Луна над Славутичем

Глава 12

Хотя народ с окрестных земель начал съезжаться в Киев числа с двадцатого сентября, и с этого момента на заливном лугу, расположенном чуть выше по течению уже шла бойкая торговля, фактически торжище началось двадцать третьего сентября с приходом первых двух ромейских кораблей — тридцатиметровых одноярусных галер. По прибытии ромеи первым делом посетили нашу церковь и отстояли благодарственный молебен по поводу удачного путешествия. Основными товарами заморских гостей были оливковое масло и вино, которое меня интересовало больше всего. Для ознакомления с конкурирующей продукцией, я приобрел кувшин вина, литра на три, за два милиарисия и, придя домой, продегустировал купленный напиток, который, как оказалось, имел довольно низкий градус и посредственный кислый вкус, что не могло не радовать.

На следующий день я договорился с одним из местных перевозчиков — Фёдором и он доставил к торжищу меня с грузом за три медных монеты (в период торжища цены взлетали на всё, в том числе и на услуги перевозчиков). Здесь я пристроился на свободном месте с краю и стал рекламировать свою продукцию:

— А вот брусничное вино, сделанное по тайному рецепту лесной голяди! Пробовать даю бесплатно! На вкус сладкое, веселит лучше ромейского, и от хворей разных лечит! Походите, пробуйте, коли понравится, покупайте!

Пять минут крика и вскоре появился первый заинтересовавшийся мужик. Ему, как первому клиенту, я налил на пробу довольно много — примерно граммов сто, которые он сначала чуть пригубил, я потом с удовольствием выпил одним глотком, после чего протянул мне пустой стакан:

— А ну-ка, малец, налей ещё, а то я что-то не распробовал!

— Бесплатно угощаю только раз, но если хочешь, можешь купить кувшин за восемь медных монет!

— Эх ты, я к тебе со всей душой, а ты денег требуешь! — разочарованно махнул тот рукой и удалился.

После него подошли ещё двое, которые попробовав, покивали головами, сказали, что вкус занятный, но, услышав цену, стали торговаться, пытаясь сбить цену до одного фолиса, обиделись на мою неуступчивость и ушли. Однако я не стал унывать, а повысил первоначальную цену до двенадцати медяков, чтобы иметь возможность сбросить. После чего продолжил весёлым тоном зазывать покупателей, хотя по мере течения времени на душе у меня начали поскребывать кошки. Однако вскоре мои усилия принесли результат — один из приезжих купцов, не особо торгуясь, приобрел сразу два кувшина. Воодушевившись этим успехом, я ещё креативнее стал зазывать покупателей, и постепенно торговля пошла, что позволило мне распродать к обеду все двадцать кувшинов, которые взял с собой на день, после чего я направился домой, предварительно прогулявшись по местной ярмарке.

Торжище находилось за пределами поселения, на широком заливном лугу, который в другое время использовался для выпаса скота. Теперь же здесь стояли ряды из грубо сделанных прилавков, чуть поодаль стояло множество груженых телег, а у берега застыли десятки лодок, многие из которых достигали весьма внушительных, по местным меркам размеров — пятнадцать, а то и двадцать метров в длину. И среди всего этого сновали сотни крестьян и наемных работников, а также степенно вышагивали десятки купцов, которых можно было сразу узнать по демонстративно накинутым на плечи меховым шубам довольно странного для меня вида — мехом внутрь. Сюда стекались славяне со всех окрестных земель — здесь можно было встретить древлян, северян, дреговичей, но полян, конечно же, здесь было намного больше представителей всех других племен. Основным экспортным продуктом славян, разумеется, было зерно, которое охотно покупали ромеи. Однако меха, мёд, льняные и пеньковые ткани здесь также были представлены довольно широко. Прогуливаясь по рядам, я обнаружил пару мест, где ромеи скупали жемчуг, но прицениться здесь не было никакой возможности — ведь бисер имел разный размер, форму и цвет, от которых цена зависела очень сильно. Кроме прочего, на торжище было довольно широко представлены различные металлические изделия — в первую очередь оружие, причем продавали его и славяне, и ромеи. Оружейная продукция славян отличалась довольно широким ассортиментом, низкими ценами и посредственным качеством. У заморских купцов предложение количественно было гораздо более скудным, но стоимость и качество впечатляли — самый простой кинжал с тридцатисантиметровым стальным лезвием стоил два солида, тогда как железный тесак местного производства можно было взять всего за пару милиарисиев.

