Луна над Славутичем

Глава 29

Следующим утром, как только солнце выглянуло из-за горизонта, Серапион при участии трёх диаконов провел короткий, но довольно красивый молебен и побрызгал святой водой на мои механизмы, после чего я поджег в печах заранее уложенную туда шихту, заделал загрузочные отверстия и, потянув рычаг, запустил устройство наддува.

— Впечатляет, — задумчиво произнес Серапион, глядя на работу моего механизма, — В Херсонесе имеется две мельницы, которые работают от водяного колеса, но при этом есть всего один мастер, Константин Авделай, который умеет их ремонтировать. Это очень уважаемый человек и хорошо обеспеченный. Признаться, я никак не ожидал увидеть здесь что-то подобное.

— Потому что славяне это отсталые варвары, — продолжил я его мысль.

— То что я сказал вчера, не является моим мнением, — нахмурился пресвитер, — Я ведь сам славянин, и мне показалось, что ты, архонт, это понял.

— Да понял, я понял! — по доброму усмехнулся я, — Шутки у меня такие, не принимай к сердцу, отче! На самом деле в этих устройствах нет ничего сложного, достаточно просто в уме представить как крутится колесо под силой воды, и как с этого колеса передать силу на меха. Удивительно не то, что я этот механизм построил, а то, что до этого никто раньше не додумался, тем более, что в империи такие устройства довольно распространены.

Убедившись, что всё работает как надо, мы с отцом Серапионом и его помощниками приступили к крещению. Крестил, разумеется, он, а я лишь присматривал за порядком и подкреплял его указания своим княжеским словом. Прибывший из Херсонеса пресвитер, очевидно, к этому обряду относился не так щепетильно, как отец Ефимий, что было видно по тому, что он не стал проводить предварительного ознакомления с христианской религией, а сразу, без проволочек приступил к крещению, используя пруд в качестве иордани.

Народу было относительно немного, поэтому с крещением управились до обеда, после чего я вместе с двумя старейшинами и Серапионом приступили к обсуждению организации дальнейшего крещения жиган. Учитывая, что для этого обряда пока можно использовать только открытые водоёмы, в которых вода уже и сейчас довольно холодная, а скоро станет совсем ледяная, времени на проведение этого важнейшего обряда в этом году оставалось немного — две-три недели, за которые, в лучшем случае, удастся крестить только несколько тысяч славян, так как деревни разбросаны на большой территории. Рисковать здоровьем своих новых подданных мне совсем не хотелось — было бы очень досадно, если кто-то простудится при крещении, да ещё и помрет, медицина ведь здесь отсутствует начисто — разве что ведьмы-травницы кое-какие хвори могут подлечить.

На закате под моим присмотром кузнецы со своими помощниками вытащили из обеих печей крицы, каждая из которых весила примерно по сорок килограммов, отнесли их к молотобойным механизмам и приступили к проковке. Здесь им работы будет на всю ночь — из крицы надо выбить шлаки, разделить её на куски и выковать прутки — удобное сырьё для дальнейшей работы и ходовой товар на славянских землях, который за единицу веса стоит примерно в семь-восемь раз дороже чем руда. Другая бригада тем временем почистила печи от шлака и свиного железа, загрузила и подожгла новую порцию шихты — пока вся привезенная руда не будет переплавлена, печи должны работать непрерывно, так как при остывании они могут разрушиться из-за перепада температур. Ещё пара десятков мужиков занимались тем, что делали стрелы, соединяя ранее заготовленные черенки с наконечниками, которые привез Стыр по моему заказу.

На следующий день священники в сопровождении Кантемира отправились крестить тускарей в прилегающих землях, а я продолжил выплавлять железо и готовить лучников к предстоящей войне. Так, без каких либо происшествий, продолжалось шесть дней, а второго сентября во главе сотни лучников и я выступил из своего заводского поселка, которое местные жители уже стали именовать Княжьим.

Если быть точным, то вместе со мной на лошадях двигались только три десятка стрелков, остальные с запасом продовольствия направились вниз по Тускарю на лодках. К обеду я добрался до Кантемировки — столичной деревни тускарей, где меня встретила Анечка, по которой я успел очень сильно соскучиться. Здесь к нам присоединились пять сотен ополченцев, которые также передвигались на лодках — основном транспортном средстве ранних славян. Пополнившееся войско направилось к устью Тускаря, где оно разделилось на две неравные части.

