14

— Не могла бы ты подать мне полотенце? — попросил меня однажды утром Ной после занятия по плаванию.

— Возьми его сам. Оно висит на держателе, — сказала я и вышла из бассейна, не обращая на него внимания. То, что мог он, могу и я тоже. Мое сердце принадлежало только мне. Хотя я чувствовала, что уже дала слабину.

Когда сестра Фиделис после обеда пригласила меня на разговор, у меня в горле словно застрял ком.

— Что такое, моя дорогая?

— Наедине, — сказала я громче, чем хотела. Ной как раз проходил мимо нас с угрюмым выражением на лице.

— Через полчаса в саду, — сказала сестра Фиделис. — И если мы вежливо попросим, то Ансельм наверняка не откажется сделать для нас кофе и холодный лимонад из бузины? — Приятно улыбаясь, она повернулась к Ансельму, который как раз собирался убирать с обеденного стола.

— Конечно, с радостью, — сказал Ансельм.

В это время в прихожей раздался треск.

— Проклятие! — взревел Ной.

— Боже мой, ведро! — Бросив стопку грязных тарелок обратно на стол, Ансельм поспешно вышел; мы пошли за ним.

Ной стоял в луже, чертыхаясь, забрызганный до бедер грязной водой, и с искаженным болью лицом потирал предплечье, которое он, видимо, поранил при падении, задев перила.

— Боже мой. — Сестра Фиделис бросилась к нему, желая осмотреть рану.

— Это ничего, — проворчал он, поднял руку и побежал по лестнице, перемахивая через две ступеньки зараз и касаясь другой рукой перил.

— Сколько раз я тебе говорила, что нельзя так носиться, — сказала она ему вслед. — Не хватало еще шею сломать.

— Это моя вина, — сказал Ансельм кротко, поставил ведро, и морщины как черви расползлись по его лбу, когда он с беспокойством посмотрел вслед Ною. — Я могу перевязать твою рану! — крикнул он.

Но Ной уже ушел и оставил после себя напряженную тишину. На несколько минут я зашла в свою комнату, легла на кровать и смотрела на красный чемодан со смешанными чувствами. После всех бесплодных попыток в него проникнуть он начал раздражать меня. И все же… хотя мое путешествие проходило не совсем так, как я рассчитывала, я все же думала, что поступила верно, согласившись сесть в автомобиль Виктора. Сейчас было бы правильно покинуть это место. На самом деле, я должна убрать вещи Ирины обратно в чемодан. Вместо этого я как парализованная лежала и слушала звук печатной машинки, который откуда-то доносился через открытую балконную дверь.

В назначенное время, выйдя на балкон, я увидела, как сестра Фиделис заняла место за красиво накрытым столом под деревом, положила ложечку сахара в кофе и осмотрелась по сторонам. Очевидно, она ждала меня.

Звуки машинки прекратились. На опушке леса бродили косули. Летние облака собрались в кулак над скалой. Виктор плавал на лодке по озеру, выбросив удочку. Сегодня вечером будет рыба. И все же как скучно в этом раю! С тяжелым сердцем я вышла из комнаты.

В дверях я столкнулась с Ноем. Он ждал меня около комнаты? В смущении я вытирала слезы с глаз, пока не поняла, что он просто не видит их. Он преградил мне путь. Его лицо казалось бодрым и было бледнее, чем обычно.

— Как рука? — спросила я, преодолевая свое сопротивление и прислонившись к дверной раме. На этот раз мне захотелось спать, но не потому, что я чувствовала усталость, а потому, что я больше не желала задавать вопросы, на которые не получала ответ.

— Не нужно ничего говорить. Это ты забыла в бассейне, — прошептал он и дал мне старинную книгу в кожаном переплете.

— Я ничего не…

— Нет, ты! — сказал он тихо, но настойчиво. Наши лица почти соприкасались. От него пахло мылом.

Затем он развернулся и пошел прямо по коридору, но не на первый этаж. Спускаясь среди оленей по лестнице, я в растерянности посмотрела на книгу. «Волшебный рог мальчика». Что, черт возьми, это может значить? Я никогда не держала эту книгу в руках, не могла забыть ее ни в бассейне, ни где-либо еще.

— Сестра Фиделис уже ожидает вас, — сказал Ансельм. Он стоял на коленях у подножия лестницы и энергично чистил деревянный пол сильно пахнущей жидкостью.

— Я иду.

Горячий воздух ударил мне в лицо. С тех пор как я была здесь, температура только возрастала день ото дня. Это называется «азорский антициклон». Сестра Фиделис тоже это заметила.

— Такой хорошей погоды не было уже давно, — повторила она и предложила мне присесть. — Ах, Ансельм забыл про лимонад. — Вздохнув, она встала. — Неудивительно, ведь он работает слишком много.

— Прикажете принести лимонад?

— Нет, нет, не беспокойтесь. Я скоро вернусь.

Когда она ушла, я услышала скрип над собой и подняла глаза. В тени колонны на балконе, как памятник, стоял Ной. Некоторое время я наблюдала за ним. К своему ужасу, я должна была сознаться, что уже скучала по нему. Я обязательно должна сфотографировать его, прежде чем он уйдет. Я с радостью познакомилась бы с ним поближе. Я просматривала книгу. Вдруг оттуда вылетел листок. Я подняла его. Там были набраны всего несколько слов: «В полночь у бука». Я посмотрела наверх. Ной исчез. Зато сестра Фиделис вернулась с кувшином лимонада из бузины, в котором плавали лимоны и кубики льда. Они не могли быть холоднее, чем ком, который появился у меня внутри.