Кроме бойкой торговли, здесь шел и активный обмен новостями о событиях, происходящих в окружающем мире, в первую очередь об окружающих славянских племенах и их князьях — кто женился, кто поссорился, кто новый частокол поставил, да дружину усилил. Много было ругани в адрес людоловов да разных татей, которые в последнее время распоясались, а князья с ними совладать не могут. Но больше всего тут было разговоров про одного из роменских князей Марка Речистого, который летом объявил себя цезарем и потребовал от своих коллег по княжескому цеху принесения клятвы верности и выплаты дани. Впрочем, большинство из участников обсуждения данного события сходились на том, что у роменов каждые десять лет самопровозглашается новый цезарь, который затевает междоусобицу для установления личной власти, в ходе которой и погибает, ничего не добившись.

Время близилось к обеду, и приезжий народ стал разводить костры для приготовления похлебки, а местные жители стали расходиться по домам — торговля на сегодня заканчивалась, так как после обеда надо хорошо поспать, а потом, когда дело уже идет к вечеру, заниматься делами нет никакого желания.

Вернувшись домой, я пообедал поднадоевшей похлебкой и подумал о том, что разнообразие — это, конечно хорошо, однако для приготовления того же борща, каких-то дорогих продуктов не требуется, и даже без картошки он должен получиться довольно неплохо. Однако на кулинарные эксперименты сейчас времени не было, так как следовало продолжить производство алкоголя.

Запустив самогонный аппарат, я присел поблизости от него, обдумывая результаты сегодняшней торговли и дальнейшие перспективы. Если дело и дальше пойдет в том же духе, то по окончании торжища я смогу получить выручку в районе восьми — десяти солидов, что довольно неплохо по местным меркам, но из этой суммы придется заплатить десятину в церковь и столько же князю, а если учесть, что расходов у меня было четыре солида с хвостиком, то прибыль получается не такой уж и большой, конечно, часть расходов — это инвестиции в основной капитал — горшки под брагу и древесина для стеллажей. Но даже если эти расходы вычесть, операционная прибыль чистыми получается менее ста процентов. Негусто. Но оснований для расстройства нет — в любом случае перспективы достаточно неплохие.

За следующие два дня я распродал первую партию наливки, а затем и вторую, получив, как и планировал внушительную кучку серебра, которая в пересчете на золото составляла восемь с половиной солидов, кроме того, у меня получилось продать жемчуг за тридцать серебрянных монет. Тут же, на торжище, пользуясь сезонным снижением цен, потратив полтора милиарисия, я смог приобрести тридцать пудов пшеницы и десять пудов ржи, с расчетом, чтобы хватило до следующего урожая и на производство самогона. Теперь с уверенностью можно было сказать, что от голода мы с Анечкой не умрём. Кроме того, я приобрел различных тканей местного производства на целый солид, чем очень порадовал свою супругу, которая все уши мне прожужжала своими жалобами на то, что ей нечего надеть. Теперь будет чем заняться моей милой долгими зимними вечерами. Но первым делом я всё же сказал ей, чтобы сшила постельное бельё из крапивной ткани, а то надоело уже на шкурах валяться. А уж потом пусть шмотки себе шьет, ну и мне ещё один дополнительный комплект одежды не помешает.

