послеобеденному отдыху, и лишь перед самым домом сбавил темп, восстанавливая дыхание. Стоя у забора, я внимательно осматривал дом и обстановку, все выглядело как обычно, но Анечки видно не было. Отворив калитку, я вошел на территорию своего двора и в это время открылась дверь сортира, откуда появилась Елизавета — наша беспардонная соседка.

— Ой, глазам своим не верю! — всплеснула та руками, увидев меня, — А тебя уж похоронили! Седьмицу назад весть о гибели войска пришла, я так плакала, так плакала! Столько наших пропало… Постой, — она, подойдя поближе заглянула мне в глаза, — А ещё кто-то вернулся?

— Нет, — я грустно покачал головой, — Из общины больше никого, только княжич, три дружинника и я.

— Горе то какое! — соседка перекрестилась, на её глазах выступили слёзы и женщина, обойдя меня, направилась к выходу со двора.

— Елизавета, — окликнул я её, — А ты не знаешь где Анна?

— Так у Гликерьи, верно, Козьминой жены, — через плечо бросила соседка и пошла к двору напротив, где жил Федор, который также был в погибшем ополчении.

— Елизавета, видимо, собиралась поделиться плохой новостью с Агафьей, теперь уже вдовой Федора, но я не стал ждать новых расспросов и быстрым шагом направился к дому Козьмы. Очень хотелось увидеть Анечку и также сильно не хотелось объясняться с вдовой охотника Натальей. За то время, что мы здесь живем, Аня успела подружиться только с этой девушкой, которая была всего лишь на три года старше её, но уже успела родить двух детишек. Моя жена любила ходить к ней в гости, помогала ухаживать за детьми и обсуждала с ней премудрости материнства, мечтая тоже поскорей родить.

Меня эта дружба совсем не радовала, поскольку Филимон, младший брат Козьмы, постоянно пялился на Анечку с неприкрытым вожделением — только что слюни изо рта не текли. До крайне болезненной формы влюбленности, как у Кондрата, разумеется не доходило, но всё равно действовало мне на нервы. Моей красавице было приятно это внимание, хотя она, разумеется, всё отрицала, но я-то ведь не четырнадцатилетний подросток, такие вещи сразу вижу. От всех этих воспоминаний у меня в груди стала разгораться ревность, в голове стали складываться откровенные сюжеты, как Филимон утешает несчастную вдову, и я ускорил шаг.

Двор, на котором обитал род Терентия (отца Козьмы и Филимона), располагался в паре сотен метров от берега и занимал большую площадь чем моё домовладение. Подойдя к забору, я увидел пасторальную картину — Анечка сидит во дворе за столом и кормит с ложечки Фаддея — двухгодовалого сына Козьмы. Почувствовав мой взгляд, она подняла голову и наши глаза встретились. Забавно было смотреть на её лицо, которое отражало душевные терзания — девушка хотела броситься ко мне, но не знала куда деть ребенка, который бы сразу начал плакать, если его перестать кормить. В конце концов, я прекратил её метания — войдя во двор, сел рядом с женой, обнял и нежно поцеловал в щечку. У Анечки тут же брызнули слёзы из глаз и она тихонечко, чтобы не напугать ребенка прошептала:

— Они говорили, что ты погиб, а я не верила, ты же обещал вернуться…

В это время из землянки во двор вышла Наталья, которая увидев меня, окинула двор ищущим взглядом, заглянула мне в глаза, быстро всё поняла, и, усевшись на землю, завыла во весь голос. На шум появилась её свекровь Мария, которая тут же уселась плакать рядом. На шум из своих домов стали появляться соседи, в основном женщины, которые увидев меня, стали заходить во двор с рыданиями и причитаниями. Ребенок под этим влиянием тоже взревел во весь голос, и вскоре над улицей стоял сплошной ор и плач. Несколько мужиков, также вошедших во двор, молча переминались и вздыхали, опустив глаза в землю.

Лишь минут через пятнадцать, когда все выплакались и немного успокоились, я смог рассказать грустную историю нашего похода и моего спасения, многократно упоминая волю и помощь господа нашего Иисуса. Про то, что там все наше войско трусливо разбегалось перед болгарской кавалерией, я, как и было мною уговорено с дружинниками, благоразумно умолчал. Об этом будет сказано только князю. Закончив говорить, я под молчаливыми взглядами общинников, взял под руку свою жену, которая уже успела отдать ребенка матери, и мы удалились домой. Там она затопила баню, выставила на стол молока с лепешками, чтобы я мог по быстрому заморить червячка, и поставила варить кашу.