Здесь стоит, пожалуй, сделать небольшое отступление, чтобы описать географические и политические особенности здешнего театра военных действий — в той степени, в которой я успел собрать информацию за то недолгое время, что здесь находился. Как ранее я уже говорил, жигане занимали весь бассейн верхнего течения реки Семь. Ранее эти места были сплошь покрыты лесами, которые надежно прикрывали местное население от наиболее опасных соседей — кочевников, что и позволяло местным славянским племенам долгое время жить практически беззаботно. Однако жигане они на то и жигане, что для расширения посевов неустанно занимались выжиганием и вырубкой леса, что привело к тому, что леса превратились в лесостепь, которая уже не имела тех защитных свойств. Долгое время это не было проблемой, так как жигане имели довольно неплохие отношения с соседними болгарскими племенами.

Но вот эти добрые соседи ушли и теперь на их место место пришли уже другие болгары, которые видели в жиганах источник повышения собственного благосостояния. Причем наиболее интересны для них были были именно невольники, точнее невольницы, так цена юной непорченой славянки на восточных рынках могла доходить и до тысячи золотых, а средняя стоимость колебалась в районе — пятидесяти-ста монет. Мужчины ценились значительно дешевле — не более двадцати дирхамов, но и это по местным меркам было весьма значительной суммой — корова, к примеру, стоила менее трех таких монет.

Котлубане жили у самого истока Семи, который был расположен южнее основных поселений жиган, и эта территория была более всего доступна для нападения болгар, вследствие чего именно это племя за последние два года понесло наибольшие потери. По этой причине моё немногочисленное войско было разделено — полсотни лучников и все ополченцы тускарей под предводительством Третьяка направились практически прямо на юг, чтобы по мере возможностей перекрыть наиболее вероятный путь проникновения кочевников в земли тускарей. Я ведь всё-таки жил и работал в этих землях и не мог оставить их без военного прикрытия.

Сам же я со второй стрелковой полусотней отправился на юго-запад — туда, где поля котлубан соприкасались со степью. Да, войско у меня было совсем маленьким, но за то время, которое я имел в наличии, ничего большего собрать не было никакой возможности. На носу была уборка урожая и местные землеробы попросту не могли оторваться от земли, так как это угрожало голодной смертью. Ведь болгары может придут, может и не придут, а вот хлеб убирать надо обязательно. Поэтому при достаточно большом населении, собрать большое войско не было никакой возможности. Но и оставаться в своём заводском поселке, который был достаточно удален он южной границы, я также не мог — меня ведь призвали на княжение именно для защиты от кочевников. Так что хоть и с небольшими силами, но я должен выйти на защиту жиганских земель.

Однако сначала нужно был заехать к ратичам, чтобы, как говорится, расставить все точки над и. Всё то время, что я трудился, не покладая рук, над созданием металлургического производства, до меня доходили слухи, что старейшина ратичей Хован, обиженный моим отказом поселиться в его землях, объявил своим соплеменникам, будто он вышел из христианской религии и его племя отказывается от участия в оборонительном союзе под моим руководством. Если быть точным, то это были даже не слухи, а весьма достоверная информация. Поэтому следовало заехать к Ховану, посмотреть ему в глаза и услышать заявление о разрыве союза из первых уст. Хотя для дальнейшего развития и обороны мне пока и трех племен будет достаточно — примерно тридцать тысяч человек, способных держать оружие — это значительно больше, чем численность болгар, занимающихся грабежами. Вся проблема жиган в низком уровне организации и анархии, с чем мне и предстоит бороться в ближайшем будущем, если я выживу, конечно, этой осенью.

Мой небольшой отряд двигался верхом на лошадях по осенней лесостепи, над нашими головами распростерлась сияющая голубая высь, вокруг зеленели леса и рощи, между которыми раскинулись поля, с работающими на них землеробами — уборочная страда уже началась и жигане спешили убрать урожай, пока стояла солнечная сухая погода. Прекрасная пасторальная картина вселяла в мою душу радость и уверенность в успехе.