Когда ярмарка закончилась и мною было уплачено по восемь милиарисиев князю и кардиналу, как я прозвал про себя отца Ефимия, я продолжил гнать самогон и одновременно занялся изготовлением ростового тисового лука. Давно об этом думал, но в местах проживания миролюбов тис не рос, здесь же все время находились более важные дела. А лук требует времени и аккуратности, спешка недопустима. Несколько дней меня никто не тревожил кроме законной супруги, которая каждую свою свободную минуту старалась потратить на то, чтобы почесать со мной языком на различные пустяковые темы вроде того, стоит ли нам заводить куриц или корову. Кстати, я был категорически против разведения скота, так как это требует большого внимания, а купить в Хареве-Киеве продукты животноводства совсем не проблема. Разумеется, Анечка могла бы с этим справиться и без моей помощи, но совсем скоро, надеюсь, она забеременеет и её работоспособность существенно снизится. В больших семьях это не проблема — всегда можно перераспределить нагрузку, а нам что делать? Нанимать работников? Тогда уж проще покупать у соседей, тем более что я зарабатываю нормально.

В начале октября ко мне домой заявился Герасим, местный дровосек и углежог, который жил через пять дворов от нас, ближе к церкви.

— Доброе утро! — поздоровался он, подойдя к забору, в то время как я, сидя во дворе за столом потихоньку обстругивал свой будущий лук.

— Заходи сосед, гостем будешь, садись за стол! — на дворе стояло бабье лето, так что мы пока ещё пользовались летней столовой, но скоро придется прием пищи проводить в сумраке и тесноте полуземлянки.

Аня, которая сидела здесь же и занималась шитьем, сразу же бросилась к летнему очагу, чтобы приготовить нам отвар из местных трав, который заменял местным жителям чай.

— Ох и красива же у тебя жена, Андрей! — сделал гость комплимент, проводив Анечку взглядом, — Весь конец тебе завидует, — это он имел в виду наш район поселения, — Да что там конец! Весь город!

— Она главное моё богатство, — согласился я, — А как твои поживают? Все у вас хорошо?

— Да, слава Богу, все живы, здоровы! — ответил Герасим и поинтересовался, — А что это ты делаешь?

— Да вот, хочу попробовать лук себе большой сделать, — пояснил я.

— Лук?! — удивился сосед, — Так их такими большими не делают ведь, неудобно будет!

Да я так, хочу попробовать, может что и получится, — Не стал спорить я с гостем.

— Нет, не получится! — твердо сказал он, глядя на меня как на несмышленыша, — Надо все делать так, как люди уже раньше делали, а то ничего хорошего не получится, только время потратишь! Вот был тут у нас один дурень, — он сделал ударение на последнем слове с ясным намеком на меня, — Водяшей его звали за то, что любил на лодке плавать, особенно под парусом. Поначалу он только людей да грузы возил, а потом придумал, что если две лодки рядом поставить, то они будут тверже на воде стоять и парус можно чаще поднимать. Вот ведь дурень! Как на воде что-то может твердо стоять?! Это ж вода!

— И что с ним стало? — заинтересовался я судьбой местного изобретателя катамаранов, ведь меня уже посещали схожие мысли.

— Да потонул он, — пренебрежительно махнул рукой Герасим, — Так и не нашли даже мертвого, видать русалки себе прибрали.

Тут Аня принесла отвар, добавив туда меда и Герасим, сделав пару глотков перешёл к делу:

— Андрей, я вот по какому вопросу — ты гусей будешь заказывать?

— Каких гусей? — не понял я смысла вопроса.

— Обычных копченых, — пожав плечами, ответил он, — Пролет ведь скоро, у охотников самая пора, а у меня коптильня, и коли ты закажешь, то сделаю, сколько пожелаешь.

— И сколько будет стоить гусятина?

— Большая медная монета за двух гусей, но деньги надо вперед, охотникам ведь сразу платить надобно.

— А сколько копченый гусь может храниться?

— Дык, дней двадцать, если в погреб положить, — почесав голову, произнес Герасим, — а вот если сразу на ледник, а когда похолодает выложить на мороз, то, почитай всю зиму его можно есть будет. На вкус похуже, чем свежий, но вполне нормально. Если у тебя ледника нет, то можно у меня до морозов подержать, места хватит.

Заманчивое предложение. Вкусно, питательно и недорого. Я задумался, прикидывая в уме, сколько заказать птицы. В голове, тем временем, на заднем плане маячила какая-то мысль связанная с гусями, но я не смог её ухватить и полностью переключился на оценку полугодовой потребности нашей пары в этом продукте, после чего, проведя в уме подсчеты, сказал:

— Пятьдесят гусей копченых возьму, и, пока пролет идет, свежие мне тоже нужны будут.