Вскоре стали появляться близкие родичи других ополченцев, пропавших в походе, и в течении следующих полутора часов мне пришлось несколько раз пересказывать одну и ту же историю под слезы и причитания. А когда мой двор наконец опустел от скорбных посетителей, я поел каши и от души попарился в баньке вместе со своей возлюбленной. Там же мы и окунулись в омут любви, после чего перебрались в землянку и продолжили наслаждаться друг другом уже на мягкой перине.

Утром мы проснулись счастливыми и еще несколько часов не покидали постель, отдаваясь безудержным ласкам. Но, как бы нам ни хотелось, невозможно валяться в кровати вечно. И вот, когда летнее солнце уже достаточно высоко поднялось над горизонтом, мы выбрались из нашего уютного гнездышка, чтобы заняться делами. Но сначала мы спустились на причал, где разделись и ненадолго окунулись в днепровские воды, чтобы зарядиться бодростью на весь предстоящий день. После чего моя любимая поднялась наверх, а я с помощью блесны поймал пару некрупных щук и отдал их Анечке для приготовления. Это будет лучше, чем каша.

После завтрака я занялся своими алкогольными делами — перед походом мною была поставлена брага, заняв все имевшиеся в моем распоряжении емкости, поэтому сырья было достаточно, и я запустил перегонный аппарат, разведя огонь под горшком. Закончив с этим несложным делом, я поднялся на двор, чтобы просто побыть рядом с любимой, по которой успел очень сильно соскучиться за время долгого отсутствия. Но в мои планы пришлось вносить коррективы — по привычке осмотрев улицу, я увидел идущего пешком в мою сторону князя Ярослава, которого сопровождали четыре дружинника. Разумеется, князь мог направляться и не ко мне, но вероятность этого была довольно низкой — кроме меня здесь поблизости выдающихся личностей больше не было. Поэтому я предупредил Анечку, что бы сварила отвар, а сам подошел к калитке, и когда князь приблизился, я поздоровался с ним:

— Доброе утро, княже!

— И ты здравствуй, Скорогаст! — Ярослав, как всегда, проигнорировал моё христианское имя, но я, разумеется, не стал поправлять его.

— Прошу за стол, — я указал жестом в сторону своей летней кухни.

Князь вошел во двор, дав указание дружинникам оставаться на улице, однако не спешил садиться за стол, а по-хозяйски прошелся по моему домовладению с интересом осматривая постройки и огород, затем вышел на берег, глянул сверху на мой причал с лодкой, после чего сел на скамью, что была вкопана мною на берегу.

— Хорошо ты тут лавочку поставил, вид красивый, — похвалил меня князь и хлопнул по доске рядом с собой, — Садись, поговорим!

— Большое ты дело для меня сделал, Скорогаст! — продолжил Ярослав, когда я сел на лавку, — А то хан Ундар меня бы досуха выдоил за сына. Какую награду ты хочешь за службу свою?

В принципе, я предполагал, что такой разговор может состояться, и даже размышлял над тем, что можно было бы попросить у князя, если он предложит отдариться за освобождение Владимира, но так и не придумал, что с него можно взять. Деньги? Возможно. Но, думаю, больше сотни солидов требовать было бы слишком нагло, а такую сумму я и сам могу заработать за год-другой. Поэтому, немного поразмыслив, я ответил:

— Нечего мне у тебя попросить, князь, ибо есть у меня почти всё, что нужно человеку: горячо любимая красавица жена, достаток, была потребность в земле для переселения от берега, который должен в скорости обрушиться, но ты уже выделил хорошее место для нашей общины. Поэтому я не буду ничего просить для себя кроме доброго отношения ко мне и нашей христианской церкви.

— Умен ты, Скорогаст, не по годам умен, — похвалил меня Ярослав, и после некоторой паузы продолжил, — У нас в Хареве живет волхв Кудеяр, очень старый и мудрый. Много интересных историй он мне рассказал, к примеру, поведал он мне, что раньше в этих местах жили люди, которые говорили на другом языке, поклонялись другим богам и строили большие города. Там, — он махнул в сторону реки, — Тоже стоял город, где жили умелые ремесленники и сильные воины. Но Днепр не пощадил тот город, быстрые воды поглотили его, также, как сейчас уничтожают и Хареву. Через сто или двести лет и от нашего города останутся только воспоминания.

Я молча пожал плечами на эти исторические откровения. Всё может быть — русло реки постепенно сдвигается, чтобы это понимать, не нужно быть волхвом. А город здесь вполне мог быть — место уж очень удобное — здесь сходятся водные пути Припяти, Десны и Днепра, а в это время именно реки являются главными транспортными артериями. Только какое отношение это имеет к нашему разговору?

