Луна над Славутичем

Глава 2

В ноябре 1941 года меня отозвали из партизанского отряда сначала в Москву, а потом отправили в Горький, на автомобильный завод. Здесь мне было поставлено две задачи — наладить и расширить выпуск снегоходов, а также совместно с другими инженерами спроектировать самоходную артиллерийскую остановку. Не буду описывать, каких усилий это мне стоило — довольно часто я с тоской вспоминал о вольготной жизни в партизанском отряде. Но, не смотря ни на что, с этими задачами мы справились и наша техника внесла весомый вклад в Победу, которая состоялась восьмого января 1944 года.

Для меня этот праздник был в самом деле со слезами на глазах — большая часть партизанского отряда была уничтожена летом 1943 года — Кузнецов, Антипов и многие другие погибли, а вскоре гестаповцами была ликвидирована и подпольная ячейка в Бобруйске. Ольга Коротаева была повешена двадцать второго августа и в ту же ночь она явилась мне во сне. Моя любимая девушка стояла в белом платье посреди поля покрытого ярко зеленой травой и с тоской смотрела мне в глаза.

— Прощай мой милый, извини, что так получилось… Жаль, мы с тобой больше никогда не свидимся, даже там, — она повернулась к поднимающемуся за её спиной огромному диску солнца и сделала шаг, отдаляясь от меня.

— Почему никогда?!

— В тебе течет кровь демона, туда тебе нет пути, — донеслись до меня её слова и Ольга и растворилась в лучах света.

Проснувшись тогда, я отчетливо осознал, что она погибла, но лишь через год узнал об этом наверняка. Потом я часто вспоминал её слова и пришел к выводу, что, вполне вероятно, тот сон был пророческим и создатели «Ареса» действительно как-то смогли заполучить эту самую кровь демона, которую добавляли в свой препарат. Где и как они смогли раздобыть эту мистическую субстанцию, я даже не мог предположить, но это легко объясняло все невероятные последствия употребления «Ареса». Кроме того, всю последующую жизнь я мучился от неизвестности — а что ждет меня после смерти? Может быть мне уготованы вечные муки ада? Но изменить ничего уже было нельзя, поэтому я продолжал жить, стараясь сделать как можно больше для развития и процветания моей Родины.

После окончания войны в течении пяти лет я заочно закончил политехнический институт, а затем моя карьера резко пошла вверх — в 1959 году я был назначен директором автозавода, а в 1965 Ленид Брежнев, которому очень нравились выпускавшиеся на моем заводе автомобили, назначил меня министром автомобильной промышленности, после чего я в течении пяти лет работал как ломовая лошадь, выводя советский автопром на лидирующие позиции в мире. На этой почве у меня получилось достичь взаимопонимания с Косыгиным, которого я со временем смог убедить в необходимости коренных экономических реформ. Начали мы с того, что вернули артели, потом расшили их сферу деятельности за счет общепита и ателье, кроме того во всех крупных городах были открыты магазины импортных товаров, где советские граждане могли за рубли прибрести многое из того, что производилось капиталистическими странами. Цены там, правда, были в два с половиной раза выше, чем если считать по официальному курсу, зато вопрос дефицита был фактически решен. Заводы и фабрики постепенно переводились на хозрасчет с дальним прицелом на акционирование — моей целью было развернуть советскую экономику по китайскому пути. Вроде бы всё шло хорошо, но поздней осенью 1974 года в мою «Волгу» на полном ходу врезался грузовик. Я даже подумать ни о чем не успел — свет фар, рев двигателя и всё… Уверен, это коммунисты-консерваторы постарались — в своей работе по реформированию экономики я постоянно сталкивался с их противодействием. Один Суслов чего стоил!

После этого я себя осознал уже здесь — маленьким мальчиком в древнеславянском племени миролюбов. Моя душа не вселилась в чужое тело, нет — я родился здесь от матери с отцом, но первое время абсолютно ничего не помнил о своей прежней жизни. А после достижения шести лет мне стали сниться подробные сны о моём прошлом. После таких снов у меня болела голова, повышалась температура, и так продолжалось около двух лет — слишком большой объем знаний требовалось усвоить детскому мозгу. Состояние моё временами было настолько плохим, что родители были уверены, что я долго не проживу, однако вопреки их опасениям, я выжил и теперь отличаюсь превосходным здоровьем, как, впрочем и вся моя новая родня — слабаки здесь долго не живут. После достижения мною восьмилетнего возраста сны о прошлом не прекратились, но стали реже и менее болезненными.