— Что именно вы хотели обсудить со мной? — спросила сестра Фиделис, сложив свои руки на коленях, наклонив голову и по-доброму улыбаясь.

Что я хотела сказать? Что я хотела уехать домой? Что я не переношу близости Ноя, потому что опасаюсь того, что могу испытывать к нему больше, чем он заслуживал? Эта глупая голова. Этот своенравный одиночка. Я должна была выпить глоток лимонада, чтобы хоть как-то заглушить свой гнев. Это же так просто: он однозначно дал понять, что не хотел иметь ничего общего со мной. Да, собственно, это и не удивительно. Никто никогда не интересовался мной.

— Итак, Ирина?

Сама собой вырисовывалась картина: я ужасно скучная, неуверенная в себе, неразговорчивая и пустая, как пустыня из бетона. Чаще всего я залегала на дно, не имея, кроме Кэти, почти никаких контактов, и только потому, что я занималась с Ноем, я вообразила себе, что могу ему понравиться. Я ему! Я самый скучный человек на земле. Я не нравилась самой себе. Того, к чему я сама была не готова, вряд ли могла ожидать от него. Скорее еще глоток. Незаметно я начала сжимать «Волшебный рог мальчика». Что было на том листке? «В полночь у бука». Вероятно, он хотел снова нагрубить мне, чтобы я как можно быстрее уехала. Я и так сделала ему одолжение. С другой стороны… Хищная птица, парящая над скалой, издала высокий, короткий звук.

— Ирина?

Только сейчас я заметила, что сестра Фиделис уже давно смотрела на меня.

— По поводу уроков плавания… — сказала я. — Именно занятия по плаванию. — От жары мне стало нехорошо.

— Как я могла понять, дела у вас идут хорошо, — сказала монахиня. — Вы можете быть более требовательной к Ною. Ему это нужно. О чем вы задумались?

Я мяла книгу пальцами и уже не понимала, о чем, собственно, идет речь.

— Речь идет о… Итак, я хотела бы сказать скорее о том… как бы сказать…

Сестра Фиделис вздохнула:

— В общем, я уже понимаю, что заставляет вас ломать голову. Ной с вами очень груб, не так ли? Вы этого не заслужили. — Она свела и развела дужки очков. Невольно я задалась вопросом, нужна ли ей вообще эта глупая вещица или это просто игрушка. — Я всегда старалась воспитывать его вежливым. До сих пор он был таким — по крайней мере, в большинстве случаев. Я не знаю, что с ним произошло. Он всегда радовался, когда приходили посторонние люди. Так отталкивающе он еще никогда себя не вел…

Посторонние?

— Наверное, это переходный возраст, — сказала она. Этот девиз сопровождал меня все последние годы как мантра и безумно действовал мне на нервы. — В этом возрасте людей сводит с ума игра гормонов.

Я ей ничего не сказала. Я не хотела знать, что происходило с его гормонами, если я сама влюбилась. Как будто возраст имел какое-то отношение к этому. Могла ли я прежде представить себя влюбленной?

— Мы дадим ему еще немного времени. Он привыкнет к вам.

— Вы думаете, я слишком строга с ним? — спросила я, чтобы сказать что-нибудь, чувствуя, как в моем мозгу расширяется вакуум, вызванный, вероятно, подростковыми гормонами.

Сестра Фиделис снова надела очки и улыбнулась:

— Вы должны один раз побывать на моем уроке. Ной нуждается в определенной строгости. Иначе ему в голову начнут приходить глупости. Сделайте это, моя дорогая.

Я бы хотела увидеть ее без этого облачения. Носила ли она нижнее белье? Я не имела ни малейшего понятия о том, какой у нее был цвет волос, не говоря уже о том, сколько ей было лет и как она сюда попала. Спрашивать о родителях Ноя она мне запретила. Но о чем-то другом мне нужно было спросить ее уже давно.

— Сколько лет вы живете здесь? — выпалила я.

— Шестнадцать с половиной лет, — сказала она тихо, и ее доброе настроение, казалось, начало рассеиваться. — Это все, что вы хотели обсудить со мной?

Шестнадцать с половиной лет? Мне стало холодно. Ной был здесь так долго?

— Сейчас мне нужно вернуться к работе. Мы изучаем Пунические войны. — Она постучала по толстой книге, которая лежала на свободном стуле рядом с ней. — Сложная история. Я должна почитать еще немного.

Я ничего не могла ответить, потому что была все еще под впечатлением от этой цифры. Она встала и показала на книгу, которую дал мне Ной:

— Вам нравится?

Немного же я прочла из неё. «В полночь у бука». До полуночи оставалась еще целая вечность.

— Вы знаете, что Густав Малер написал музыку на двенадцать стихов из этого сборника? У меня есть прекрасные записи неповторимой Бригитты Фассбендер. Я обожаю эту женщину. Никто не сможет исполнить партию в «Кавалере розы» лучше, чем она.

Тут мне показалось, что Виктор переместил меня во времени. «Кавалер розы» меня почти рассмешил. Внезапно сестра Фиделис оказалась в своей стихии и стала рассказывать мне что-то о певицах меццо-сопрано, Рихарде Штраусе и красоте музыки в целом и в частности.

— Не хотите ли вы прочесть лекцию о Пунических войнах мне? — спросила я, когда поняла, что больше не выдержу.

— Да, конечно, извините. Ах, бедняжка. Вы заскучали. Когда дело доходит до музыки, я едва могу остановиться. — И она сказала это так искренне, что я не стала возражать, а лишь улыбнулась. Она положила руку мне на спину и еще раз извинилась.

Я все еще не знала, сумасшедшая ли она или специально действует мне на нервы и смогу ли я с ней подружиться.

Загрузка...