— Ну насчет свежих я тебе охотников отправлю, сам ними и договоришься, — кивнул он, — А за копченых с тебя двадцать пять монет причитается.

Сходив в дом, я отсчитал Герасиму два милиарисия и один фоллис, после чего мы распрощались, довольные друг другом. «Неплохо получается, — подумал я, возвращаясь к работе с луком, — Зерно есть, гуси будут, продуктами теперь мы почти полностью обеспечены, осталась клюква для витаминов и для производства наливки, да всякой всячины по мелочи — вроде трав для для отвара и овощей для разнообразия».

Рядом на лавку опустилась Анечка с робким выражением любопытства на своём красивом личике. Очевидно, ей очень хотелось узнать, о чем мы говорили с Герасимом, но спросить она не осмеливалась — по местным правилам домостроя женщинам не допускалось вмешиваться в мужские дела.

— Гусей копченых предлагал, — сообщил я ей и подробно рассказал и о разговоре, и что по этому поводу думаю.

— Ой, как здорово! — мечтательно восхитилась Анечка, — Я так люблю гусей, только там не получалось их вдоволь поесть!

Ну да, миролюбам охотиться было нельзя, а голядины меняли гусей на зерно, которого сильно много никогда не было, поэтому наша семья за время пролета обычно съедала лишь пару десятков птиц на всех, а у семьи изгоя Святослава дела с продуктами было ещё хуже.

— Зато сейчас ты их объешься от пуза, смотреть на них не сможешь! — усмехнувшись ответил я.

— Такого не может быть! — покачала головой жена, — Мясо не может надоесть!

Эх, милая моя… Рассказал бы я тебе…

Девушка придвинулась ко мне и положила мне голову на плечо.

— Ты самый, самый лучший, Скорушка! — прошептала она, опять перепутав моё имя, но я не стал поправлять, — Знаешь, я так боялась, когда с тобой сбежала, так много страшного могло случится, и я думала, что могу умереть, или нас поймают людоловы, но ты оказался намного лучше и сильнее, чем я думала… И так сейчас всё хорошо, кажется больше ничего и надо больше, только вот поскорей бы ты стал мне настоящим мужем, я так этого хочу, и детей мне хочется, чтобы бегали вокруг нас такие веселые и сытые!

— Всё это будет, милая, — ответил я ей, обняв за талию и нежно поцеловал в румяную щечку.

— Ой, красота-то какая! — раздался восхищенный голос за спиной, — Прямо как лебедушки милуются! Аж завидно! Мой-то кроме как подзатыльник дать, да немножко попыхтеть ночью, ни на что больше не способен!

Я обернулся на голос и, увидев соседку, стоящую в своем дворе поблизости от забора, разделяющего наши владения, вежливо поздоровался:

— Доброе утро, Елизавета!

— Да уж давно утро, день скоро! — махнула та рукой, — А ты вот что, лучше мне скажи, ты свою красавицу покрыл уже?

— А это не твоё дело! — я постарался ответить как можно жестче.

— Ишь ты! Гавкает он тут мне! — всплеснула та руками, — Так бы и сказал, что не отросло ещё в нужном месте! Или не знаешь как подступиться? Так заходи, научу по-соседски!

— Ох, и бесстыжая ты Лизавета! — в обсуждение вступила Агафья, проживавшая в доме напротив меня, — Что к парню пристала?

— Да кто пристал? — уперла руки в бока Елизавета, — Шуткуем мы по соседски, чтоб время веселей пролетало! Тебя не спросили!

— Знаем мы твои шуточки, — парировала Агафья, — Весь конец о них гудит! Непонятно на кого дети похожи.

— Ах ты сучка брехливая, — взвизгнула соседка, — Да я тебе все космы повыдергаю!

Н-да, кажется, они как-то не очень дружны, — думал я, слушая перебранку женщин, которые быстро перешли на личности. Хотя, может быть, это у них такой способ эмоциональной разрядки?