Зовут меня здесь Скорогаст, если коротко, то Скор. Так меня назвали, потому что я родился очень быстро, не доставив никаких проблем ни матери, ни повитухе. Скорогаст из рода Крепов — в нашем роду все — и мужчины и женщины имели широкую кость и от природы развитую мускулатуру, потому и назывались Крепы. А племя наше называется Миролюбы — это потому, что мы абсолютные пацифисты. По заведенным в племени правилам любой, кто убил другого человека, независимо от обстоятельств, должен быть изгнан. Казалось бы, совершенно нежизнеспособная идеология для раннего средневековья, но тем не менее с такими взглядами они умудрялись выживать здесь в течении примерно двухсот лет. Насколько я понял из пространных рассказов стариков, предки этого племени жили где-то в районе Волыни, при этом тогда они ещё не были пацифистами, но в тех местах разразилась междусобная война, погибло много людей и один из волхвов, спасая остатки племени, вывел пару десятков семей сюда — на левобережье Днепра чуть ниже устья Березины. Здесь он смог договориться о проживании с хозяевами местных земель — голядью, после чего объявил всем, что ему во сне привиделась богиня Мокошь и запретила убивать людей. Как гласят местные преданья, все члены племени восприняли эту информацию с большим энтузиазмом. Места здесь были малолюдные, отношения с голядью поддерживались хорошие, поэтому долгое время запрет на убийство соблюдать было несложно. Однако последние полсотни лет на Днепре активизировались людоловы и жизнь нашего племени заметно осложнилась — пришлось уйти с берега в глубину километров на пять-семь, но и здесь нельзя было ощущать себя в полной безопасности. Оставалось надеяться только на голядинов, у которых пацифистских ограничений отродясь не было, а из луков они стреляли довольно неплохо.

Кстати, наше соседство для голядинов было довольно выгодным — они ведь не сеяли рожь, а выращивали только корнеплоды, в вопросах пропитания больше полагаясь на охоту и рыболовство. По этой причине, миролюбам по договору о землепользовании было запрещено бортничать и охотиться на зверей, за исключением зайцев вблизи от наших деревень и посевов. Также каждый год мы отдавали аборигенам десятую часть собранного урожая в качестве платы за право жить на их земле, и ещё примерно столько же голядины получали от нас в обмен на дичь, меха и мед. Однако Днепр, который местные славяне назвали Славутичем, в собственность голяди не входил, поэтому сейчас я и направлялся туда на промысел. Практически все члены рода Крепа занимались сельскохозяйственными работами — готовили делянки под выжигание, обрабатывали землю на огнищах, ухаживали за скотом и запасали для него сено на зиму, женщины готовили пищу, обрабатывали лен и коноплю — в общем, без дела не сидели. Мне была уготована такая же участь ломовой рабочей силы, но ещё в прошлом году я смог уговорить родителей разрешить мне самостоятельно заниматься рыбной ловлей и поиском бисера. Они долго меня не отговаривали — просто предупредили, что в воде живут страшные русалки, а по реке плавают на лодках людоловы. Однако когда я заявил, что не боюсь их, то препятствовать не стали — дескать, хочешь убиться — боги тебе в помощь, у нас и другие дети есть, более умные и красивые.

Вот с тех пор у меня и началась практически самостоятельная жизнь — утром ушел, вечером пришел, принес рыбу и бисер, поел, поспал, а на следующее утро опять ушел. Красота! Количества ежедневно добываемой мной рыбы хватало, чтобы на ужин каждому родичу доставался кусок граммов на двести-триста — вполне себе неплохая прибавка к рациону.

Выйдя из леса на пойменный луг, я отбросил воспоминания и занялся делом — нашел старицу, в которой оставил со вчерашнего дня верши, и подергал веревки, привязанные к колышкам — по тяжести и вибрации было очевидно, что улов сегодня приличный, впрочем как и всегда. Однако сейчас я вытаскивать свои плетеные снасти не стал — сделаю это вечером, перед уходом, чтобы рыба не испортилась. Пройдя к самой реке, я внимательно осмотрелся по сторонам — здесь была довольно хорошая видимость и приближающиеся лодки людоловов можно разглядеть за пару километров, благодаря чему у меня будет достаточно времени, чтобы спрятаться в лесу. Подобные ситуации уже бывали, и мне без особых трудностей всегда удавалось скрыться — как правило эти мерзавцы не углублялись в лес ради поиска одинокого подростка, справедливо опасаясь встречи с голядинами.