— А ещё Кудеяр сказывал, — тем временем продолжил Ярослав, глядя вдаль на противоположный берег реки, — Что души людские после смерти не уходят к богам, как многие думают, а снова возвращаются на землю в телах младенцев, только лишенные воспоминаний, но случается, что за прежние заслуги боги сохраняют что-то из памяти и такие люди бывают умнее и удачливее других, — поле этих слов Ярослав повернулся ко мне, чтобы посмотреть на реакцию.

Я снова пожал плечами, но видя, что князь ожидает мой комментарий, произнес:

— Ты же знаешь, князь, что я веры христианской, а там твердо говорится о том, что после смерти человека ожидает суд, на котором взвешиваются все его дела и решается, куда попадет его душа — в райские сады, где ждет вечное наслаждение в награду за праведную жизнь, или в ад, где он будет терпеть бесконечные муки в наказание за грехи. И другого шанса не будет, поэтому нужно эту жизнь прожить достойно и праведно. А речи Кудеяра, на мой взгляд, продиктованы Сатаной — врагом рода человеческого, он как бы говорит, что ты можешь делать, что угодно, всё равно у тебя будет другая жизнь, где ты можешь начать всё сначала.

— Вот, о том я и говорю, — кивнул Ярослав, — Ты совсем ещё малец, только-только женился, а рассуждаешь не хуже старца Кудеяра.

— Я просто пересказываю, что слышал от Ферапонта, старосты нашего, и от Ефимия, — постарался я отвести подозрения излишне проницательного князя.

— Знаю я их, — князь небрежно махнул рукой, — один только о деньгах думает, а другой сам не понимает, что говорит.

Ну да, это он метко подметил — Ферапонт, вроде бы и хорошо знает библейскую историю, но из-за узости кругозора не в состоянии понять многие вещи.

— Так вот что я подумал, — тем временем изменил тему князь, — Ты ведь изгой, в твоем роду по тебе тризну справили, стало быть родителей у тебя нет?

— Угу, нет, — согласился я с очевидным фактом.

— А поэтому я хочу предложить тебе стать моим названным сыном, — спокойным голосом сделал князь весьма неожиданное для меня предложение, о котором я даже и подумать не мог. Названный сын князя! Да это ведь совсем другой уровень! Именно то, что мне было нужно для успешного развития моей предпринимательской деятельности. Этот статус позволит мне намного быстрее добраться до Византийской империи и обосноваться в Константинополе!

— Это очень большая честь, княже, и я буду рад принять это предложение, — после короткой паузы ответил я ему, однако тут же указал на возможное препятствие, — Но я же ведь христианин!

— А, — небрежно махнул он рукой, — Если согласишься провести обряд по нашему обычаю, то никаких проблем не будет.

Разумеется, я согласился — такая награда дороже любых денег будет. Деньги-то ведь мало заработать, их ещё и сохранить надо — а банков здесь нет. И судов нет никаких, кроме княжеского. Вот и получается, что лучшая гарантия сохранения нажитого имущества — это наличие определенного общественного статуса и хорошие отношения с князем. Что-то такое я и подразумевал, когда решил спасти Владимира, но никак не ожидал, что Ярослав предложит войти в его род. Спасение сына — это, конечно, значительный поступок, но, на мой взгляд, явно недостаточный для такого решения. Или он всерьёз думает, что я перерожденец с далеко идущими перспективами?

Мы ещё немного поговорили о предстоящем обряде, после чего князь удалился, предупредив, что пришлет человека, чтобы сообщить, когда я должен прийти.

Проводив Ярослава до калитки, я повернулся к Анечке, зеленые глаза которой горели любопытством, и рассказал о предложении князя.

— Так что, ты теперь княжичем будешь? — без какого либо пиетета переспросила жена, после того, как я закончил. Хотя её спокойствие понятно — она ведь и так княжна, хоть этот титул у неё является чисто формальным. Как впрочем и мой будущий — шансов стать князем у меня не будет никаких, да мне этого и не надо, а вот для предпринимательской деятельности этот титул очень даже пригодится.

— Получается так, — кивнул я, и в шутку спросил, — Надеюсь ты меня за это не разлюбишь?

— Дурак! — она прижалась ко мне, — Я боюсь, что тебе теперь тебе придется больше воевать!

Ну да, есть такая вероятность, все таки звание княжича накладывает некоторые обязательства, да и ситуация с роменами пока непонятная.

— Даже если и придется, то я ведь всегда побеждаю! — ответил я и крепко поцеловал свою любимую.